День выдался суматошный. Друг Серега чудил. В компьютерах финансового управления завелся вреднючий вирус. Бухгалтерши махали руками «мы не виноваты», словно их в прелюбодеянии уличали. Виновата была молоденькая сотрудница, которая в нарушение инструкции подключалась к Интернету. Антон ее не выдал, но прозрачно намекнул, что рискует собственной головой, покрывая преступницу. И весь из себя благородный пригласил девушку в ресторан. Она смешно и поспешно была готова отдаться, чуть не плакала и при этом шептала в затылок Антона:

– Только не сегодня, пожалуйста! У мамы день рождения!

– Родители – это святое! – согласился Антон. – Тогда завтра? И я тебя очень прошу, малыш (уже «ты» и «малыш»), забудь про Интернет на работе. У вас ведь тут всё финансовые махинации, пардон, тайны Корпорации. Договорились? Держи модем, я его вытащил, спрячь подальше. Правильно, в лифчик! Дальше некуда.

Потом их вдруг погнали сдавать кровь на анализ, как выяснилось, на СПИД. Народ зароптал и вспомнил о правах человека. Антон выступил миротворцем: во-первых, никогда не мешает провериться, во-вторых, Корпорации нужна свежая кровь, иначе и быть не может за такую зарплату. Главное – чтоб в стерильных условиях. Пока нас не просят с кистенем на улицу выходить и паркет до зеркального блеска языками в кабинете ББГ натирать, жить можно.

Он позвонил домой спросить у мамы, что она приготовила на ужин. Телефон не отвечал. Это был признак появления визитеров с того света, у которых на этом свете остались неотложные дела. Мама продолжала (с молчаливого согласия и декларируемого протеста отца) подсовывать ему челобитчиков. Причем теперь они дожидались Антона дома (и на улице бы не замерзли). Из вежливости он поил их чаем (покойников страшно трогало) и выслушивал просьбы, обычно укутанные в нескончаемые: «я был бы вам крайне признателен», «не знаю, как благодарить», «извините за назойливость», «простите за беспокойство» – это у интеллигенции, а у тех, кто попроще: «мужик, я тебе по гроб жизни… то есть гроб уже был… ну, ты понял», «я на вас молиться буду… то есть молиться мне уже бесполезно».

Тайная игра в связника того света с этим Антону даже нравилась. Что-то в ней было от ожившей волшебной сказки: и чертовщина, и его могущество, и даже проблески мечтательного воображения, о котором когда-то страстно мечтал, но так и не добился.

Покойников не было. У подъезда его ожидала Лена, последняя, не обремененная его вниманием пассия. Антон ей обрадовался. Когда инициатива исходит не от тебя, получаешь фору: возможность легко сделать ручкой.

– Замерзла, малыш? – Антон хотел потрепать ее по щеке и поцеловать.

Но Лена неожиданно отпрянула, он поскользнулся, и лобызания не получилось.

– Окоченела! – Она рассмеялась, что случалось не часто. – Пошли скорее домой! Или ты против?

Кокетливости и веселости в Лене прежде не замечалось. Изменения в лучшую сторону. Антон набрал код и открыл дверь, пропуская даму вперед. Они зашли в квартиру, Лена быстро расстегнула дубленку и (опять-таки новым) жестом, поворотом плеч и взмахом рук бросила ее Антону. Избалованной веселой дамой она нравилась Антону больше, чем академической крыской.

В кастрюльках на плите стоял ужин, заботливо приготовленный мамой. Самих родителей, конечно, не было. Скрылись, обеспечивая сыну личную свободу. Все-таки в мертвых родителях, по сравнению с живыми, есть свои положительные моменты. Антон хотел поделиться этой мыслью с Леной, но вовремя прикусил язык. Она накрыла на стол, увернулась от его объятий с дежурным поцелуем:

– Ты же голоден! Давай ужинать!

– Как волк! – заверил Антон. – Ты не куришь? – вспомнил он пристрастие Лены.

– Но тебе ведь не нравятся курящие женщины! Она откинулась на спинку стула и расхохоталась.

Другой человек! Соблазнительная чертовка! Антон быстро расправился с маринованными овощами, рыбой и картофельным пюре. Лена только поковыряла вилкой в своей тарелке.

– Ну-с! – игриво потерла ладони Лена и хитро прищурилась. – В коечку?

Девушку просто не узнать, какая славная да понятливая!

– Если вы настаиваете, – включился в игру Антон и развел руками.

– Вот именно! Но всё должно быть по справедливости! Ты стелишь постель и первым идешь в душ. Я мою посуду.

– Богиня! – Антон чмокнул губами, посылая ей воздушный поцелуй, и выбрался из-за стола.

Он лежал на тахте, откатившись к стеночке. Он с детства не любил спать на краю постели, предпочитал у стеночки. Но по негласному джентльменскому кодексу уступал лучший угол даме. Если Лена стала такой понятливой, то, возможно, не воспротивится перемене мест? Антону нравились эти минуты предвозбуждения, когда ты еще полностью не готов, нетерпеливо бьешь копытом на старте, предчувствуешь забег, кровь нагревается, скоро закипит, ты рванешь вперед, задохнешься, но перед финишем затормозишь, пропуская даму вперед (как в дверях – хочешь иметь славу таланта и сексуального удальца, не показывай женщинам спину), у тебя вырвется победный рык и ты выстрелишь в пространство. Залп будет содержать накопленные за день отрицательные эмоции, глупые или злые мысли, желания, томления, хотения. Все! Свобода!

Лена погасила настольную лампу. Антон секса в темноте не любил, но промолчал. Она скользнула под одеяло и прижалась к нему. Он автоматически ответил и в первую секунду не понял, что происходит не так. А потом ему стало дурно. Лена была ватной, как сухая губка, без костей и мышц, без температуры, как тряпка.

– Ну, пожалуйста! – шептала она и целовала его лицо (сухо, точно ватным тампоном гладила). – Люби меня! Давай, прошу тебя! Люби, как прежде!

Какое там «люби»! Антона замутило от отвращения. Он перекатился через Лену (как через диванный валик), вскочил. Хотел зажечь свет, но свалил настольную лампу, бросился в выключателю на стене, щелкнул, зажглась люстра на потолке.

Антон стоял посреди комнаты, голый, с вытаращенными глазами. Лена забилась в угол, натянула одеяло до подбородка, зажав его в кулачки.

– Ты!.. Ты! – заикался Антон. – Ты что? Умерла?

– Да.

– Тогда зачем?.. Какого черта ко мне?.. Я, конечно, очень сочувствую, в смысле соболезную… Но извините! Спать с покойницами? Это выше моих сил! Никогда!

– Я отравилась. Выпила смертельную дозу лекарства.

– Зачем?

– Потому что очень тебя любила.

– Здрасте! – возмутился Антон. – Я же и виноват! В чем, позвольте узнать?

Он дрожал то ли от холода, то ли от ужаса. Схватил покрывало, которым днем закрывалась тахта, и накинул на плечи.

– Мне было очень трудно жить с мыслью, – говорила Лена, – что я у тебя одна из многих. Проходной вариант, рутинная интрижка. Я-то любила тебя безумно, каждой клеточкой тела, болела тобой, как самой страшной неизлечимой болезнью. Я устала жить, зависнув над пропастью. Ведь ты бы столкнул меня в нее рано или поздно, не задумываясь. Я не выдержала и решила уйти сама. Было единственное место, где я надеялась найти спасение от тебя, – загробный мир.

– Нашла? – невольно спросил Антон.

– Отчасти.

– А как там вообще?

– Там? – переспросила Лена. – Всё есть, и всё ненастоящее. Трудно объяснить. Представь себе гладь озера, в котором отражается лес, или зеркало и человека перед ним. Деревья в воде – это деревья, но ненастоящие, отражение в зеркале похоже на человека, но это не человек. Для полноты картины надо еще убрать и гладь озера, и зеркало, оставить только изображения… Нет, это невозможно объяснить привычными словами.

– И что вы там все делаете?

– То, что могут делать души, когда они не покоятся в телах.

– Туманно.

– Рано или поздно сам всё узнаешь. Я искренне желаю, чтобы как можно позже.

– Спасибо, дорогая моя покойница! Извини! Просто я ошарашен и не знаю, что говорю. Мне тебя, правда, жаль! Уместно ли будет сказать, что ты поторопилась?

– А что, ты меня по-настоящему любил? – подалась вперед Лена.

Антон задумался. У него не было опыта разговоров на подобную тему с покойницами. Как ни крути, всё получается не в масть. Сказать, что поторопилась, я в тебе души не чаю, – вызвать сожаления и страшную горечь неисправимой ошибки. Сказать: я тебя действительно не то чтобы очень… безумно любил – значит, признать, что она правильно покончила с собой.

– Вот видишь!

Лена растолковала его молчание по второму варианту. Антон счел деликатным ее разубедить по варианту первому:

– Если бы ты дала понять, что желаешь жить со мной под одной крышей… или даже в ЗАГС прогуляться…

– Не лги! Согласись, нелепо обманывать умершую девушку! ЗАГС! Ты не хотел, чтобы я задерживалась в твоей квартире лишние полчаса.

– А ты, Лена, согласись, что абсурдно выяснять отношения, когда один из нас… ну, ты понимаешь. – Он взял со столика часы и демонстративно посмотрел на циферблат. – Первый час ночи. Мне завтра рано на работу.

– Знакомые интонации! Антон! Я не уйду.

– То есть как?! Совсем?! Никогда?!

– Испугался?

– Естественно! – зло проговорил Антон.

– Пожалуйста, не злись! У меня к тебе только одна просьба. Давай проведем эту ночь вместе? Последний раз?

– Лена, извини! У меня на покойников не… сама понимаешь… ничего не получится.

– И не надо по-настоящему. Просто полежи рядом со мной, а?

– Нет, очень сожалею!

– Даже приговоренному к смерти не отказывают в последней просьбе…

– Покурить, выпить чашечку кофе, написать письмо, – перечислял Антон раздраженно, – но если приговоренный попросит отпустить его на свободу? Просьба просьбе рознь. Лена, ты говоришь о совершенно невозможных вещах! Дать сигарету? Кофе? Водки?