– Ну, дети мои, то есть наши, поздравляем вас. Будьте счастливы!

Было видно, что ей очень хочется сказать длинный красивый тост, но она побаивается еще больше рассердить подполковника Русанова, восседающего на месте хозяина во главе стола. Все выпили шампанского, Ольга слегка пригубила и отставила бокал.

Неожиданно заговорил отец, недобрым взглядом проследивший за ее действием.

– То, что ты учишься на врача, хорошо, – обратился он к Альберту, – но как ты-то, взрослый мужик, мог допустить подобный позор, не понимаю! Две дочки собрались замуж и обе брюхатые. Стыдоба!

– Что ты такое, Сашенька, говоришь, – вступилась мать, – это же счастье, сразу двоих внуков нянчить будем.

– Рано меня в деды записали, – не унимался глава семьи. – Те хоть свадьбу играть затеяли, а вы вообще самовольничаете. Как людям в глаза смотреть!

– Папа, может, не будешь нотации читать? – попросила Ольга. – Мы сегодня были на занятиях, потом дорога. Дай поесть спокойно.

– Какое ты право имеешь перебивать меня! – Подполковник вскочил и начал бегать из угла в угол. – Совести у тебя нет! Опозорила отца, теперь еще рот затыкаешь!

– Извините меня, Александр Викторович, что вмешиваюсь, но мне не нравится, что вы кричите на мою беременную жену.

Говоря это, Альберт спокойно резал у себя в тарелке отбивную, которую потом щедро залил аджикой домашнего приготовления и наконец поднял глаза на тестя.

– Не вижу причин для позора, как не пытаюсь вас понять. Ваша двадцатилетняя дочь вышла замуж за вполне приличного молодого человека, будущего врача, ростовчанина к тому же. Думаю, что ее родителей это не должно огорчать. А то, что Ольга ждет ребенка и вовсе большая радость, поскольку бездетность – огромная проблема в современном обществе.

Сказав это, Альберт тут же переключил внимание на свою тарелку. Женщины, сидевшие за столом, замерли. Они-то знали, что Русанову нельзя перечить.

Как только заговорил его новоиспеченный зять, подполковник от возмущения побагровел и начал ртом ловить воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Когда же Альберт закончил, Русанов молча прошел к выходу, набросил летную куртку и, даже не застегнув ботинок, ушел, громко хлопнув дверью.

– Я тебя предупреждала, – вздохнула Ольга, которой кусок не лез в горло.

– Не переживай, дорогая. Тебе обязательно нужно покушать. Давай я положу тебе вот этот салатик. И вам тоже, Людмила Анатольевна. Вы замечательно готовите. Приятного аппетита, дамы!

Невозмутимый Краснопольский продолжил трапезу.

Мать промолчала и неохотно последовала его совету. Парень ей понравился. Вежливый, интеллигентный. Очень красивый к тому же. Понятно, почему Ольга не устояла. Такой любую сумеет уговорить. Хотя, нужно признаться, смотрит он на ее дочь нежно, с любовью. Вон какой заботливый. Может, и будут счастливы. А отец, что, побегает да перебесится.

Когда убирали со стола, Людмила Анатольевна спросила у дочери:

– Олюшка, ты хоть довольна? Что-то ты больно грустная. Или из-за отца расстроилась? Может, чувствуешь себя плохо?

– Да нет, мама, все в порядке. Что с отцом так получится, я Алика предупреждала. Чувствую себя нормально, просто устала немного, столько навалилось всего, – успокоила Ольга мать.

– А у Диночки токсикоз, мучается бедняжка, – вздохнула горестно Людмила Анатольевна. – Вы с ней не встречались в Ростове?

– Нет, не встречались. И, честно говоря, очень не хочется мне ее видеть, – сухо призналась Ольга. Мать решила не придавать словам дочери значения.

– Диночка завтра утром приедет, на вечер договорились встретиться у Немировских, поговорить о свадьбе, все обсудить.

– Мама, мне это не интересно. У нее теперь своя жизнь, у меня своя. И в моей жизни ей нет места. Пусть будут счастливы, но я о них знать ничего не хочу. – Ольга уже не старалась сдерживаться.

Мать удивилась:

– Да что это с тобой, дочка? Она же твоя сестра, и с Валерой ты дружила так долго.

– Именно поэтому, мама, я и не хочу больше никогда их видеть. Если ты не понимаешь чего-то, просто прими как должное; у меня нет больше сестры. И давай к этому разговору не возвращаться. Все, я устала и хочу спать.

Ольга развернулась и ушла в спальню к Альберту, который рассматривал семейные фотографии, сидя в ее любимом кресле. Она присела рядом на ручку кресла. Альберт взял ее ладонь, слегка сжал, давая понять, что он все слышал.

– Постарайся успокоиться, дорогая! Она пожилой человек, у нее другие взгляды.

Из кухни слышались причитания матери, ее вздохи. Ольга с трудом сдерживала слезы.

– Скажи, Алик, почему так случается, что один из детей чувствует себя в родной семье лишним? Я уверена, что моей сестре никто не будет читать нравоучения по поводу того, что быть беременной в семнадцать лет аморально. Никто даже задумываться не хочет о том, что она собирается замуж за моего жениха. Почему?

Алик слушал, не выпуская ее руки, и разглядывал фотографии. Он остановился на одной, где отец обнимал смеющуюся мать и прижимал к себе двухлетнюю Дину, а пятилетняя Ольга стояла чуть в стороне и улыбалась, взирая на эту семейную идиллию.

– Знаешь, Оля, я думаю, что в вашей семье культивировалось чувство вины перед младшей дочерью. Ждали сына, а родилась девочка, всех постигло разочарование, но ребенок-то не виноват. Вот все и пытались доказать ей свою любовь, не дать почувствовать, что она не была желанной. – Он поднял голову и посмотрел внимательно на расстроенное лицо подруги. – Ведь ты сама взвалила на себя груз придуманной лжи, лишь бы защитить ее от горькой правды о том, что вы одновременно забеременели от одного мужчины. Ты уступила ей своего любимого человека. Не спорь! – остановил он возражения Ольги, которая дернулась от его последних слов, как от удара. – Со стороны все выглядит именно так. А твоя младшая сестра привыкла использовать всеобщее чувство вины себе на пользу. Посмотри, какое у нее самоуверенное, неприятное лицо, даже когда она совсем маленькая. – Ольга склонилась над фотографией, всматриваясь в знакомую мордашку. Потом, вздохнув, пожала плечами:

– Просто она всегда много болела в детстве, мама часто лежала с ней в больнице. Естественно, что ребенок вырос избалованным и капризным.

– Заметь, ты и сейчас ее оправдываешь, – усмехнулся Альберт.

– Наверное, ты прав, – нехотя согласилась Ольга, поднимаясь с кресла. – Давай устраиваться на ночлег, завтра рано вставать: я хочу уехать первым же автобусом.

Спать им пришлось в одной комнате, в детской. Мама предложила сдвинуть кровати, но Ольга отмахнулась:

– Разберемся сами.

Заснула сразу. Этому способствовало все: родная кровать, привычное место, запахи детства. Она не слышала, как рано утром приехала сестра, как ее встретили родители, поэтому, проснувшись, удивилась, унюхав аромат пирожков с капустой, которые она никогда не ела, а Динка просто обожала.

Не глядя по сторонам, она прошлепала босыми ногами в ванную. Почистила зубы, умылась, без особого желания встала под душ. Ей ужасно хотелось кофе, однако в последнее время любимый напиток пришлось заменить по совету Алика на зеленый чай, к которому она никак не могла привыкнуть. Все это нагоняло тоску, а ведь еще предстояло прощание с родителями. Она-то знала, что увидятся они теперь очень не скоро. Несмотря на отсутствие взаимопонимания и детские обиды, Ольга любила их и знала, что будет скучать.

Когда она вышла в коридор, сразу же столкнулась с Диной. Для Ольги встреча была неожиданной, и она растерялась. Дина держала в одной руке теплый пирожок, в другой – стакан с молоком. Она загородила Ольге дорогу на кухню:

– Привет, сестричка! Не ожидала меня увидеть? А я приехала готовиться к свадьбе. Ты вот меня на свою даже не пригласила. Но я не обижаюсь, я тебя теперь тоже на свою свадьбу не позову. Мы ведь с тобой очень похожи: забеременели одновременно, замуж выходим вместе, фамилии у нас будут похожие, – у тебя Краснопольская, у меня – Немировская. Помнишь, ты говорила, что тебе нравятся фамилии на «ская». Мне тоже. И мужчины нам нравятся одни и те же.

Зажатая сестрой в узком проходе, Ольга вынуждена была слушать. Она рассматривала ее посеревшее, отечное лицо, ее губы со следами молока, пахнущие тушеной капустой, ее глаза, которые смотрели с вызовом, не мигая, и не испытывала никаких родственных чувств. Перед Ольгой стояла неприятная чужая тетка, говорившая ей гадости. Она отодвинула Дину в сторону и прошла на кухню. Матери там не было. Посреди стола красовалось блюдо с пирожками. Ольга подошла к плите и поставила чайник. Молча достала из холодильника колбасу, сыр и начала делать бутерброды. Дина, вошедшая вслед за ней, остановилась в дверях:

– Ты со мной не разговариваешь, что ли? Неужели обиделась за то что, что Валерка женится на мне? Кстати, а зачем ты постриглась? Тебе так не идет. У тебя и было-то всей красоты – коса, а теперь и ее нет, остались кожа да кости. Вон как глаза ввалились, страшно глядеть.

Динка всегда так разговаривала: не слушая собеседника. Ольгу и раньше раздражала эта ее манера, но сегодня она сразу же дала себе слово выдержать, не сорваться, не дать себя спровоцировать на скандал. Пока Ольга, сделав бутерброды, заваривала чай и размышляла, куда бы убрать пирожки, от запаха которых ее мутило, сестра, повысив голос, продолжала:

– А почему я не вижу твоего мужа? Я видела фотографии, он красавчик, чем-то похож на Костю Потанина. Тебе нужно было выходить за Костика замуж, сейчас дружили бы семьями. Кстати, а правда, что твой Краснопольский еврей?

– Правда, – раздался голос Альберта из коридора, и Краснопольский, потеснив Дину, вошел в кухню. Взглянув на него, Ольга почувствовала, как ее захлестнуло чувство благодарности. Алик был действительно красив в своем новом спортивном костюме, с модной прической и белозубой улыбкой. От него веяло уверенностью и благожелательностью.

– Надеюсь, юная леди, вы ничего не имеете против еврейского народа? – снисходительно улыбнулся он Дине. – Здравствуй, дорогая, – он обнял Ольгу и поцеловал в уголок губ.