Я смотрела на него во все глаза. По инерции Эдуард продолжал улыбаться. Я же чувствовала себя как вулкан за минуту до извержения. В глазах потемнело, в голове взрывались горячие фонтанчики. Мамочки, что происходит?! Неужели я опять слышу сигнал тревоги? Только-только я поверила в то, что в русской рулетке, которой, по сути, и является поиск мужчины в большом городе, мне повезло. И что же получается – выходит, я встречаюсь с эгоистом?!

Наверное, все мысли были написаны на моем лице. Во всяком случае, Эдик испугался.

– Малыш, я что-то не то сказал?… Ты не хочешь на футбол? – Его зеленые глаза были так наивно распахнуты. Нет, вы только подумайте, он и в самом деле удивился.

– А ты сам как думаешь? – мой голос предательски звенел.

– Я думал… Шура, но ты сама говорила, что открытие ресторана – это пустяк. Я подумал, что для тебя это ничего не значит. И раз уж мне повезло достать эти билеты… Ну прости меня! Если хочешь, пойдем в ресторан.

– В ресторан?! – повысила голос я. – Да кто тебе сказал, что тебя пустят в этот ресторан! Ты же одет как… как… как…

– Как человек, который собирался на футбол, – услужливо подсказал Эдик.

– Знаешь что, я, пожалуй, вообще никуда не пойду, – я со стуком сбросила золотые босоножки, – возьму в видеопрокате фильм «Зловещие мертвецы» и останусь дома.

– Шурка… – растерянно протянул этот так называемый футбольный фанат. – Шурка, я даже не знаю, что сказать…

– Вот и не говори ничего. Иди сам на свой футбол. Или пригласи кого-нибудь. Наденьте дурацкие майки, жрите хот-доги с майонезом и орите: «„Спартак“ – чемпион!» Это все не для меня. Понимаешь, я другая! Другая.

– Я вижу, – он слабо улыбнулся, – знаешь, я и правда виноват. Даже не знаю, как загладить свою вину. Хочешь, съем дождевого червяка? Все равно в китайском ресторане подали бы почти то же самое.

Я уничтожающе на него посмотрела.

– Понял. Ну хочешь, куплю тебе новые туфельки? Если это поднимет тебе настроение.

– А потом мы в этих туфельках пойдем играть в регби? – издевательски переспросила я.

– Шурка… Хочешь, приготовлю тебе спагетти?

– Спасибочки. Вместо ужина в китайском ресторане я, значит, должна есть слипшиеся макароны «Экстра». Какая заманчивая перспектива! Я специально нарядилась в лучшее платье, чтобы отведать макарончиков с кетчупом.

– М-да, ты права, готовлю я не очень…

– Знаешь, Эдик, просто уходи. Оставь меня одну.

– Хорошо, – вдруг согласился он, – один момент. Без лишних слов он вышел из комнаты. Если честно, я даже удивилась. Почему-то мне казалось, что он меня будет долго уговаривать, и в конце концов я все-таки милостиво соглашусь на покупку новых туфелек. Я мрачно размышляла о мелочности и ненадежности представителей якобы сильного пола, когда в окно вдруг постучали. Я вздрогнула. Живу я на одиннадцатом этаже. С детства я панически боюсь высоты, поэтому никогда не выхожу на балкон. Поскольку квартиру я снимаю, то даже не знаю, что на этом самом балконе находится, – кажется, мешки с каким-то старым тряпьем. Самое интересное – стучали в то окно, где балкона и в помине не было, в окно кухни!

Не без некоторой опаски я приблизилась к окну. Может быть, чей-то застигнутый врасплох любовник пытается спастись с моей помощью от не вовремя пришедшего «коллеги» Отелло? А может быть, грабители?! Схватив на всякий случай огромный нож для рубки мяса, я с замиранием сердца отдернула занавеску. И увидела… Эдуарда! Он стоял на узеньком карнизе (и как только на нем умещались его ножищи сорок пятого размера?!) и улыбался. Я так и застыла с раскрытым ртом. Жестом он показал мне, чтобы я открыла окно. Казалось, что ему совсем не страшно. Одной рукой Эдик небрежно придерживался за стену, а в другой руке держал… цветочный горшок.

Господи, но зачем ему понадобилось вылезать через окно вместе с моей любимой комнатной фиалкой?!

С трудом справившись с щеколдой, я открыла окно, и Эдуард забрался в квартиру. Он был счастливым и невозможно пыльным.

– Привет, – как ни в чем не бывало сказал он, – можно руки помыть?… Ах да, это тебе, – он вручил мне горшок с фиалкой.

– Эдик… Но что все это значит?!

– Решил тебя развеселить, – пожал плечами он, – и потом, я читал, что провинившийся рыцарь должен совершить подвиг. Вот и решил…

– Но как ты попал на улицу?!

– Элементарно, Ватсон, – псевдо-Ланселот щелкнул меня пальцем по носу, – вылез в окно твоей спальни и по карнизу перебрался в кухню. Не волнуйся, я кандидат в мастера спорта по альпинизму. Так что я практически ничем не рисковал.

Не могу сказать, что мне нравятся такие вот бесшабашные мужчины. Скорее наоборот – в мужчине я ценю спокойствие и надежность. Но в Эдуарде удивительным образом сочетались эти два противоположных качества. Он мог быть взрослым, рассудительным мужчиной, но иногда в нем просыпался хулиганистый мальчишка. Удивительно – но напряжение было снято. В китайский ресторан мы не пошли, впрочем, на футбол тоже. Я переоделась в джинсы и футболку, и мы отправились в парк Горького, на колесо обозрения. А потом Эдик в знак примирения все-таки купил мне новые туфли.

Знаете, такие лиловые, с острыми носами и широкой перестежкой на щиколотке.

Те туфли я ношу до сих пор.

* * *

– Что вы будете, курицу или рыбу?

Приветливый голос блондинки-стюардессы вернул меня к реальности.

– Что?

– Я про обед говорю, – добродушно объяснила бортпроводница, – что вы выбираете?

– Я выбираю… Лерка, я выбираю Эдика! – Я подтолкнула подругу локтем.

От неожиданности она выпустила из рук стаканчик с кока-колой.

– Вот черт! Кашеварова, все, ты мне новую юбку должна.

– Ты слышала, что я сказала? Я выбираю Эдика!

Стюардесса смотрела на нас с вежливой непонимающей улыбкой. Она была совсем молоденькой – может быть, слегка за двадцать – и очень симпатичной. Простоватое, но милое лицо в обрамлении светло-русых кудряшек, веснушки, ямочки на щеках. Этакий боттичеллиевский ангелочек, сдобная булочка. Конечно, где ей понять…

– Простите, мы о своем, о женском. Я буду курицу.

Блондиночка выдала мне теплый лоток.

– Понимаю, любовь, – мечтательно улыбнулась она, – у меня вот тоже любовь. С киприотом. Познакомилась полгода назад в аэропорту. И с тех пор мы не разлей вода. Представляете, он мне предложил выйти замуж! Так что скоро я это все брошу, – стюардесса кивнула на тележку, уставленную подносами с едой.

– Я тоже скоро замуж выхожу, – с удовольствием поддержала разговор я. Болтливая блондиночка мне понравилась. Сразу видно, что человек хороший. Хотя ее коллеги наверняка сочли бы такое поведение за непрофессионализм.

– Правда? Тогда я вам принесу бесплатное шампанское! – пообещала она. – Сейчас раздам подносы и примчусь!

– Шампанское – это здорово! – обрадовалась Лерка. – Кашеварова, ты только посмотри, жизнь удалась.

Она лениво потянулась, точно разомлевшая в солнечной кляксе кошка.

– Мы, две красивые успешные женщины, в самолете будем пить шампанское! К тому же я еще и влюблена. Красота!

Я собиралась было ей возразить, но тут откуда-то сбоку раздалось громогласное:

– Мама! Я хочу какать!! КАКАТЬ!

Недовольно поморщившись, я обернулась. Так и есть, через проход от нас сидело Тошнотворное Дитя. Мальчик лет шести, слишком взрослый, чтобы им искренне умиляться, но, увы, слишком маленький, чтобы разозлиться на него всерьез.

Уверена, многие понимают, о чем я говорю.

Я люблю детей – но только тех, которых показывают в рекламных роликах гипоаллергенного мыла. Толстощеких ангелов с влажными кудряшками, сплошь состоящих из пахнущих молочным шоколадом округлостей. Иное дело, малолетние чудовища, которых я обычно и называю «Тошнотворное Дитя».

Тошнотворное Дитя сделано не из завитков, припухлостей и ямочек, а из острых углов, выступающих ребер и покрытых отваливающейся коркой ссадин. Тошнотворное Дитя может запросто, покрутив пальчиком в носу, вытянуть из ноздри нечто зеленое и липкое и с милой улыбкой продемонстрировать тебе данную субстанцию. Тошнотворное Дитя носит на зубах брекеты, в которых застряли остатки того, чем пообедало это чудище.

Еще Тошнотворное Дитя, как правило, страдает диатезом, педикулезом и ночным недержанием мочи. И ясное дело, только представителю этого детского племени может прийти в голову, не стесняясь в выражениях, попроситься в туалет, когда окружающие философски говорят о любви.

Я зашипела в Леркино ухо:

– По-моему, некоторых детей стоит помещать в клетку и сдавать в багаж!

– Что ты имеешь в виду? – удивилась она.

Я кивнула в ту сторону, где перепачканное чем-то шоколадным Тошнотворное Дитя с настойчивостью, достойной лучшего применения, снова и снова повторяло слово «какать».

– Кашеварова, и ты еще собираешься замуж, – укоризненно покачала головой Лерка, – да ты сама еще не повзрослела.

– Не понимаю, как связана моя свадьба и этот маленький уродец? – возмутилась я.

Кажется, я сказала это слишком громко. Мамаша Тошнотворного Дитяти наградила меня убийственным взглядом.

– Ты же совсем не любишь детей.

– Люблю! – возразила я. – Но не таких. Неужели тебе нравится этот…

– Уродец, – со смешком подсказала Лерка, – так ты его, кажется, назвала. Сашка, да это же обычный ребенок. Все дети в этом возрасте такие.

– Ты мне это назло говоришь, – я отвернулась к иллюминатору.

Стюардесса принесла шампанское, как и обещала. Но мне почему-то расхотелось отмечать с таким трудом принятое решение. Скажите на милость, какой смысл отмечать помолвку, если даже моя лучшая подруга не верит в то, что я достаточно взрослая, чтобы называться гордым словом «жена»?!

ГЛАВА 4

Родители каждой двадцатисемилетней девицы, одинокой, вполне самостоятельной (ну, может быть, самую малость легкомысленной), мечтают, чтобы в один прекрасный день состоятельный воспитанный мужчина торжественно надел характерный золотой ободок на безымянный палец ее руки. Они мечтают, чтобы на их непутевой дочери было пышное белое платье, похожее на огромный кремовый торт. Дочь-невеста должна старомодно смущаться, кокетливо краснеть и нервозно подхихикивать – короче, демонстрировать весь набор хитрых женских уловок, тонко намекающих на невинность брачующейся дамы. А они, родители, будут сентиментально промокать глаза одноразовыми носовыми платочками и с легкой грустью вздыхать…