— Думаешь, я живу в сказочном мире? Уж очень ты ошибаешься, Алина. Я тебя услышала и отчитываться или убеждать в противоположном не собираюсь.

— Правда глаза колит? А хочешь мы тебя обрадуем еще одной новостью, чтобы ты не вела себя так самоуверенно? — Алина заулыбалась, но эта улыбка едва ли была добродушной, а затем посмотрела на Ларису, которая всё это время тихо и спокойно слушала наш напряженный разговор.

— Я так понимаю, ты свято верила в то, что между тобой и Александром Ломовым что-то есть? — медленно спросила Лариса, как бы наслаждаясь всей этой ситуацией. — Так знай, Герман предложил ему деньги и Саша их с радостью принял с условием, что он больше в твоей жизни не появится. Вот теперь и живи с этим. Герману ты нужна в качестве инкубатора, а своему любовнику не нужна вообще. Должно быть, это мерзкое чувство абсолютной ненужности, да?

Я резко поднялась со своего места, крепко сжав в руках лямки своей сумки. В груди закружилось, будто в водовороте такое странное, болезненное чувство, что стремительно начало разъедать меня изнутри. Слёзы резко обожгли глаза, будто в них попал песок, но я не могла, просто не имела права дать слабину перед этими… людьми.

— Мне вас жаль, — спокойно, насколько это вообще было возможно сделать с раскуроченной от боли предательства грудной клеткой, проговорила я. — Две озлобленные женщины, которые ищут утешение в пускание яда. Никто не виноват в том, как вы живете. И вместо того, чтобы меня пытаться унизить, для начала создайте и сохраните свою собственную семью, — я схватила своё пальто и даже не надевая его, быстро вышла на улицу, где меня терпеливо ждал мой водитель.

Не знаю, чего во мне было больше: обиды или обжигающей злости. Я села в машину, бросила рядом сумочку и прикусив нижнюю губу, уставилась в окно. Слёзы невыносимо жгли глаза, а странное сдавливающее чувство в груди мешало дышать. Я всё еще слабо верила в то, что Алина оказалась такой, такой… коварной. Сразу вспомнилось наше детство. Всё ведь в нём было не так уж и плохо. Да, я была загружена учёбой, дополнительными занятиями, но с Алиной всегда дружила, общалась, играла. Когда же между нами всё стало настолько плохо?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Вдруг в голове зазвучал голос Германа. Как-то, когда мы отдыхали в охотничьем домике, муж рассказывал мне про свои отношения с братом. Я тогда искренне удивлялась тому, почему у них всё сложилось именно таким печальным образом. А суть ведь оказалась до безобразия, до тошноты проста. Деньги. Всё всегда делается из-за денег. Любят, предают, убивают, забывают из-за каких-то бумажек. Теперь-то я точно поняла всю ту страшную силу, которую в себя таят деньги. Любимая сестра завидовала моему материальному благополучию. Причем это была не просто зависть, а какой-то отравляющий, густой как смола, яд. Боже, я никогда в ее глазах столько ненависти не видела.

И почему я была настолько слепа? Почему не замечала очевидного? Да мне даже в голову такое прийти не могло. Моя сестра на стороне Ларисы. Раньше бы я в подобный тандем не поверила, но оказывается, порой возможно абсолютно всё.

Я тихо плакала, поджав губы. Мне было всё равно на то, что Герман уже умудрился увидеться с Ломовым и вручить ему деньги только, чтобы меня оставили в покое. Хотя, если так посудить, то Саше я получается нужна была тоже из-за денег. Отвергнутая сестрой, проданная родителями и парнем, которого я раньше по глупости думала, что люблю. Вещь. Я почувствовала себя обыкновенной вещью. Продали-купили. Ненужная. Нелюбимая.

Конечно, львиную долю на себя забирала и моя беременность, поэтому всю эту ситуацию я принимала преувеличенно близко к сердцу. Но справиться с собой всё равно не могла. Я ведь хотела, как лучше. Искренне переживала о том, а как Алина справится со своей утратой. Всю душу держала вот так нараспашку и перед родителями, и перед Ломовым, и перед собственной сестрой. А ничего кроме растоптанных ошмётков этой самой души я и не получила.

Вслед за разговором в домике я вспомнила еще одну реплику Германа. Она была брошена еще очень давно, но чётко врезалась мне в память. Тогда муж говорил о том, что он от меня никогда не откажется, я буду умолять его не делать этого и он послушается, несмотря ни на что. Так оно и получалось сейчас. Нет, я конечно, не умоляю его в прямом смысле этого слова. Просто, кроме него, я кажется, действительно, никому больше по-настоящему не нужна. Несмотря на наши бесконечные скандалы, недопонимания и всякие ситуация, когда нервы наизнанку выворачивались, Герман оставался верен себе и мне.

Водитель видел, что я плакала, но ничего говорить не стал, просто молча выполнял свою работу. Я пыталась успокоиться, взять себя в руки. В конце концов, ничего смертельного не произошло, просто разочаровалась в близком человек. А что? Будто родной человек не может разочаровать. Будто, если мы одной крови, то это уже обязует нас всех к чему-либо перед друг другом. Но всё-таки как остро жжёт в груди.

Приехав домой, я глубоко вздохнула, затем выдохнула и только после это открыла входную дверь. Герман сидел в гостиной на диване с ноутбуком на коленях и читал какие-то бумаги. На кончик носа съехали очки. Всё-таки действительно решил перейти на них? Хотя, наверное, оно и к лучшему. Но, пожалуй, капли всё равно придется применять, чтобы белки не выглядели такими воспалёнными.

— Здравствуй, — торопливо произнёс Герман, заметив меня.

— Привет, — я повесила пальто в шкаф и прошла в гостиную. Главное, снова не расплакаться.

— Как прошли посиделки? Я думал, ты подольше захочешь побыть с сестрой, — Герман снял очки и посмотрел на меня таким взглядом, он был искренне заинтересованным и немного даже обеспокоенным.

Я застыла на полпути и не сдержалась. Не знаю, может, я неженка какая-то, может, обычная слабачка, которая настоящей жизни не видела, но слёзы сами собой скользнули по щекам. Герман резко поднялся, отставил ноутбук на журнальный столик и подошел ко мне.

— Что случилось?

Вот и хотелось бы ответить, но я сумела выдавить только что-то невнятное, а затем просто зарылась в тёплых и крепких объятиях Германа. Он помог мне добраться в спальню, бережно уложил на кровать, лёг сам и снова заключил в плен своих рук. Я плакала, но потом утихла. Думала, что у меня прям истерика начнётся, но, к счастью, нет. Просто тишина и близость Германа подействовали на меня успокаивающе. Немного голова болела и носом я постоянно шмыгала, но это пустяки.

Моя голова лежала на груди мужа, я слышала его сердцебиение и смотрела в одну точку, ни о чем не думая. Просто тяжело на душе было и всё.

— Я не хочу на тебя давить, — прошептал Герман, целуя меня в щеку. — Но должен знать, что случилось?

Немного помолчав, я всё рассказала, даже не представляя, что со всем этим теперь делать.

— Вот ведь тварь, — прорычал Герман, а я только могла гадать, кому именно это оскорбление адресовано: Алине, Ларисе или им обеим. — Сейчас же позвоню и разорву свое партнёрство с Гришей. Пусть ни она, ни он ко мне в дом даже не потыкаются. Никакого спонсорства они от меня больше не дождутся. А Лариса… Я и ей перекрою кислород, — Герман говорил со всей серьезностью, я ощутила, как напряглось всего его тело и меня это немого испугало.

— Пожалуйста, побудь сейчас со мной, — умоляюще проговорила я. — Не уходи никуда сейчас.

— Не уйду, моя хорошая, не уйду.

В этот момент я отчётливо поняла, что самое тёплое и уютное место для меня на всём белом свете — это руки моего мужа. Никогда прежде я не чувствовала себя настолько правильно и уместно. Вот вроде бы всё и было у меня в детстве, ни в чем остро не нуждалась, а только сейчас поняла, что, наконец-то, нашла себя и свой уголок.

20.

Герман практически не отходил от меня ни на шаг. Я успокоилась, больше не плакала, просто не хотела оставаться в одиночестве. Сейчас оно особенно неприятно действовало мне на нервы. Может быть, я повела себя слишком эгоистично, всё-таки Герман занимался работой, когда я вернулась домой. Прекрасно понимаю, что своим подавленным состоянием отрываю мужа от дел, но он ничего мне по этому поводу не сказал. Просто был рядом и бережно держал в своих сильных руках.

Евгения заварила ароматный ромашковый чай и испекла яблочный пирог с корицей. Никакого аппетита у меня не было, но Герман всё равно принес в спальню чашку с чаем и небольшой кусочек пирога. Голова гудела, но я нашла в себе силы для того, чтобы просто удобно сесть на кровати.

— Не расстраивайся, — нежно проговорил муж, заправляя мне за ухо растрёпанную прядь волос. — Я понимаю то, насколько тебе сейчас больно и обидно. Если честно, то я и сам всё еще немного в шоке, но такова наша жизнь. Не хотелось бы тебя огорчать, но впереди ожидает еще очень много разочарований. Конечно, я буду стараться ограждать тебя от них, но ведь от всего на свете не убережешь.

— Понимаю, — я вздохнула и посмотрела на свои пальцы, что крепко сжимали фарфоровую чашку с чаем. — Просто этом мог быть кто-угодно, и в другой ситуации я возможно не так остро отреагировала бы. Но Алина… Почему она так жестоко поступила со мной? Я ведь ничего плохого никогда не делала и не желала ей. Она так натурально играла роль любящей сестры.

— Это верно, — согласился Герман. — Из нее могла бы получиться хорошая актриса.

— Неужели всё случается из-за денег? — Очевидно, что Герман не мог знать всего на свете, но мне теперь и податься не к кому, только и остается, что искать хоть какие-нибудь ответы у мужа.

— Думаю, тут много фактор сыграло, — Герман поправил одеяло и накрыл им мои ноги. Наверное, боится, что я могу замёрзнуть. — Скорей всего какая-то определённая степень зависти всегда присутствовала в твоей сестре. Для этого много поводов не нужно. Иногда достаточно любой мелочи. Плюс ко всему этому, она потеряла ребенка, а ты вот-вот станешь матерью. Я, конечно, не силен в женской психологии, но уверен, что Алину такое положение вещей сильно уязвляет.