Сильвия Дэй - Неодолимая страсть

Амелия нетерпеливо переступала с ноги на ногу.

– Надеюсь, мы сможем на некоторое время оставить его в живых.

Как только Тим объявил, что он все сделал, Амелия натянула чулки, надела туфли и побежала к двери. Она чувствовала, что следующие минуты навсегда изменят ее жизнь. Предчувствие было настолько сильным, что захотелось убежать. Ей нужен Монтойя, это желание было таким глубоким и сильным, что закружилась голова. Какая-то часть сердца молча обвиняла ее в измене своей первой дорогой любви к Колину. Другая часть была старше, мудрее и понимала, что любовь к одному не исключает любви к другому. Когда Амелия дотронулась до ручки двери, ведущей в отдельную столовую, пальцы задрожали. Даже в самых благоприятных обстоятельствах она бы волновалась. Она сейчас увидит лицо человека, который видел и ласкал ее так, как никто и никогда. Ожидание увидеть его лицо только усиливало тревогу и беспокойство.

Глубоко вздохнув, Амелия постучала.

– Войдите.

Пока храбрость не покинула ее, она вошла так уверенно, как только была способна. Амелия остановилась у двери, оглядывая комнату, в которой весело горел огонь в камине, стоял большой круглый стол, накрытый скатертью, а на стенах висели картины, изображавшие сельские пейзажи. Монтойя стоял лицом к окну со сложенными за спиной руками, его широкие плечи обтягивал изысканный разноцветный шелк, шелковистые черные волосы забраны в косицу.

Вид этой богато одетой фигуры в комнате простого сельского дома был ослепителен. Он повернулся, и Амелия остолбенела.

«Этого не может быть, – подумала она почти в панике. – Это невозможно».

У нее остановилось сердце, а мысли путались, как будто она получила удар по голове.

Колин.

Колени у нее подогнулись, она, ничего не видя, ухватилась за ближайший стул, но свалилась на ковер. Громкий вздох разорвал наэлектризованный воздух.

– Амелия. – Колин бросился к ней, но она подняла руку, останавливая его.

– Не подходи! – удалось ей выдавить, горло болезненно сжалось.

Тот Колин Митчелл, которого она знала и любила, умер.

«Так как же это? – коварно спрашивал внутренний голос. – Почему он сейчас здесь, с тобой?»

Этого не может быть… этого не может быть…

Она бесконечно повторяла в уме эту фразу, не в силах смириться с мыслью о годах, разделявших их, о жизни, которую он, должно быть, вел, о днях и ночах, об улыбках и смехе…

Предательство было таким очевидным, но она не могла поверить, что Колин на это способен. Однако когда она смотрела на этого угрожающе красивого мужчину, стоявшего напротив, сердце шептало эту мучительную правду.

«Я бы узнала его везде! Мою любовь».

Почему она не узнала его раньше?

«Потому что он был мертв. Потому что я всем сердцем долго оплакивала его».

Освобожденные от маски, экзотические цыганские черты лица Колина не оставляли сомнений, что это был он. Он стал старше, черты лица огрубели, но сходство с тем мальчиком, которого она любила, сохранилось. А глаза были глазами Монтойи – любящими, жаждущими, все понимающими глазами.

Любовник, деливший с ней ложе, это Колин…

У нее вырвалось полное отчаяния рыдание, и Амелия зажала рукой рот.

– Амелия.

Боль в голосе, произнесшем ее имя, заставила ее разрыдаться. Исчез акцент, остался голос, который она слышала в своих снах. Он был более глубоким, более зрелым, но это был голос Колина.

Не в силах смотреть на него, она отвела взгляд.

– Тебе нечего мне сказать? – тихо спросил Колин. – Не о чем спросить? Никаких упреков?

Сотня слов была готова сорваться с ее языка, и среди них три очень важных, но Амелия решительно сдержала их, не желая показать всю глубину своей боли. Она смотрела на украшавшую стену небольшую квадратную картину, на которой было изображено озеро.

– Мое тело сливалось с твоими – хрипло сказал он. – Мое сердце бьется в твоей груди. Неужели ты не можешь, по крайней мере, посмотреть на меня, если уж не хочешь говорить со мной?

Ее молчаливым ответом были слезы, непрерывным, бесконечным потоком струившиеся из глаз. Колин выругался и направился к ней.

– Нет! – крикнула она, останавливая его. – Не приближайся ко мне!

Она заметила, как Монтойя сжал челюсти, и на его скуле как-то странно задергался мускул. Непостижимо было увидеть Монтойю с его мужественностью и прекрасными манерами в ее детской любви. Он был таким же, но он был и другим. Он был массивнее, сильнее, энергичнее. Он был потрясающе красив, в нем появилась мужская привлекательность, с которой немногие могли бы соперничать. Когда-то Амелия мечтала о дне, когда они поженятся и она назовет его своим. Но эта мечта умерла вместе с ним.

– Я по-прежнему мечтаю об этом, – прошептал он, отвечая на ее слова, которые она бессознательно произнесла вслух. – Я по-прежнему хочу этого.

– Ты позволил мне поверить, что ты умер, – тоже шепотом сказала она, не в силах признать того Колина, которого помнила, в этом великолепно одетом человеке, стоявшем перед ней.

– У меня не было выбора.

– Ты мог прийти ко мне в любое время, а ты исчез на долгие годы!

– Я вернулся, как только это стало возможным.

– Другим человеком! – Она затрясла головой, полная воспоминаний о прошедших неделях. – Ты безжалостно играл моими чувствами, заставил полюбить человека, которого не существует.

– Я существую! – Он стоял перед ней, высокий и гордый, распрямив плечи, подняв голову. – Я не играл тобой. Каждое слово, произнесенное Монтойей, каждое прикосновение шло из моего сердца. В обоих мужчинах бьется одно сердце. Я один и тот же человек. Я безумно влюблен в тебя.

Она отмахнулась от его заявления:

– Ты нарочно говорил с акцентом и заставил меня поверить, что твое лицо обезображено.

– Акцент был притворным, это правда. Он был нужен, чтобы ты не узнала правды раньше, чем я расскажу тебе все сам. Остальное было создано твоим воображением, а не моим.

– Не обвиняй меня в этой комедии! – Амелия поднялась с пола. – Ты позволил мне оплакивать тебя. Понимаешь ли ты, как я страдала эти годы? Как я страдала эти последние недели, когда чувствовала, что предаю Колина, влюбившись в Монтойю?

Мучительная тень омрачила его лицо, и Амелия возненавидела то мстительное удовлетворение, которое почувствовала при виде этого.

– Твое сердце никогда не обманывало тебя, – грубо произнес он. – Оно всегда знало.

– Нет, ты…

– Да! – Его черные глаза горели. – А ты помнишь, чье имя ты выкрикивала в момент наслаждения? Когда я был в тебе, достигая самой глубины твоего тела, ты помнишь, чье имя срывалось с твоих губ?

Амелия сглотнула, вспоминая множество ощущений, испытанных ее невинным телом. Она вспомнила шрам от пулевого ранения на его плече, ощущение при прикосновении к которому упорно не выходило у нее из головы, только она не могла понять почему.

– Ты сводил меня с ума! – обвинила она его.

– Я хотел рассказать тебе, Амелия. Я пытался.

– Но ты бы мог сделать это раньше. Я просто умоляла тебя.

– И устроить этот скандал. Сразу после того, как мы любили друг друга? – с издевкой спросил он. – Никогда! Прошлая ночь была самым прекрасным осуществлением моих заветных мечтаний. Ничто не могло заставить меня разрушить его.

– Оно разрушено! – с дрожью сказала она. – Я чувствую, будто у меня отняли две любви, ибо Колин, которого я знала, мертв, а Монтойя оказался ложью.

– Он не ложь!

Колин шагнул, к ней, она поспешила ухватиться за спинку стула и поставила его перед собой. Однако крепкий деревянный стул не стал препятствием, Колин отшвырнул его в сторону.

Амелия попыталась убежать, но он поймал ее и, почувствовав его руки на своем дрожащем теле, она сдалась.

Амелия бессильно замерла в его объятиях.

– Я люблю тебя, – прошептал он, касаясь губами ее виска. – Я люблю тебя.

Она так долго жаждала услышать эти слова из его уст, но теперь они, произнесенные слишком поздно, почти ничего не значили.

Карета въехала во двор гостиницы, указанной посланными вперед верховыми, и Мария взяла шляпку и перчатки, готовясь выйти из кареты.

– Я не видел тебя такой встревоженной, – заметил Кристофер, взгляд из-под тяжелых век придавал ему сонный вид. Мария слишком хорошо знала мужа, чтобы верить этому.

– Я рада, что мы нашли ее и что у нее хватило ума потащить за собой Тима, но еще остается разобраться с Монтойей и Уэром. – Мария вздохнула. – Какой бы несчастливой ни была моя молодость, я благодарна, что была слишком занята, чтобы позволить себе так безрассудно влюбиться.

– Ты ждала меня, – сказал Кристофер, беря ее руку и целуя, прежде чем Мария натянула перчатку.

Мария тронула его щеку и улыбнулась:

– Тебя стоило подождать.

Карета остановилась, и Кристофер спрыгнул на землю. Он помог Марии спуститься, и она сказала:

– Меня удивляет, что Тим не вышел встретить нас.

– Меня тоже, – признался он и обратился к кучеру: – Пьетро, поставь лошадей и достань саквояж мисс Бенбридж.

Пьетро кивнул и направил карету к конюшне, находившейся в нескольких ярдах от дома.

– Ты обо всем подумал, – похвалила Мария мужа, беря его под руку.

– Нет, я думаю о тебе, – поправил он, глядя на Марию с той трогательной заботой, которая много лет назад покорила ее.

Они подождали Саймона и мадемуазель Руссо и все вместе вошли в тихую гостиницу.

– Я пойду узнаю, где Тим, – сказал Кристофер и подошел к конторке. Спустя минуту он жестом подозвал одного из лакеев, остававшихся с Марией, и куда-то последовал за хозяином гостиницы.

– Что происходит? – поинтересовалась мадемуазель Руссо.

– Давайте закажем что-нибудь поесть, – сказал Саймон. – Я умираю с голоду.

– Ты все время умираешь с голоду, – проворчала она.

– Мне требуется много энергии, чтобы терпеть ваше общество, мадемуазель, – сердито объяснил он.