* * *

Шторм стих через три дня. Впрочем, этого времени ему хватило, чтобы покорежить их любимые пять сосен – две из пяти были повалены, остальные основательно потрепаны. Гибкие ветки, пропитанные пахучей смолой, не спасли деревья. Летти из своего окна видела ту самую дюну, где когда-то они росли. За эти три дня песок образовал волнистые ступени, а вода ушла далеко, оставив после себя рыбешку и пережеванные морем водоросли.

Летти, одетая в пижаму, с растрепанными волосами, в десятый раз обошла весь дом. Она любила пространство, свет и солнце, но все же задернула все шторы. А в гостиной опустила жалюзи. Она отгородилась от всего мира и стала думать, что ей делать дальше. Летти перебирала в голове слова, которые услышала в телефонной трубке. Она не помнила интонацию, но она отчетливо помнила каждое слово: «Миссис Чемниз? Я могу вас удивить. Ваш муж неверен вам. Кажется, что ж такого? Какой муж верен жене? Нет таких». Когда голос в трубке стих, наступила тишина, словно человек на том конце провода прикидывал, как лучше построить фразу. Летти тогда еще подумала, что голос принадлежит уверенной в себе особе. Она не заготовила речь, которую оттарабанила, прежде чем повесить трубку. Нет, эта была дама, способная в такой ситуации творчески подойти к делу. После расчетливой тишины – то, что Летти выслушает все до конца, явно предвидели – прозвучали слова:

– Он изменяет вам. Только не с женщиной. С мужчиной.

Летти даже не поняла, что ей сказали. Она лишь машинально дунула в трубку и попросила:

– Повторите, я вас плохо слышу.

Женщина рассмеялась:

– Вы меня отлично слышали. Переспросив, вы хотели удостовериться, что не ослышались. Так вот, Ричард изменяет вам. С мужчиной. У него есть любовник. Они живут в одном отеле, их номера рядом.

Послышались щелчки, гудки, и наконец наступила тишина. Летти помнила эту тишину. Она осторожно, словно драгоценность, положила телефонную трубку на место и села в рядом стоящее кресло. Села и замерла.

Потом она пошла в душ, потом легла в постель. Она по привычке взяла в руки книгу, перевернула страницу, отложила ее, погасила свет, легла на правый бок, укрылась. Но ни одно из этих привычных действий ее не спасло. Все равно в ушах слышался этот голос и звучали эти невероятные слова. Летти пыталась справиться с наваждением – она пыталась убедить себя, что над ней шутят. Зло. Как обычно шутили поклонницы Дика. У него же столько поклонниц, они не дают ему прохода, они дежурят у театра и часто звонят ей, его жене. И говорят гадости. Вот и сейчас точно такая же гадость. Но что-то мешало ей пренебречь дурной шуткой, бессмысленно подлой выходкой одной из возможных поклонниц. «Я схожу с ума! – проговорила Летти вполголоса. – Это же просто ерунда. Почему – любовник?! Почему не любовница?» Летти не давали покоя эти слова. И голос женщины казался ей знакомым. «Ну, если бы хотели меня разозлить, сказали бы про любовницу. Но меня хотели раздавить, меня хотели заставить ужаснуться…» Устав от собственных догадок и домыслов, Летти отбросила одеяло, села на кровати и опять зажгла лампу. Она сидела, касаясь босыми ногами пола, и смотрела на противоположную стену – там была фотография Дика. Он был красив, весел и смотрел сейчас на нее так, как смотрел всю ту жизнь, которую они прожили вместе, – смотрел с любовью. Летти попробовала пошевелиться, но не смогла, словно на нее набросили сети. Но она не расстроилась. Оцепенение было для нее сейчас спасительным. Это потом она постарается согласовать мысли и действия, испуг и решимость, надежду и желание знать правду. Пока же она перебирала слова. Слова гадкие, особенно гадкие тем, что они не могли быть ничем доказаны.

Рассвет она встретила полусидящей в кресле. В постель она так и не решилась лечь этой ночью. Их супружеская кровать отталкивала ее. Летти понимала абсурдность, нелепость и смехотворность подобных ощущений, но, похоже, она вступала в полосу именно таких переживаний.

Что именно ее заставило все-таки оказаться в аэропорту, Летти не помнила. И потом тоже она вспомнить не могла. О том дне Летти сохранила лишь картинки, размытые, неточные. Точно так, как сохраняют фотографии о знаменательном событии.

– Мистер Лерой, мне нужна виза в Югославию. – Летти звонила единственному человеку, который не задал бы ей ни единого вопроса. – Срочно. Как можно срочнее.

– Скарлетт, деточка, вы на каком свете живете? Югославия входит в Движения неприсоединившихся стран. Она «наставила рога» соцлагерю и пускает к себе без виз. Во всяком случае, американцев точно. Летти, голубушка, берите билеты на самолет и получайте удовольствие в этой стране. Красивейшая! – ответил ей Лерой.

– Это точно? – на всякий случай переспросила Летти.

– Когда я вам врал? – обиделся мистер Лерой.

Билеты она купила быстро – она выбрала ближайший понедельник, день, когда, по статистике, в аэропортах меньше всего пассажиров. Вещи Летти собрала за десять минут накануне, вечером в воскресенье. Она окинула взглядом дом, словно покидала чужое, незнакомое место, куда возвращаться не имело никакого смысла.

– Мяу, – сказали ей и посмотрели прямо в глаза.

– Я помню о тебе. Ты поживешь пока в гостинице. В специальной. Для таких, как ты. – Летти взяла на руки кота. – Господи, да как же я без тебя теперь! Бедный ты мой Хвост!

Летти имела в запасе еще полтора часа – до самолета она должна была отвезти кота в город, в приют. Но как только Летти обняла его, так сразу поняла, что в чужие руки она его не отдаст. С минуту помедлив, она опять набрала номер мистера Лероя.

– Теперь нужна виза в Северную Корею?! – пошутил тот, заслышав голос Летти. Вообще, несмотря на частые обещания отправиться в мир иной, старый скульптор не только не собирался дряхлеть, но, казалось, заставил время с собой считаться. Всем вокруг он также произносил слова о близкой кончине, но когда слышал бойкие опровержения, соглашался и добавлял:

– А знаете, почему я так сохранил форму? Потому что всю жизнь занимался тяжелым физическим трудом. Считай, я работал каменотесом. Попробуйте с такими глыбами иметь дело!

С Летти они поддерживали доверительные отношения. Более того, она была свидетельницей на его свадьбе – мистер Лерой не удержался и женился на сорокалетней рыжеволосой ирландке-красавице, которая когда-то была его моделью. Насколько были счастливы молодожены, Летти не знала, но то, что мистер Лерой стал предпочитать яркие тона в одежде, было заметно.

– Нет, мистер Лерой. – Летти придала голосу плачущую интонацию. – Можно я вас попрошу о еще одном одолжении?! Вы подержите Хвоста у себя? Мне срочно надо улететь. – Летти очень не хотелось ничего объяснять.

– Хвост?

– Кота, моего кота зовут Хвост.

– Даже не сомневайся, вези. – Мистер Лерой все-таки был настоящим другом.

В Югославию, в маленький городок Нови Сад, она летела через Вену. На стыковочный рейс она сразу купить билеты не смогла. Его попросту не было. В Белград было всего два рейса в неделю – Летти об этом узнала еще в Нью-Йорке. «Ничего, я пару дней побуду в Вене». – Летти было все равно, как и каким образом она доберется до места.

В аэропорту Кеннеди она была за час до отлета: Хвост не желал даваться в руки – Летти его ловила по всему дому минут двадцать. Наконец, испугавшись, что кот заберется куда-нибудь в подвал или на чердак, она, как сетку, накинула на него большой плед, закутала и сунула в машину. В машине кот сидел не двигаясь, орал так, что у Летти разболелась голова. «Мистер Лерой как услышит, так сразу и откажется от него!» – пугала себя Летти, пока кружила по городу, объезжая пробки.

– Замечательный кот, – отметил мистер Лерой, когда Летти выпустила из рук взлохмаченное злобное существо.

– Мы его будем кормить рыбкой, – улыбнулась белокожая и рыжеволосая жена скульптора.

– О, это будет прекрасно, – с благодарностью ответила Летти, а про себя подумала, что мистер и миссис Лерой просто не понимают всю степень риска, на которую она, Летти, их обрекла. «Он же все переколотит со злости у них!» – вздохнула она и помчалась в аэропорт.

Ее любимое солнце катилось под гору – вечер наступал медленно, но неотвратимо. Глядя в иллюминатор самолета, который направлялся в сторону ночи, Летти старалась не думать о том, куда, зачем она едет, что она узнает и с чем вернется домой. Она дала себе слово не мучиться более неизвестностью и не обвинять Дика. Она постаралась убедить себя, что летит посмотреть Вену, проведать мужа и посоветоваться со Стивом Майлзом относительно предложений, которые ей поступали от некоторых галерей. Уж так сложилось, что Майлз был самым разумным и мудрым советчиком. Летти понимала надуманность, нарочитость этих внутренних установок, но ей необходимо было продержаться нескольк суток. В противном случае она могла бы сойти с ума.

От перемены мест ничего не меняется только в некоторых математических действиях. В реальной жизни пейзаж за окном, пусть в течение небольшого отрезка времени, может вполне заменить сильно действующие медикаментозные средства. Когда Летти увидела под крылом самолета шпиль собора и зелень виноградных склонов, милые сердцу, тесные старые европейские улицы, она неожиданно обрадовалась. Она поняла, что соскучилась по этому континенту, где все близко, все похоже, все имеет ту историю, на которую опирается коллективная память. Летти про коллективную память не зря подумала – ей казалось, история, которую снимает Майлз, не была до конца понятна Дику. Летти вдруг удивилась своей способности рассуждать сейчас об отвлеченных вещах. Удивившись, она порадовалась – значит, силы у нее есть, значит, она в состоянии спокойно думать и рассуждать. Значит, недоверие и гнев не опередят осторожность и здравый смысл.

Вена встретила проливным дождем. Улицы были почти пусты, а те из жителей, кто отважился выйти из дома, скрывали свои лица под зонтами. Летти вздохнула с облегчением – присутствие большого количества людей было бы сейчас невыносимым. Даже в редких прохожих и случайных посетителях кафе, казалось, она видела сейчас свидетелей своей стыдной истории. И как только она поселилась в отеле, подозрение, злость, тоска и желание, во что бы то ни стало все прояснить, усилились. Способность рассуждать спокойно и здраво, желание разобраться, где ложь, навет, а где правда, разом покинули ее.