— Я не рушу, а защищаю. Пока что тебе не следует ездить к Алине, чтобы лишний раз не нервничать. На этом препирания окончены.

6.

Хотелось мне того или нет, но я была вынуждена принять сторону своего мужа. Он был прав, говоря о том, что нервничать мне никак нельзя. Да я и сама это прекрасно понимала, ведь неважно какой срок — маленький или большой, негативные эмоции в принципе мне противопоказаны. Но пусть я и осталась дома, а тревога всё равно никуда не делась.

Я беспокоилась за Алину, ее душевное состояние. В конце концов, она не была мне чужим человеком, а то, что сестра потеряла ребенка, может понять лишь та женщина, которая сама является матерью или только готовится к этой нелёгкой роли. Я живо помнила тот день, когда Алина узнала о том, что беременна. Гриша был счастлив, она тоже. А теперь всё разрушилось и обернулось в противоположную сторону. Не знаю, смогла бы я справиться с такой утратой. Даже на секунду подумать об этом было до жути страшно и больно.

Разрывать ту тонкую ниточку, что только-только возникла между мной и Германом, я не хотела. Но не поддержать сестру, я никак не могла. Тот факт, что она мне звонила, наверняка в надежде получить от меня поддержку, заставлял меня чувствовать себя плохой родственницей. Для чего еще нужна семья, как не в самый трудный момент протянуть руку помощи? Если не родные люди это сделают, то кто тогда?

Герман, как обычно, рано утром уехал на работу. Я не собиралась за его спиной ехать к Алине, тем более, что вездесущий Алексей всё равно бы помешал этой крайне глупой затеи осуществиться. После завтрака я села за мольберт и попутно взяла с собой мобильник. Несколько минут телефонного разговора не навредят мне.

Собравшись с силами, я позвонила сестре. Она долго не отвечала, и я уже решила, что вряд ли это произойдет. Но в последний момент Алина всё-таки подняла трубку и тихим, лишенным всяких эмоций голосом произнесла:

— Привет.

— Здравствуй, солнце, — я взяла в свободную руку кисть, чтобы хоть чем-то занять себя. — Как ты? — осторожно спрашиваю, хотя сам вопрос звучит крайне убого. Как? Как? Ну, очевидно же, что Алине сейчас плохо.

— Ужасно, — она тяжело вздохнула и рвано всхлипнула.

— Мне очень жаль. Я бы очень сильно хотела тебя помочь, но не знаю, как.

— Пожалуйста, не нужно, — голос Алины сорвался, и она расплакалась. Уж очень мерзко и больно осознавать то, что ты бессильна перед горем родного человека.

— Прости-прости, — пролепетала я, сильней сжимая в руке телефон. — Я не должна была тебе всего этого говорить. Просто… Просто не знаю, как стоит себя правильно вести. Господи, что я несу?

— Всё хорошо, — чуть-чуть успокоившись, выдавила из себя сестра. — Правда. Я ценю то, что ты мне позвонила.

— Ты хотя бы дома?

— Да, уже да.

— Гриша с тобой?

— Конечно. Ни на шаг от меня теперь не отходит.

— Хорошо, это сейчас самое главное. Вам нужно поддерживать друг друга.

— Он у меня замечательный, — я слышала и чувствовала, что Алина находилась на грани. Она всегда была человеком стойким и то, что сейчас в такой ужасный момент ей удается хотя бы на пару минут взять себя в руки, уже говорит о многом.

— Если тебе потребуется хоть какая-нибудь помощь, обязательно звони мне, слышишь? Я и Герман всегда вам поможем, только не стесняйся и говори, хорошо?

— Конечно, спасибо, Арин. Спасибо за то, что позвонила. Мне нужно идти, позже созвонимся.

— Хорошо. Отдыхай, дорогая. Я люблю тебя.

Я не стала напирать на сестру, понимая, что ей сейчас совсем не до длинных и бестолковых разговоров. Главное, что мне удалось ей сказать, что она не одна и рядом с ней есть те люди, которые всегда готовы прийти на помощь.

Пусть наш разговор и не был долгим, но быстро и легко абстрагироваться от него у меня не получилось. Дело здесь было не в беременности, гормонах и скачках в настроении. Я сама по себе многие вещи и ситуации принимаю слишком близко к сердцу. Работать нормально не получалось из-за проблемы с Алиной. Понимаю, что перемалывать в мыслях одно и то же — не выход, только себе хуже сделаю, но переключить внимание на что-нибудь другое не получалось.

Я не хотела ничего говорить Герману по поводу своего звонка сестре, но неожиданно разболевшаяся голова всё испортила. Вроде бы ничего особенного в этом нет, но голова болела настолько сильно, что перед глазами начали мелькать и пульсировать белые пятна. О работе над картиной, конечно же, можно было смело забыть. Несмотря на все мои уговоры, горничная помогла мне лечь в кровать и немедленно позвонила Герману, а затем и доктору.

К обеду мне стало значительно легче и повода для переполоха я не видела. Врач сказал, что у меня просто мигрень, поэтому в ближайшие несколько дней мне не стоит напрягать зрение, нервничать. Так и хотелось сказать, что я всего лишь беременная, а не больная женщина, которой нужно постоянно лежать, не шевелиться и радоваться всему подряд. Но кто меня станет слушать?

Герман вернулся домой раньше, чем обычно и первым же делом зашел ко мне. Хватило одного его взгляда, чтобы понять — он недоволен.

— Как чувствуешь себя? — Герман поставил свой кожаный портфель на мой туалетный столик.

— Хорошо, — я ободряюще улыбнулась.

— Врач сказал, что у тебя мигрень.

— Да, но всё уже в порядке.

— И с чем это может быть связано? Не знаешь? — Герман снял пиджак и расстегнул манжеты на своей бледно-голубой рубашке.

— Наверное, из-за погоды.

— Арина, иногда ты бываешь просто невыносимой, — муж не повышал голоса, но его взгляд был куда красноречивей.

— О чем это ты? — я осторожно села.

— О том, что ты мне постоянно врешь. Ты разговаривала сегодня со своей сестрой. Хорошо, что всё-таки прислушалась ко мне и не поехала к ней.

— Про телефонные звонки речи не шло, — сразу же ответила я.

— Не веди себя как маленькая, очевидно же, что и разговоры такие на пользу тебе не пойдут, — Герман развел руками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Погоди, откуда ты знаешь, что я ей звонила? Я же никому об этом не говорила.

— Я умею отслеживать звонки. Не в средневековье живем всё-таки, — спокойно ответил Герман, будто бы в этом не было ничего такого особенного.

— Ты следишь за мной? — моему изумлению не было приделов.

— Да, — следует краткий ответ.

— Я не твоя вещь, Зацепин. Ты когда-нибудь это уже поймешь? — возмущение взяло вверх над любыми другими моими эмоциями.

— Не заводись. Я не слежу за тобой в прямом смысле этого слова, а просто контролирую свою жизнь во всех ее проявлениях, — то спокойствие, с которым говорил Герман бесило меня всё больше и больше.

— У тебя проблемы с головой, понятно? Твоя бы воля, ты меня запер в четырех стенах без права контактировать с внешним миром. Приходил бы по вечерам, радовался тому, что я нахожусь в полном твоем подчинении и всё. Это ненормально! — я принялась расхаживать по спальне из одного угла в другой.

— Я прошу тебя успокоиться, — Герман лениво наблюдал за моими метаниями. — Я всего лишь стараюсь сделать всё как надо, снизить риск твоих волнений.

— Серьезно? — я на секунду остановилась. — Значит, когда ты сюда приволок Ларису ты непременно думал обо мне и моем покое? Хватит делать из меня дуру. Я и так никуда без твоего ведома не выхожу и ничего такого не делаю, но это всё равно не мешает тебе следить за мной. Ты когда-нибудь слышал про личное пространство?

— Угомонись, иначе у тебя снова начнет болеть голова. А глотать обезболивающие таблетки — не самая удачная идея, — Герман скрестил руки на груди.

Меня бесило то, что он продолжал гнуть свою линию и совершенно не желал слушать то, что я ему говорю. И это неуместное спокойствие. Вдруг остро захотелось вцепиться Зацепину в лицо и заставить его не вести себя так… Так по-идиотски.

— Не хочу я успокаиваться! — буквально взрываюсь. — Я ведь послушала тебя и никуда не поехала, даже попытки не предприняла улизнуть от твоей вездесущей охраны. Всего лишь хотела поговорить с сестрой без посторонних ушей и глаз. Но даже этого я оказывается теперь не могу сделать. Да что с тобой не так?!

— Я не доверяю тебе, понятно? — нервно проговорил Герман, передернув плечами.

— В смысле? — я остановилась и уставилась на мужа растерянным взглядом.

— В прямом, Арина, — спокойствие Германа резко дало трещину. — Я не доверяю тебе и опасаюсь, что ты снова можешь спутаться со своим гонщиком, — на конце фразы голос Зацепина сел.

— Послушай, — я выдохнула, попыталась успокоиться и хоть как-то переварить услышанное. — С этим уже покончено, причем давно и… Я думала, что ты это понял, — весь былой запал внезапно возникшей агрессии стремительно пошел на спад.

— Мне тоже так казалось, но на деле получается, что нет.

— Но это ведь глупо. Я сижу дома, езжу в больницу, учусь, гуляю в саду. Меня даже в городе не бывает. Как бы я по-твоему могла бы… В общем, ты понимаешь, о чем я. У меня даже страничка в социальных сетях редко открытая бывает.

— Я знаю обо всём этом и прекрасно понимаю, но не могу перестать думать о том, что ты можешь снова с ним начать… Даже говорить об этом не хочу.

— Герман, он работает в другой стране. Я же вынашиваю нашего ребенка и не собираюсь жертвовать собственным материнством ради мимолетного увлечения, что осталось в прошлом. Если это всё, что тебя беспокоит, то ты напрасно нервничаешь.

— Да знаю я, — Зацепин потер подбородок. — Но я ничего не могу поделать с навязчивым чувством, что вот-вот ты куда-нибудь денешься.

— Лучше почаще разговаривай со мной и не мучай себя напрасными страхами. Таким своим радикальным поведением ты только всё усугубляешь, а мы ведь решили идти вперед, помнишь? Прошу, не отталкивай меня, не поступай так жестоко.