– Приведите Лору! Без нее шагу не сделаю! Хочу видеть свою жену!

– Милый мой! – кипятился Харитон Романович. – Толоконный лоб! С того света привести – это не родственницу из Мариуполя выписать. Невозможно!

– Но вы же приходите! – напоминал Боря.

– На «вы» перешел? Отличненько, культурка повышается. Зачем тебе покойница, когда кругом живых девок навалом?

– Не ваше дело! Хочу видеть Лору!

– И увидишь!

– Когда? – оживлялся Боря.

– Когда коньки отбросишь. Возможно, увидишь, но не факт. Ты, Бориска, уж извини, не вечен и не бессмертен. Лови момент, потому что впереди у тебя вечность. Удивляюсь нелюбопытности современной молодежи! Никогда не поинтересуешься обстановочкой в загробном мире, как мы там существуем-парим.

– Мне плевать. А что Лора там делает?

– Не владею информацией. Мы с ней, как бы это выразиться, на разных уровнях обитаем.

– Почему она не приходит?

– Опять двадцать пять! И не придет! Усвой наконец! Не в твоих или моих силах пригласить эту даму на ужин при свечах.

– Но ведь один раз после… после ее смерти мы виделись? – стоял на своем Борис.

– Любая система дает сбои, даже самая совершенная. Отличие передовой системы от плохо организованной в том, что сбои не повторяются. Мгновенно возникает страховка от подобного в будущем. И потом! Я знаю женщин! Что вы мне говорите? Каждая дура может хоть раз сыграть натурально, переплюнуть великую актрису. Притворщицы! Они облапошат и господа, и дьявола. Твоя тоже, как выяснилось, не лыком шита. Обвела меня, и не только меня, вокруг пальца. Но других сбоев в системе не будет!

– Лора в аду или в раю?

– Ага, любопытство проснулось? Голубчик! Заруби на носу: во-первых, земные понятия к неземной жизни не подходят; во-вторых, чем меньше будешь знать, тем крепче и, главное, дольше будешь спать на простынях. Чувствовать их крахмальную свежесть! Завалиться после трудового дня с какой-нибудь умелой шлюшкой…

Харитона Романовича часто уводило в сторону, он пускал слюни о земных благах, для Бориса вовсе не привлекательных.

Подловил его покойник на Кате.

– Посмотри на свою жизнь со стороны! – призывал старикашка Бориса. – Что мы имеем? Через полгода из учеников тебя переведут в монтажники. Карьера головокружительная! Сам вырос в трущобах, и дочка здесь сгниет. Лет в четырнадцать за мусоропроводом ее оприходует какой-нибудь пьяный выродок. И пошло по новому кругу. Ты этого хочешь? У нас родительские чувства проснулись? Так ведь? Вершки к солнцу потянулись, корешки в землю зарылись. Как чадо зовут? Катя! Катенька, Катюшка, Котеночек, Котик, Котуля – сколько вариантов! А ты дочь зовешь как подавальщицу в столовой, – Катя! – передразнил Харитон Романович. – И почему я «старикашка»? Что за вульгарность! В свои семьдесят лет я был мужчиной во всех отношениях! Заметь, не прошу тебя мстить той сволочи, которая заложила меня прокурору, из-за которой четырнадцать лет колонии впаяли, там заразился туберкулезом и…

Он был прав, радужных перспектив перед Борей и дочерью не просматривалось. Единственный плюс – в армию не заберут как отца-одиночку. Может, на Север завербоваться?

– Север! – подхватил Харитон Романович, словно прочитав его мысли. – Суровый край мужественных мужчин! Десять лет горбатиться, чтобы заработать на кооператив. Дочку с собой не возьмешь – она там, в вечной мерзлоте, по причине слабого здоровья не выдержит. Значит – оставить здесь, с алкашами дедушками и бабушками. Уверяю тебя, как только пройдет эйфория жертвенности и умиления, бабули запьют, как прежде.

– Что же делать? – невольно вырвалось у Бори.

– О! Наконец! – воскликнул Харитон Романович. – Луч света в темном царстве!

– Что делать? – упорно повторил Боря.

– Учиться, мой друг! Науки юношей питают, ученье – свет, а ты тупой как сибирский валенок.

Университеты

Родителям и тестю с тещей Борис сказал, что поступил в вечерний техникум. Он действительно учился. Но не в техникуме, а брал уроки у покойников – казнокрадов, спекулянтов и бандитов.

За бесценок – квартплату в десять рублей – Борис снял однокомнатную квартиру неподалеку от дома. Это было до крайности запущенное жилище. В нем люди не обитали, а держали свору собак, которая плодилась на продажу. Малые деньги за аренду объяснялись тем, что Боря обещал через полгода привести квартиру в порядок, но держать слово не собирался. Приволок с помойки стол и несколько стульев – университет готов. Харитон Романович брезгливо сморщился:

– Дитя трущоб! Твоя бытовая нетребовательность граничит с дикостью. И здесь, наверное, запах, как в свинарнике?

– Вам какое дело? – огрызнулся Борис. – Покойник, а выпендриваетесь. Дайте денег, сниму другую. Наверняка припрятали кубышку, прежде чем в ящик сыграть.

– Не исключено, – согласился Харитон Романович, – получишь капиталец. Но сначала покажи старательность в овладении бесценными знаниями. Эх, мне бы в свое время таких наставников! Счастливчик! У него конкурс преподавателей на одного ученика!

Наставники – мертвецы, в основном старичье, но были и матерые сорокалетние мужики – рьяно взялись за дело. При жизни они отличались бурной энергией, подчас спрятанной за хитрой ленцой, и после смерти, как понял Боря, коммерческо-воровских страстей не утратили. Передавая свой опыт здравствующему ученику, они походили на пенсионеров, задвинутых молодыми в угол, захлебывающихся желчью и пользующихся любой возможностью продемонстрировать свою значимость.

Наука, ни в одном из земных университетов не изучаемая, состояла из двух предметов: «как украсть у государства» и «как облапошить людей», то есть извращенного рода экономики и психологии.

Сухой, как вобла, дядька, в очках со стеклами в палец толщиной, посвящал Борю в бухгалтерские дебри. При жизни «вобла» трудился малоприметным бухгалтером на деревообрабатывающем комбинате и был подпольным миллионером. Семью держал на воде и хлебе, а деньги и золото в трехлитровых банках закапывал в погребе. Он так умело мухлевал с документами, что его не раскрыли, своей смертью умер в больнице.

– Мне скажете, где клад? – прямо спросил Боря.

– Ты что же думаешь? Я после смерти стал добряком и простаком?

– Так ведь пропадет все! Или случайно кто-нибудь наткнется.

– Подумаю, – через силу обещал старикашка. – Сегодня мы с тобой займемся неоприходованием товарно-материальных ценностей и денежной выручки в кассу. А пока домашнее задание. Как в документах готовое сырье отнести на издержки производства?..

Бывшего директора рыбного комбината на Каспии, чернявого азербайджанца, прокуратура арестовала, приговорили к высшей мере, но сгинул он на урановых рудниках. Дело засекретили из-за сокрушительных размеров воровства. Левая черная икра в банках под этикетками «Килька в томатном соусе» рассылалась тоннами. Азербайджанцу удалось просверлить дыры и в железном занавесе, и деликатесная «килька» пришла к потребителю в Европе, Америке. Лопали ее даже в Южной Африке. Мошенник в особо крупных размерах, вспоминая свой бизнес, хвастался с кавказской заносчивостью и неистребимым акцентом:

– Я биль гением! Клянусь! Такие людь на меня риботыли! Вертикаль и горизонталь, – он стучал по своему лбу, – воть этими руками построиль! Прокурор нэ знал, что дэлать! Вай! Два мыныстэрства в тюрьму сажать? Ныкто нэ обыжин, все замазаны.

У Бориса отношение к черной икре было особым, он стискивал зубы, бормотал ругательства и чертил схему: от браконьерского улова осетров до переклеивания ярлыков в Венгрии, возврата денег и размещения их в швейцарских банках. Схема была разветвленной, напоминала крону дерева без листьев. Слабые места таились в крайних маленьких веточках.

Икорный король попался случайно, когда партию икры направили как дешевые консервы в маленький городок на Ставрополье. В первый день продали пять банок, а на второй перед магазином выстроилась огромная очередь. Продавец и заведующая, не будь дурами, заявили, что «кильки» закончились. Народ, как и Боря, отродясь не пробовавший деликатеса, взбунтовался, принялся брать магазин штурмом. Приехала милиция, товар конфисковали. Для каспийского магната три ящика, не по адресу отправленные, – тьфу! Он и знать не знал, что за веревочку уцепились и клубок раскручивают. Почему? Потому что человек, отвечающий за экспедицию, побоялся признаться в ошибке. Два года следствие в строжайшей тайне велось. Потом арест и конфискация. Но всё конфисковать, естественно, не могли.

Боря уже понял, что клянчить у прижимистых покойников – только пугать их. В отличие от лесопильного бухгалтера рыбный магнат о семье не забывал. Пообещал:

– Будышь хорошо умным быть, нэ обижу. Трэть дам. Остальное – моым детям и вунукам.

У литовского цеховика, баскетбольного роста увальня, тоже был акцент, Боре приходилось внимательно слушать и переспрашивать. Прибалт организовал подпольную фабрику трикотажа, которая по объему продукции могла соперничать с большим комбинатом. Идея заключалась в том, что цехи, в каждом не более двадцати работников, были разбросаны по трем республикам – Литве, Латвии и Эстонии. Действовали под вывеской «Ателье по художественному ремонту трикотажа». Сырье, станки, красители, упаковки для готового товара, лекала модных кофточек и прочие средства производства получали из России, Украины, Белоруссии и Казахстана. Как для нормального законного предприятия! То есть горячему литовскому парню удалось обмануть ни много ни мало – Госплан!

Когда Боря вник в прибалтийское подпольное чудо, невольно поразился:

– Как вам в голову пришло?

Покойный цеховик вынужден был признать:

– Из русской литературы. Хорошая учительница была в школе. Роман Тынянова про поручика Киже не читал?