Когда мы уже готовы к посадке, служба безопасности аэропорта отодвигает меня в сторону и, к удивлению всех пассажиров, начинает распаковывать мой багаж. Все смотрят, как охранник пластмассовой палочкой копается в моем белье. Карл тоже заглядывает туда, возможно, в надежде увидеть кожаную плеть и бесплатно возбудиться. Я рада разочаровать его. Зато к тому времени, когда мы занимаем свои места в первом классе, весь самолет уже в курсе, что а) я использую противозачаточные средства и б) покупаю хлопчатобумажные трусики в «Таргет».

После унижений с досмотром полет проходит относительно гладко. Мы попадаем в зону турбулентности, загорается надпись с просьбой пристегнуть ремни, что вызывает суету в салоне, но большую часть времени Карл не беспокоит меня, удовлетворенный тем, что сбросил на меня свою работу. А я рада, что он меня не трогает. Поскольку Карисса до завтрашнего дня не появится и большинство показаний буду записывать я, ответственность за составление проекта итогового судебного ходатайства также возлагается на меня. Это крупная сделка. Если мы, я имею в виду «Синергон», выиграем, то с нашей подачи все дело развалится еще до суда. Компания не заплатит людям из Каддо-Велли ничего — ноль, дырку от бублика. Зато обильные адвокатские гонорары получим мы. То есть АПТ.

Хотя я и не восторге от самого дела, написание ходатайства по нему — это моя первая возможность за пять лет работы на фирме продемонстрировать всем, что у меня есть мозги, что я способна на нечто большее, чем просто просматривать документы в конференц-зале изо дня в день. Это истинный труд адвоката; это мой шанс. И я намерена им воспользоваться.

Когда мы выходим из самолета, сразу же становится заметно, что мы далеко от Нью-Йорка. Здесь все движется медленнее, и эта смена ритма ощущается как некое облегчение. Растянутая южная речь оказывает расслабляющий эффект и на Карла, словно вечная заноза у него в заднице волшебным образом исчезает. С утра он яростно наехал на женщину из «Континентал», за рогаликами уже был достаточно дружелюбен, а сейчас стал даже вполне контактным. Можно подумать, что мы прилетели в Арканзас на пару раундов гольфа, а не для того, чтобы «по новой уничтожить мистера Джонса». (Карл сказал так вчера. Это не мои слова.)

Хотя парню из фирмы по прокату автомобилей потребовалось двадцать минут, чтобы найти нашу заявку, Карл сдерживается и не поднимает скандал. Черная карта «Америкэн Экспресс» спокойно лежит в бумажнике, а его руки — в карманах. Вместо этого он болтает со мной, называя меня «детка». В таком контексте, как: «До чего приятно ненадолго выбраться из города, верно, детка?» или «Я надеюсь, партнеры не слишком нагружали тебя в последнее время, детка».

Я улыбаюсь и киваю, игнорируя его снисходительный тон, потому что, по правде говоря, я тоже чувствую себя здесь по-другому. Воздух тут не такой наэлектризованный, и от этого промежутки между моими словами, шагами и вдохами становятся больше.

Путь на Аркадельфию представляет собой прямой бросок по хайвею, и мы едем с опущенными стеклами. Я наслаждаюсь отсутствием привычного оркестра фоновых шумов; здесь не слышно автомобильных сигналов, топота тысяч ног, загружающихся и разгружающихся грузовиков. Пустынный ландшафт, по которому пролегает дорога, можно описать, только перечислив, что здесь отсутствует.

В этом мире нет ни небоскребов, ни супермаркетов. Мы проезжаем целые мили, не встречая других машин, не говоря уже о «Макдоналдсах». Вокруг лишь земля, коричневая и комковатая, с редкими растениями, — причем обязательно колючими, — виднеющимися на горизонте. На пустой дороге только мы с Карлом, наши руки свисают из окон, и встречный ветер отталкивает их назад.

Наконец мы покидаем шоссе и заезжаем на парковку гостиницы «Хэмптон-Инн». Обычно одной из немногих привилегий в моих командировках является возможность останавливаться в пятизвездочных отелях вроде «Ритц» или «Фор сизонс», в которые бы я, разумеется, и не сунулась, если б мне пришлось оплачивать счет самой. Но похоже на то, что это единственная гостиница в Аркадельфии, и альтернативой является только «Мотель № 8»[13]. Боюсь, что после этой поездки моя коллекция одноразовых упаковок шампуней не пополнится, мне не придется спать голой под простынями стоимостью семьсот баксов за комплект и, как это ни печально, я не смогу заказать себе еду в номер, чтобы уклониться от ужина с Карлом.

Мы входим в гостиницу, бетонный прямоугольник, который с таким же успехом мог быть и зданием младшей средней школы. И пахнет здесь соответственно, как будто рядом расположен кафетерий, торгующий гамбургерами и жареной картошкой. У мальчика за стойкой зачесанные назад лоснящиеся волосы, табличка на груди с надписью «Боб» и жуткие угри на лице, на которые трудно не пялиться. Над верхней губой у него пробивается небольшой пушок, некий предвестник будущих усов. Его брюки болтаются очень низко, демонстрируя всем, что он носит длинные трусы от Келвина Кляйна; эта информация — какое нижнее белье предпочитает Боб — меня немного смущает.

— Добро пожаловать в «Хэмптон-Инн», — приветствует он нас.

— Бронь на имя Мак-Киннон. — Голос Карла снова звучит официально и надменно.

— Один двуспальный номер, так? — спрашивает Боб. Карл ничего не отвечает, вдруг увлекшись чисткой ногтей.

— Хм, нет, — возражаю я. — У вас должны быть забронированы две комнаты.

— Дайте-ка я тут быстренько взгляну-у-у, но, похоже, что во всей системе у нас только одна бронь, — заявляет Боб. Он медленно нажимает на кнопки своей клавиатуры, не обращая внимания на звонящий телефон.

— О’кей, нам нужны две комнаты, независимо от того, что там у вас забронировано. Пожалуйста. — Я стараюсь говорить твердым тоном, который должен означать: «это обсуждению не подлежит». Он еще что-то печатает, потом, видимо, прокручивает на экране список.

— Ничего не могу поделать, маленькая леди. У нас все занято. Сейчас в округе проходит ярмарка, — отвечает Боб.

— Но для меня же бронировали номер, — настаиваю я.

— Нет, ничего не могу поделать, маленькая леди, — повторяет Боб.

— Вы, похоже, не понимаете. Нам нужны две комнаты. У меня есть бронь. — Я пытаюсь как-то привлечь внимание Карла. Почему он не помогает мне? Где его черная карта «Америкэн Экспресс»? Я чувствую, что изменяю себе, ведь моя первая реакция — почему-то не злость, а слезы, что, впрочем, неудивительно после «маленькой леди» от Боба и «детки» от Карла.

— Это неприемлемо, — утверждаю я, подражая тому, как разговаривал Карл сегодня рано утром. Боб тихонько хихикает. Он ни капли меня не боится.

— Простите, но в моем компьютере указано, что у нас забронирован только один номер с двуспальной кроватью «королевского» размера, — говорит Боб и поворачивает монитор в мою сторону. Чтобы заглянуть в него, мне приходится встать на цыпочки и перегнуться через стойку.

— Смотрите, здесь есть примечание, что вы специально просили «королевскую» кровать, а не две двуспальные, — показывает Боб. — Я тут ничего не могу поделать. — Мое смятение мгновенно превращается в ярость. Я поднимаю глаза на Карла, который до сих пор в разговор не вмешивался, и вижу, что он рассматривает брошюру библиотеки Клинтона.

— Карл? — Я по-прежнему не теряю надежды на его помощь и на то, что он не подстроил все это специально, что это его секретарша все перепутала. Кричать на портье бессмысленно: ответом снова будет лишь презрительный смех. Даже издевательский. Карл просто игнорирует меня, увлеченно рассматривая снимок, на котором Клинтон запечатлен с группой «Флитвуд Мэк»[14].

— Мне нужно поговорить с вашим менеджером, — угрожаю я.

— Я и есть менеджер, — отвечает Боб и улыбается. Похоже, он получает удовольствие от нашей маленькой схватки, ему нравится ставить на место эту самоуверенную дамочку с Севера. По возрасту я вполне гожусь ему в матери. — Простите, но, как я уже говорил, я здесь ничем помочь не могу.

— А как насчет «Мотеля № 8»? — спрашиваю я. — У вас есть их номер телефона?

— Все забито. Они сами посылали к нам тех, кого не смогли принять, — говорит Боб, и в его голосе звучит гордость за то, что он работает во втором по популярности гостиничном учреждении Аркадельфии.

— Да ладно, Эм. Не переживайте, — вмешивается Карл, засовывая брошюру в задний карман брюк. С каких это пор он называет меня «Эм»? — Боб, мы сумеем как-то устроиться вдвоем. Большое дело, верно? Мы ведь взрослые люди. — Карл подмигивает Бобу, и тот быстро сует ему какие-то ключи. Я не знаю, что сказать, но понимаю, что проиграла. У меня не осталось выбора. Протестуя дальше, я бы выглядела совсем по-детски, а Карл далеко не глуп и не признает, что это была не просто ошибка. Я пытаюсь сохранить хотя бы остатки своего достоинства.

— Нам потребуется раскладушка, — говорю я; Боб бросает на меня взгляд, потом просовывает пальцы под резинку своих трусов от Келвина Кляйна и подтягивает их еще выше.

— Понятное дело, — изрекает он, и становится ясно, что пока он не сменится, никакой раскладушки у меня не будет.

Еще через четыре часа, как раз посреди процесса снятия показаний, я понимаю, что дела обстоят еще хуже. Я не взяла с собой пижаму.

* * *

Дышать глубоко. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Здесь находится судебный секретарь, который записывает каждое слово, поэтому любое мое заикание или заминка будут внесены в протокол для потомков. Забудь на время обо всех неурядицах с гостиницей. Сосредоточься на показаниях. Сделай свою работу. Представь, что ты профессионал. Ты и есть профессионал.

Нас усадили за длинный прямоугольный раздвижной стол, который с трудом помещается в квадрате этой душной комнаты. Спинки наших стульев трутся о стены, наши колени касаются коленей соседей. Я точно не знаю, почему адвокаты истца привели нас именно сюда; судя по тому, что мы видели, проходя через их офис, места там, похоже, предостаточно. Возможно, это какой-то трюк, чтобы оказать на нас психологическое воздействие?