Обидней всего было то, что, когда случилась вся эта ситуация с Сашей, я не переставала думать про Германа. Боялась и совсем не хотела ему навредить, а он продолжал преследовать свои эгоистичные цели, прировняв меня к подопытной крысе. От этого было и обидно и жутко больно.

Завтракать я старалась тогда, когда Герман уезжает на работу. Но сегодня воскресенье, а значит, что муж из дома ни ногой. Прятаться от него я не собиралась, хотя он специально всё это время ночевал в другой комнате. Интересно было узнать, почему? Разъяснять ситуацию или извиняться Зацепин не спешил, значит полностью убежден в своей правоте. Тогда зачем убегать? Или это такая форма заботы, чтобы я лишний раз не нервничала? Что же, это вполне правильная тактика.

Надев маску полного безразличия к сложившейся ситуации, я спустилась к завтраку. Евгения уже накрыла на стол, а Герман, как обычно, пил кофе и просматривал на планшете новости бизнеса. На мое появление муж никак не отреагировал, даже не пошевелился. Конечно, это меня в глубине души задевало, но виду я не подала.

Тишина, царившая между нами, до жути была неприятной и колючей. Усидеть спокойно на месте было практически невозможно, даже дочка внутри меня вела себя как-то беспокойно. Я чувствовала то, как она шевелится, это уже случалось не в первый раз, но ощущения всё равно непередаваемые. В общем чувство несправедливости и возмущения раскрывалось во всех возможных плоскостях, только вот Герману до этого не было никакого дела.

— Как себя чувствуешь? — уже под конец завтрака и, как бы между прочим, спросил меня Зацепин, продолжая ковыряться в своем планшете.

— Прекрасно, — яд в моем голосе бил через край. Меня в последнее время и так швыряло от желания разреветься как маленькой девочке до жгучей жажды что-нибудь разбить или съязвить.

— Хорошо, — Герман допил свой кофе и продолжил что-то увлеченно читать, явно показывая всем своим видом, что на этой «весёлой» ноте наш «содержательный» разговор окончен.

— Мы так и будем молчать и спать по разным комнатам? — не выдержала я.

— А тебя что-то не устраивает? — Герман даже взгляд не поднял на меня.

— Тебя же видимо всё вполне устраивает.

— Почему нет? Вроде бы не жалуюсь.

— Издеваешься, да?

— Арина, давай обойдемся без лишних нервов. Не думаю, что стресс будет для тебя полезен. Я своей вины не вижу и не чувствую, ты считаешь иначе, пусть каждый останется при своем мнении, — Герман говорил так спокойно, что создавалось ложное впечатление, будто ему всё равно.

— Ты невыносимый человек, Зацепин. Вот честное слово. Скажи, ты с детства страдал замашками деспота?

— Ну главное, что Ломов твой белый и пушистый, — недовольно проворчал Герман.

Я хотела что-то еще ответить, что-то колкое, но меня прервал звонок в дверь. Горничная пошла открывать и через пару минут вошла в столовую с пышным букетом белых роз.

— Это вам, — горничная вручила мне цветы и записку.

Я подумала, что вероятно, это Герман заказал такую красоту для меня. Но нет. Он резко вскочил со своего места, вырвал у меня из руки записку и прочел.

— Прекрасно, — Зацепин сжал несчастный клочок разноцветного картона в кулаке. — Знаешь, Арин, у тебя удивительная способность правдоподобно строить из себя невинную овечку, — он швырнул записку на пол и быстро ушел прочь.

— Давайте я подержу, — вежливо предложила горничная, подняв мусор с пола.

— Покажи, — я указала взглядом на скомканное послание и отдала цветы.

В записки было написано всего лишь несколько слов: «С любовью, твой Саша». Какого черта?!

Вдруг пробрал нервный смех и теперь уже я сжала в руке этот на редкость омерзительный клочок картона. С любовью?! Ломов видимо окончательно сошёл с ума! Что это за тенденция такая, напоминать о себе наплывами? Я думала, что мы уже всё окончательно решили. На что Саша надеялся, направив прямиком в дом эту бомбу замедленного действия с шипами и бархатными лепестками? Чутье подсказывало, что здесь что-то не в порядке. Неспроста Саша вдруг воспылал ко мне одержимой любовью. Но зачем всё это? Чтобы рассорить меня с Германом? Или показать, насколько мой муж бывает не в себе?

— Выкинь этот веник, — обратилась я к горничной и направилась к Герману.

Тянущее ощущение, что я нахожусь между молотом и наковальней неприятно било по вискам. Саша со своей крайне идиотской и непонятной манией с одной стороны, Герман со своими внутренними проблемами — с другой. Ко всему прочему неоднозначные отношения с семьей и еще не утихшие проблемы с Алиной. Столько всего навалилось на меня за такой короткий промежуток времени, а помочь никто не хочет. Такое впечатление, будто мне, беременной женщине, больше делать нечего, кроме как в одиночку разбираться со всем этим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Германа я нашла в кабинете. Это уже стало какой-то негласной традицией. Муж сидел ко мне спиной и курил сигару. Густые клубы дыма медленно плыли под потолком кабинета, постепенно растворяясь в воздухе.

— Почему ты завёлся? — тихо спросила я, подперев спиной дверной косяк.

— А что я должен по-твоему делать? — нервно передёрнув плечами, ответил Герман вопросом на вопрос. — Радоваться жизни? Бегать по полю, собирать цветочки и строить из себя безмозглого болвана?

— При чём здесь цветы и болван? Может, тебе к психологу пора записаться? Нельзя так остро на всё реагировать.

— Не учи меня жизни, Арина, — Герман повернулся и обжег сердитым взглядом.

— Да я и не собиралась, потому что уже устала от этого. Цветы выброшены, мне всё равно, что там себе придумал Саша. Любит он меня, не любит. Наплевать.

— Прекрати ломать комедию, Арина! — прогромыхал Герман, ударив кулаком по столу с такой силой, что графин со стаканом, стоявшие у закрытого ноутбука, сместились со своего места.

— Ничего я не ломаю. Почему ты так взъелся? Что я сделала плохого?

— Знаешь, я прекратил следить за тобой через телефон и компьютер в тот момент, когда тебе позвонил твой ненаглядный Саша и ты тут же поехала к нему на встречу в центр, — процедил сквозь зубы Герман. — Решил подождать, что ты будешь делать дальше. Но ты меня удивила своим признанием, и я доверился тебе. Впервые кому-то по-настоящему доверился, а ты… Ты предала меня! Неделя прошла и тебе уже шлют букеты с любовными признаниями! Арина, я тебе душу свою открыл, а ты мне нож в спину? О чем ты только думала? О том, что я ничего не узнаю? Ну да, — Герман невесело улыбнулся. — Просто не нужно чего-то ожидать от людей, нам не свойственно меняться.

— Зацепин, у тебя крупные проблемы с головой. Я не предавала тебя! Не изменяла тебе! Когда же ты это уже поймешь, черт бы тебя побрал! Саша мне безразличен! Понимаешь?! Любит, не любит, всё равно, слышишь?! Ты до конца жизни будешь меня во всём винить и подозревать?! Не надоело уже?!

— Надоело! Еще как надоело! — Герман стал на ноги и потушил сигару, буквально раскрошив ее в пепельнице. — Но что ты мне прикажешь думать?! Все наши ссоры из-за этого Ломова! Он меня достал! Своими руками его удушил бы или того хуже сделал.

— Ты превращаешься в монстра, Герман. Твои же страхи уродуют тебя. И знаешь, порой находиться с тобой рядом становится невыносимо трудно. Я просто устала. Ты совсем не любишь меня и ребенка тоже. Тебе всего лишь нужен наследник, потому что это логичное решение, потому что так принято у нас — иметь детей.

— Это полная чушь, — прошептал Герман. Его лицо вдруг исказила маска боли.

— Человек, который любит, не будет так себя вести. Не станет срываться и обвинять во всём, в чём только можно.

— Именно любовь к тебе и заставляет меня сатанеть от ревности, — Герман сделал шаг в мою сторону.

— Нет, — я вытянула руку вперёд, — стой, где стоишь и не приближайся. Ты любишь только себя и крутит тебя только от твоих эгоистичных желаний. Всё должно быть по-твоему, все обязаны подчиняться тебе. Ты и нашу дочку тоже под контроль возьмешь, когда она родится? Да?

— Арин, всё не так как ты думаешь.

— А я уже и не знаю, что думать, — жму плечами и чувствую, что комок подступил к самому горлу и мешает дышать. Только бы не расплакаться. — Ничего у нас с тобой не получается. Несмотря на прошедшее время, мою беременность, мы всё так же стоим на месте. Не знаю, что нам делать, но жить я с тобой не хочу. Дело здесь не в Саше или еще в ком-то. Просто не хочу. Я сдаюсь. Правда, — меня вдруг охватило такое давящее бессилие, что даже двигаться нормально не получалось. — Мне тебя не изменить, Герман. Не вытравить из твоей души ревность и страхи. Так больше продолжаться не может, иначе это плохо кончится.

— Понимаю, — тихо отозвался Герман, спрятав руки в карманах домашних штанов. — Я всё прекрасно понимаю и, наверное, ты права. Мы слишком далеко зашли.

— Это тупик. И знаешь, осознавать такое жутко больно, — я быстро вытерла навернувшиеся на глазах слёзы. — Когда ты привязываешься к человеку, когда влюбляешься в него, а всё складывается таким печальным образом, становится адски больно.

— Арин, что я могу сделать для тебя? — голос Германа дрогнул.

— Ничего. Мне совершенно ничего не нужно. Просто оставь в покое, — через силу выдавила я из себя ответ. — Хотя нет. Знаешь, кое-чего я всё-таки хочу, чтобы мы развелись. Тихо-мирно развелись и каждый вернулся в свой мир и прекратил причинять боль, — я развернулась и аккуратно накрыв руками свой живот, поплелась к себе в спальню, глотая слезы и ощущая в себе отравляющую пустоту.

15.

— Я съеду из дома на некоторое время, чтобы… Чтобы и ты, и я немного обдумали ту ситуацию, которая сейчас между нами сложилась, — заявил ранним утром Герман, бесшумно появившись на пороге моей спальни.