Пикирующаяся пара ушла, оставив Марию и лакея в ожидании. Мария нахмурилась при появлении Кристофера, за которым шел Тим.

Она заметила мрачное выражение на лице Тима и пошла им навстречу.

– Где Амелия?

– Очевидно, – протянул Кристофер, – ее призрачный поклонник решил сбросить маску.

– О… – Она взглянула на Тима, у которого был страдальческий и разгневанный вид. – В чём дело?

– Они разговаривают в отдельной столовой, – объяснил Кристофер, – при открытой двери, ради приличия. Судя по доносящимся звукам, графу приходится нелегко.

– Почему?

– Когда он обратился ко мне, – ответил Тим, – я подумал, что его лицо мне знакомо, но не мог вспомнить, на кого он похож. Меня осенило, когда я услышал их разговор.

– И что же тебя осенило? – спросила она, переводя взгляд с одного на другого. – Кто он? Мы его знаем?

– Помните картинки, которые я рисовал для вас в Брайтоне? – спросил Тим, напоминая о временах ее романа с Кристофером. После неудачной попытки вернуть Амелию Тим прибег к своей великолепной памяти и вспомнил о своем таланте рисовальщика, он тогда рисовал портреты слуг, к которым была привязана Амелия.

Кивнув, Мария вспомнила потрясающе красивые рисунки:

– Да, конечно.

– Человек, с которым она разговаривает, один из них.

Сосредоточившись, она пыталась вспомнить. Там были портреты Амелии и Пьетро, а также гувернантки и молодого конюха…

– Этого не может быть, – сказала она, качая головой. – На портрете был Колин, мальчик, который погиб, пытаясь спасти Амелию.

– Племянник Пьетро, не так ли? – приподняв бровь, спросил Кристофер. – Если есть сомнения, я уверен, Пьетро поможет нам развеять их.

– Черт побери! – вырвалось у нее. Развернувшись, она поискала глазами Саймона, обнаружила его сидящим в кресле и решительно направилась к нему.

Его синие глаза радостно вспыхнули, затем настороженно прищурились. Улыбка, появившаяся на его чувственных губах, исчезла, и лицо выразило покорность судьбе. Тогда Мария поняла, что это правда, и ее сердце сжалось, она догадывалась, какую муку должна сейчас испытывать ее сестра.

– Кончайте с этим! – распорядилась она, когда Саймон встал перед ней.

Он кивнул и выдвинул стул.

– Вы могли бы посидеть, – устало предложил он. – Это займет некоторое время.

– Отпусти меня, Колин.

Только усилием воли Амелия сдержала рыдание. Ощущение его большого мощного тела, с такой страстью прижатого к ее спине, и успокаивало, и вызывало боль. Нервы были напряжены; чувства метались между безумной бурной радостью и обреченностью, слишком похожей на ту, которую она испытывала от пренебрежительного отношения ее отца.

– Не могу, – сказал он, прижимаясь горячей щекой к ее щеке. – Я боюсь, что если отпущу тебя, ты покинешь меня.

– Я хочу покинуть тебя, – прошептала она, – как ты покинул меня.

– Это был единственный шанс, позволявший мне получить тебя. Как ты не понимаешь? – В его голосе слышалась настойчивая мольба. – Если бы я не уехал и не стал богатым, ты бы никогда не могла быть моей, а этого я не мог вынести, Амелия. Ради тебя я сделал бы все, даже на время отказался бы от тебя.

Она вырывалась из его объятий. С каждым вдохом Амелия впитывала его запах, запах, пробуждавший в ее теле воспоминания о страстной ночи. Это было невыносимой мукой.

– Отпусти меня.

– Обещай остаться и выслушать меня. Амелия кивнула, понимая, что у нее нет выбора.

Она понимала, что они должны найти какое-то завершение отношений, чтобы дальше пойти каждый своей дорогой.

Глядя на него с гордо поднятой головой, она пыталась казаться равнодушной вопреки слезам, которые не могла остановить. Колин же не пытался скрывать свои страдания. Его красивое лицо исказилось от мучительных чувств.

– Я, может быть, отнеслась бы к этому по-другому, – безжизненно сказала она, – если бы ты рассказал мне о своем желании создать новую жизнь, если бы ты сделал меня сообщницей в своих планах, а не исключил меня из них.

– Будь честной, Амелия. – Он заложил руки за спину, как будто хотел удержаться и не прикасаться к ней. – Ты бы никогда не отпустила меня, и если бы ты попросила меня остаться, у меня не хватило бы сил отказать тебе.

– А почему ты не мог остаться?

– Как я мог содержать тебя на ничтожное жалованье слуги? Как я мог дать тебе весь мир, когда у меня не было ничего?

– Я могла бы вынести любую жизнь, только бы делить ее с тобой!

– А как же ночи? – возразил он. – Чувствовала ли бы ты себя так же, если бы дрожала от холода, потому что нам приходилось бы экономить уголь? А как же дни? Когда мы должны были бы вставать до рассвета и работать до изнеможения?

– Ты мог бы согревать меня, как делал это прошлой ночью, – сказала она. – Целая жизнь с такими ночами… Да я послала бы к черту этот уголь, если бы ты согревал мою постель. А дни. Каждый час делал бы меня ближе к тебе. Я перенесла бы все, если бы это вернуло тебя.

– Ты заслуживаешь лучшего!

Амелия топнула ногой.

– Не тебе решать, способна ли я так жить! И не тебе решать, хватит ли у меня сил!

– Я никогда не сомневался, что ты сделаешь все ради меня, – продолжал он спорить, его тело трясло от нетерпеливого раздражения, этим он так напоминал прежнего Колина. – В чем я сомневался, так это в моих силах, в моей выносливости, нужных для такой жизни!

– А ты даже не пытался!

– Я не мог. – Голос Колина становился все возбужденнее. – Как я смог бы смотреть на твои потрескавшиеся и покрасневшие руки? Как я смог бы вынести невольные слезы, когда тебе хотелось бы немного отдохнуть?

– Любовь требует жертв.

– Но не тогда, когда все жертвы приносишь ты. Я не мог бы жить, сознавая, что мой эгоизм делает тебя несчастной.

– Ты не понимаешь. – Она прижала руку к сердцу. – Я была бы счастлива, пока ты был бы моим.

– А я бы ненавидел себя.

– Теперь я это понимаю. – Амелия еще больше расстроилась, думая, как могла так ошибиться в их любви друг к другу. – Если бы мы не встретились, ты был бы счастлив и в другой жизни, не правда ли?

– Амелия…

– Твоя неудовлетворенность вызвана мною, ты вообразил, что я чего-то жду от тебя.

– Нет, это неправда.

– Правда. – Боль в груди все возрастала, Амелия почти задыхалась. – Прости, – прошептала она. – Лучше бы нам никогда не встречаться. Мы могли бы быть счастливы.

– Боже милостивый, не говори так! Никогда. Ты единственная, кто дал мне счастье.

Неожиданно она почувствовала себя такой старой и такой уставшей.

– Бросить свою семью, ездить по Европе, рисковать жизнью, собирая сведения для государства… Это ты называешь счастьем? Ты обманываешь себя.

– Черт побери, – возмутился Колин, хватая ее за плечи. – Ты стоишь этого, всего этого. Я бы поступил так же еще сотню раз, чтобы стать достойным тебя.

– Я никогда не считала тебя недостойным, и ты сам не страдал от чувства неполноценности. Пока не встретил меня. Это не любовь, Колин. Я не знаю, что это, но это не любовь.

Обеспокоенный неожиданным самообладанием Амелии, Колин искал способ удержать ее. Прошлой ночью они были близки, как любовники, а теперь оказались далеки друг от друга, как чужие.

– Какие бы сомнения ни вызывало мое признание, не принижай мои чувства к тебе. Я люблю тебя. С тех пор как я впервые увидел тебя, я никогда не переставал тебя любить. Ни на минуту.

– О? – Амелия так старательно вытирала слезы, что он почувствовал беспокойство. – А как же те времена, когда ты получал опыт любовных утех, которым ты так прекрасно воспользовался вчера ночью? И тогда ты тоже был влюблен в меня?

– Да, черт тебя подери. – Он притянул ее к своему разгоряченному телу. – Даже тогда. Для мужчины есть желание, и не более. Нам для здоровья требуется освобождаться от семени. Это не имеет ничего общего с высокими чувствами.

– Просто удовлетворять свои потребности, как ты это делал за мастерской, когда мы были юными? – Она покачала головой. – Прошлой ночью, каждым прикосновением… каждой лаской… Интересно, со сколькими женщинами ты развлекался, чтобы овладеть таким искусством.

– Ревнуешь? – бросил он с кровоточащим сердцем, в страхе, что она сейчас уйдет.

Она заговорила ровно и бесстрастно, как будто ей все было безразлично:

– Ты хотел быть тем, кто бы удовлетворял мои низкие потребности без всяких чувств, с полным равнодушием? Нет чувства, нет забот? Да, я ревную, но мне грустно. – В ее прекрасных глазах была пустота. – Ты жил полной жизнью, жил без меня, Колин. Временами, вероятно, ты был доволен своей судьбой. Тебе не следовало возвращаться. Те женщины не вызывали у тебя желания стать другим, как это делаю я.

– Я никогда не думаю о них, – поклялся он, беря в ладони ее лицо. – Никогда. Я все время думал о тебе, ты всегда была нужна мне. Мне хотелось, чтобы они были тобой. Это была не покидавшая меня боль. Я научился, это правда. Я овладел этим искусством, правда. Для тебя! Чтобы я мог удовлетворить тебя всеми способами. Я хотел дать тебе все, что ты пожелаешь.

– Какая жалость, – сказала она. – У меня сердце разрывается, когда я думаю, что помешала тебе быть счастливым.

Он злился на свою беспомощность, его смущал такой поворот разговора. Все еще не выпуская Амелию из объятий, Колин раскрыл языком ее губы и ворвался в горячую, влажную глубину ее рта.

Он ощущал ее боль, ее горечь и гнев. Он впитывал их вкус, лаская своим языком ее язык, яростно впиваясь в него.

Ухватившись обеими руками за его плечи, она, постанывая, дрожала в его объятиях. Ее тело не могло противостоять ему даже сейчас. Он не намеревался пользоваться слабостью, но при необходимости сделал бы это.

– Мои губы – твои губы, – говорил он, проводя губами по ее губам. – Я никогда никого не целовал, кроме тебя. Никогда. – Он схватил ее руку и прижал к своему сердцу: – Чувствуешь, как сильно оно бьется? С каким отчаянием? Все из-за тебя. Все, что я делал, я делал с мыслью о тебе.