— Где была? — спокойным тоном спросил Герман, тихо появившись на пороге.

— С Алиной в больницу ездила. Ей страшно было одной, вот я ей и составила компанию, — чтобы унять дрожь в пальцах я принялась доставать из коробки новые тюбики с краской.

— Надеюсь, с ней всё в норме? — Герман изучающе рассматривал меня, и казалось, что он сейчас проникнет ко мне в мысли и всё узнает.

— Да, — я откашлялась.

— Хорошо. Тогда не буду тебе мешать, — муж поцеловал меня в макушку и ушел.

От сердца тут же отлегло, и я с головой ушла в рисование.

12

Время стремительно убегало вперед. Приближалась осень. Подготовка к поступлению шла полным ходом. Я буквально погрузилась в работу, не позволяя себе лишний раз отдохнуть. Весь день я проводила либо за мольбертом, либо за штудированием учебника. К вечеру я падала на кровать, абсолютно лишенная любых сил. Проходила ночь, наступало утро и всё начиналось заново.

Я не жаловалась. Мне нравилось загружать себя занятиями. Только так мне удавалось себя почувствовать свободной и самостоятельной. Герман тоже был весь в работе. Мы вроде бы жили в одном доме, но виделись крайне редко. Из-за такого сумасшедшего графика об интимной жизни можно было смело забыть. Не знаю, что двигало Германом: мое мнение по поводу беременности или банальное отсутствие свободного времени для секса, но он ко мне лишний раз не приставал. Случалось всё это крайне редко. Поэтому противозачаточные таблетки так и продолжали лежать в недрах моего шкафа. Наверное, я погорячилась, купив их.

Наконец-то настал долгожданный и определенно судьбоносный для меня день. Сегодня я должна отвезти свои работы членам приемной комиссии. Сказать, что я волновалась — это ничего не сказать. Я до дрожи во всём теле переживала, нервничала, не находила себе места. Мои картины были завершены, в каждую из них я вложила частичку собственной души. Мне так хотелось, чтобы их оценили по достоинству. Столько труда я не вкладывала ни в одну другую свою работу.

Аккуратно упаковывая их в чехлы, я старалась угомонить разбушевавшуюся панику. Всё будет хорошо. Если не примут, то у меня есть запасной вариант. В любом случае, не пропаду. Но коленки предательски подрагивали. Алина пообещала мне, что подъедет к университету и побудет моей группой поддержки. А мама как-то по телефону заявила, что обязательно приготовит праздничный ужин, когда моя судьба с учебой окончательно решится.

Упаковав картины, я спустилась в гостиную и положила их на диван. На ходу зачесывая волосы в хвост, я судорожно прокручивала в голове всё, что будут говорить комиссии. Нужно не упасть лицом в грязь.

— Переживаешь? — спросил Герман, принеся мне из кухни чашку прохладного чая и тарелку овсянки с яблоками.

— Очень. Я могла бы и в столовой поесть.

— Мне не трудно, — Герман поднес ложку с кашей к моему рту. Я быстро проглотила и продолжила сборы.

— Надеюсь, у меня всё получится.

— Конечно, получится! Ты так старалась, так усердно работала. Думаю, твой труд оценят, — муж поднес еще одну ложку.

— Спасибо, но больше не хочу. Когда нервничаю, кусок в горло не лезет.

— Ладно, но хоть чаем запей.

Я быстро осушила чашку и вернула ее Герману.

— Жаль, что ты не можешь поехать со мной. Твоя поддержка мне бы не помешала, — я вздохнула.

— Прости. Но никак не выйдет. Партнёры и юристы ждать не будут. Сегодня нужно заключить сделку.

— Понимаю.

— Не хмурься. На выходных обязательно съездим в какой-нибудь ресторан, хорошо? — Герман поцеловал меня в лоб.

— Ой, мамочки! — взвизгнула я.

— Что такое?

— Кофту в спальне забыла.

— Зачем же так кричать? — смеется. — Сейчас принесу, а ты собирайся.

Справившись с волосами, я посмотрела на время — успеваю, но страх опоздать всё равно назойливо раздражал и без того натянутые нервы.

— Можно относить? — привычным сухим тоном спросил Алексей.

— Да, пожалуйста, — я вяло улыбнулась, бросая в сумку ключи, кошелек и мобильник. Желудок от волнения неприятно сводило.

Через несколько минут в гостиную вернулся Герман. Взгляд почему-то тяжелый, крылья носа раздуваются, будто у быка, а лицо приобрело какой-то странный бледный оттенок. Такая резкая смена настроения сбила меня с толку.

— Вот, — Герман резко бросил на диван мою кофту, не сводя с меня глаз.

Я невольно отступила на шаг назад.

— А это, — муж поднял руку с пачкой противозачаточных таблеток. — Это… Отличный ход, — он буквально выплюнул последние слова.

Ситуация достойная самого низкопробного сериала. Она выглядела до невозможности нелепой. Из-за того, что моя голова была полна мыслей о предстоящем визите в комиссию, я совсем забыла об этих дурацких таблетках. Понимаю, что со стороны это выглядит чудовищно, но всё не так как кажется на первый взгляд.

— Послушай, — выдохнув, начала я.

— Какая эта пачка по счету? — Герман сверлит меня сердитым взглядом.

— Что? Нет. Эта первая пачка и как видишь даже не вскрытая.

— И я должен тебе поверить? — холодная улыбка выглядит дико зловещей.

— Да, потому что, я говорю правду.

— То есть, хочешь сказать, что ты не хотела втайне от меня предохраняться, чтобы не допустить такой уж тебе ненавистную беременность?! — голос мужа с каждым новым словом становился всё громче и громче.

— Изначально всё так и было…

Герман швыряет несчастную упаковку в дальний угол гостиной, и я вздрагиваю, когда он вплотную подходит ко мне.

— И? — тяжелое дыхание опаляет мою кожу и меня начинает почему-то дико мутить.

— Я была в тот день с Алиной в женской консультации. Да, я ходила к гинекологу, да купила эти таблетки, но я их не принимала. Я не готова к беременности и эта правда, но… Если так случится, что я стану матерью, то я приму это.

— Ты ничего не должна делать за моей спиной.

— А ты не оставил мне выбора, — я осмелилась заглянуть Герману прямо в глаза. — Я ведь просила тебя, но тебе плевать. Тебе плевать на всех и вся, кроме себя любимого, ведь так?! Все должны делать то, что ты хочешь, но так не будет. Я — твоя жена, но не рабыня. Знаешь, иногда мне кажется, что ты такой злой и эгоистичный потому что, тебя никто не любит. А тебя ведь и невозможно полюбить, ты делаешь всё, чтобы вызвать ненависть. Иногда мне хочется быть с тобой, но ты тут же отталкиваешь. Разберись в себе, а потом уже проси детей.

Глаза Германа расширились от удивления. Он поднял одну руку вверх и сжал ее в кулак с такой силой, что костяшки на его пальцах побелели.

— Хочешь, ударь меня, мне всё равно, — слишком спокойно ответила я. — Меня выдали замуж за тебя почти что насильно и ты это знаешь, всегда будешь знать. Поэтому и злишься. У тебя проблемы с самоконтролем и восприятием мира, Зацепин.

Герман наклонился ко мне, гипнотизируя взглядом своих черных, горящих суровостью глаз. Я была уверена, что он ударит меня за такие оскорбительные слова.

— Настанет тот день, когда ты сама попросишь меня не отказываться от тебя. Будешь умолять об этом. Жизнь — штука тяжелая и непредсказуемая, умеет разворачиваться на сто восемьдесят градусов. Но даже не это самое страшное и разрушающее, а то, что я тебя даже тогда послушаюсь и не откажусь.

Мне совсем стало дурно. Кажется, я сильно перенервничала. Взяв сумку, я медленно вышла из дома. Голова гудела, желудок крутило, а впереди ожидало еще много дел.

Встреча с комиссией прошла для меня, будто во сне. Я так долго и мучительно ждала этого дня, а всё случилось быстро и безболезненно. Моим работам дали достаточно сдержанную оценку: и похвалили, и сделали замечание. Я внимательно вслушивалась в то, что мне говорили, но всё равно смысл слов ускользал мимо. Разговор с Германом никак не хотел уходить из головы. Злость и нервозность словно раздирали меня изнутри. Эгоист! Мой муж — последний эгоист!

Единственное, что я смогла расслышать из потока длительной тирады одного из представителей комиссии, так это то, что меня приняли. Я не поверила своим ушам. Искренне не поверила. Коленки задрожали, и пол под ногами внезапно качнулся. Я надеялась на то, чтобы поступить, но всё равно периодически одергивала себя, иначе отказ было бы принять гораздо больней.

Мои губы расплылись в дурацкой улыбке. Радость и облегчение буквально затопили меня. Захотелось расплакаться от радости, я едва сдержалась. Не хотелось, чтобы подумали, будто бы я какая-то истеричка.

Распрощавшись, я забрала свои картины и вышла из аудитории. Ловя ртом воздух, я пыталась, успокоить, свое бешено стучащее сердце.

— Ну? — Алина сжала свои руки в кулаки. Она переживала не меньше, чем я.

— Приняли, — выдыхаю и сползаю вниз по стене.

— Это же отлично! Ты молодец! Ариш, ты чего? — сестра удивленно смотрит на меня, а я беззвучно плачу и улыбаюсь.

— Радуюсь, — сдавленно отвечаю.

— Ты меня уже испугала.

— Добрый день, — к нам внезапно подошел Саша, и я тут же выпрямилась. За последний час в моей жизни произошло достаточно потрясений, и неожиданное появление Ломова можно было отнести туда же.

— Добрый, — холодно приветствует моя сестра.

— Арина, почему ты плачешь? — Саша внимательно смотрит на меня, взгляд светлых глаз кажется обеспокоенным.

— Приняли меня, — сбивчиво ответила я, чувствуя, что вот-вот снова заплачу.

— Так радоваться же надо, — он заулыбался и обнял меня. Я вздрогнула от такого внезапного контакта между нами, но возобновить дистанцию никак не хотелось. — Не нужно плакать, — прошептал мне на ухо Саша, поглаживая меня по спине.

Тепло его тела успокаивало меня и в этих руках я не испытывала страха или опасения. Мне просто было хорошо и спокойно. Это было так правильно и ново для меня.