Пожалей их, дочка.

— Папа, почему вы не хотите меня понять? Я ведь уехала не из-за того, что Сережа погиб. Я от себя, той прежней, избалованной, привыкшей, что все легко дается, убежала.

Лена встала и подошла к перилам балкончика.

— Конечно, я не спорю, кое-что в газете у меня стало получаться, да и во второй раз могла бы выйти замуж. Но здесь я многое поняла. Вы все там или витаете в облаках, или уж слишком роете, все чернуху какую-то выискиваете. Здесь же люди такие, какие они есть: любят так любят, ненавидят так ненавидят. — Лена улыбнулась. — Тут даже слухи нечто совсем другое, чем шушуканье за твоей спиной в Москве. Я всегда могу сказать все, что я думаю, и меня поймут. А ты, папа, можешь ли сказать громко, честно, ничего не боясь, о том, что знаешь? Вряд ли.

Отец подошел, обнял Лену за плечи.

— Хорошо. — Он поцеловал ее, как маленькую, в макушку. — Оставим разговор до Москвы. Кстати, — он широко развел руки, полной грудью вдохнул свежий, настоянный на травах воздух, — дачу я в этом году все-таки достроил. Наши женщины там уже с марта безвылазно живут. Я в субботу им продукты завожу, забираю мамины работы. Посвежели обе на воздухе, помолодели. У них все уже там буйным цветом цвело и зеленело, когда я уезжал. У тебя на грядках вроде тоже что-то кустится. Неужели все сама и не помог никто?

— Ты меня, папка, за белоручку держишь? Я за эти годы, что на квартире жила, даже дрова рубить научилась и русскую печь топить…

— Вот и в школе о тебе хорошо отзывались. Прижилась ты тут, смотрю. — Отец задумчиво оглядел дочь. Красотой, тут уж ничего не скажешь, она пошла в мать и только ростом в него, да и характером — гордым и независимым.

— Лена, — Максим Максимович сел в кресло, отпил остывший чай, — ты «Комсомолку» выписываешь?

— Выписываю и, если задерживается, жду не дождусь. Одни заголовки у них чего стоят, не говоря уже об остальном! Если тебе что-то нужно, подшивка у меня недалеко, в шкафу…

Максим Максимович потянул ее за руку:

— Сядь-ка, послушай меня, я тебе сюрприз приготовил: где-то со дня на день в газете целый подвал будет…

— Твоя статья? О ком?

— О Сереже Айвазовском, твоем муже. И легендарном Айвазе-командире специальной разведгруппы.

— Папка, — Лена поднесла руки к щекам, загоревшимся от прилившей крови, — папка, тебе что-то удалось узнать?

— Не все, конечно. Кое-какие факты, фотографии… Многое еще засекречено, но я попытался выжать все до максимума, нашел тех, кто учился с ним, учителей, воспитателя в детдоме, ребят из его разведгруппы. Я думаю, мы, его самые близкие люди, практически ничего о нем не знали. А он, оказывается, блестяще владел английским, свободно разбирался в местных языках и диалектах. Тебе это о чем-то говорит?

— Папка, я была замужем полтора года, а вместе мы провели чуть больше месяца. Я знаю, что он сирота. Подкидыш, завернутый во вкладыш из «Огонька», отсюда и фамилия. Знаю, что окончил ГПТУ, служил в армии, потом училище, потом Афганистан… О том, что он знает языки, Сережа никогда не говорил. — Лена вспыхнула. — Если я начинала о чем-нибудь спрашивать, он смеялся: нам еще долго вместе жить, сразу все узнаешь, и скучно со мной станет…

Отец обнял ее за плечи, прижал к себе.

— Что-то в статье тебя может шокировать, приготовься к этому. — Максим Максимович затянулся сигаретой. — Люди не ангелы, дочка, тем более на войне.

— Спасибо тебе. — Девушка уткнулась ему в колени. — Ты у меня самый-самый хороший!

Отец погладил ее по голове.

— И как самый хороший отец, очень хочу тебе счастья. — Он поднял ее голову, заглянул в глаза. — Очень мне, Леночка, хочется внука дождаться, как ты думаешь, есть у меня перспектива?

— А на это пока на надейся. — Лена шутливо щелкнула его по лбу. — Нос не дорос еще до внуков! — Она пригладила волосы и вытерла слезы платочком. — Ты лучше сознайся, ведь не только из желания меня отсюда вытащить ты приехал. Я же по глазам вижу, разве не так?

— Конечно, если бы ты письмо прочитала, то сама бы уже давно догадалась. Впрочем, от тебя и так ничего не скроешь. — Сконфуженно улыбнувшись, отец притушил окурок в пепельнице. — Что ж, слушай внимательно…

Еще в прошлом году, собирая материалы для своей передачи в архивах КГБ, он случайно наткнулся на интересные документы. В мартовские дни 1953 года, когда вся страна оплакивала смерть горячо любимого вождя всех времен и народов, здесь, в окрестных горах, бесследно исчез караван с большим грузом золота. Добывалось оно на руднике в девяноста километрах от Привольного. Непосредственно золото добывали и работали на обогатительной фабрике вольнонаемные, а на самых трудных участках применяли труд заключенных, на лесоповале например. У них два локомобиля было, чтобы энергией производство снабжать, вот лес там почти подчистую и вырубили.

— Ну, это я уже отвлекся. — Максим Максимович раскурил новую сигарету, но Лена отобрала ее и затушила:

— Сам, смотри, в локомобиль не превратись.

Отец погрозил ей пальцем, но рассказ продолжил.

Караван с грузом должен был отправиться еще в феврале. Но зимние пурги и необычайно сильные снегопады задержали его выход. В последний момент лошадей заменили на северных оленей, может, потому, что они лучше приспособлены к движению по снегу и корм сами себе добывают.

— Ну а что все-таки случилось с караваном? — Лена вся подалась вперед. — Я здесь уже три года живу и ничего об этом не слышала.

— А потому, что прииск был в системе ГУЛАГа. До сведения вольнонаемных и тем более заключенных никто об исчезновении каравана не доводил. А непосредственных исполнителей расстреляли, так все и покрылось мраком. Тем более, что это произошло в период всеобщей сумятицы, вызванной смертью Сталина, а затем смещением Берии… Я не хочу сказать, что караван никто не искал. Тайгу прочесали всю вдоль и поперек, но так ничего и не нашли, никаких следов, словно на небо в одночасье вознеслись. Были, конечно, разные версии. Больше всего на лавины грешили. Где-то могло их лавиной накрыть, но ведь более двадцати оленей, тридцать охранников, сопровождающие, собаки. Это тебе не фунт изюма. Охрана, говорят, была до зубов вооружена, специально обучена. Если какая-то банда на них вышла, а их в то время много по тайге шастало, то без стрельбы не обошлось бы. Нет, никто ничего не слышал, сгинули бесследно, словно и не было каравана.

— Но что-то ведь должно было остаться? Ведь, очевидно, была схема маршрута, да и след на снегу должен был остаться. Хотя, конечно, парочка хороших метелей — и следов как не бывало.

— Вполне возможно, что они маршрут изменили в силу каких-то обстоятельств. Но об этом в документах ничего не говорится. Вот я и решил хоть что-то разузнать, но сама понимаешь, почти сорок лет прошло. Вряд ли кто из работавших тогда на прииске еще жив. Алексей Михайлович обещал со мной на прииск сбегать. Говорят, его в пятьдесят восьмом закрыли. Но дома еще относительно целые. Вход в шахту, правда, завалили для безопасности…

— Как это сбегать? — опешила Лена. — Ты представляешь, что это значит — бегать по тайге? Это тебе не проторенная дорожка в городском парке!

— Прости, Лена, я не правильно, конечно, выразился. В пятницу и субботу я праздник поселковый поснимаю, а вот в воскресенье мы с директором вашим собираемся в путь отправиться.

— Отец, не знаю, как твой Алексей Михайлович, но ты определенно сошел с ума! — Лена возмущенно заходила по балкону. — Девяносто километров по тайге, это, считай, двести по степи. В горах еще не полностью сошел снег. Медведи месяц назад из берлоги вышли. Тебе хочется закончить свои дни в желудке голодного, ободранного медведя?

— Лена, не усложняй! До биостанции мы доедем на машине, а там возьмем лошадей, и напрямик, если верить карте, там остается каких-нибудь тридцать — сорок километров до рудника.

— Как ты легко бросаешься доброй полестней километров! — С досадой Лена почувствовала, что ее доводы совершенно не доходят до седого упрямца. — Конечно, дылде-директору ничего не стоит отмахать по тайге десяток-другой немереных километров, а тебе, вспомни, пятьдесят три года, ты сроду по тайге и горам таких больших переходов не делал. Учти, ночевать придется в палатке, а в ней нисколько не теплее, чем снаружи. Ночи в горах сейчас еще очень холодные, а днем жара, комары, пауты, мухи, а это, я тебе скажу, удовольствие небольшое.

— Ленка, — отец с наигранной строгостью посмотрел на нее, — ты зачем меня в древнюю развалину превращаешь? Я еще даже очень ничего, прилично выглядящий мужчина в самом расцвете сил. Ты бы видела, какой шумный успех я имел у местных дам. Все вечера до конца пребывания расписаны — визит за визитом, и, как я надеюсь, с отменным угощением местными яствами.

— И отменными возлияниями, что тебе абсолютно противопоказано, — сердито посмотрев на улыбающегося отца, добавила она с досадой. — Очень хочу посмотреть, каким успехом ты будешь пользоваться после возвращения из тайги.

— Ага, сдалась! — Хитрейший из мужчин, которых она знала за все свои двадцать восемь лет, легко подхватил ее и закружил по балкону. — Если уж мне твою маму удалось уговорить замуж за меня выйти, то мне сам черт не страшен!

— Особенно если этот черт твоя единственная дочь! — Лена решительно оттолкнула отца, подошла к столу, оперлась на него ладонями. — Слушай сюда, папуля! В тайгу ты пойдешь, иначе, я знаю, с горя зачахнешь, и мне же потом с тобой мучиться. Пойти — пойдешь, но не только с Алексеем Михайловичем. Я тоже решила пробежаться, как ты говоришь, по тайге и за тобой пригляжу, если понадобится.

— Лена, но…

— Никаких но… По тайге я хожу лучше тебя.

Надеюсь, что и стреляю не хуже. Новый карабин, который ты в прошлом году подарил, у меня пристрелян, и разрешение есть. Что еще? — Лена наморщила лоб. — Не забывай, что я мастер спорта по альпинизму, кое-что в этом соображаю и в горах могу пригодиться.

— Ленок, я не против, но ведь не я это решаю…