Йен останавливается, пялится на меня.

– Когда я тебе такое говорил?

– Не говорил, – признаю я, затем тоже останавливаюсь, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – То, что ты сказал, гораздо хуже.

Звенит последний звонок; мы оба не обращаем на него внимания, стоя лицом к лицу в центре коридора, где совсем недавно нашли общий язык с помощью пары сотен личных шкафчиков.

– Я сказал, у меня были причины, – повторяет он, сунув руки в карманы.

– А я сказала, не было. Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты испугался. – Тычу пальцем ему в грудь. – Твой позвоночник превратился в желе в ту же секунду, как только ты вошел в кафетерий вчера.

Йен расправляет плечи.

– С моим позвоночником все в полном порядке.

– Знаешь, что еще хуже? – Я отметаю его жалкие оправдания. – Ты боишься вещей, которые совершенно неважны. Это смешно. Поговори со мной, когда парень, с которым ты знаком много лет, парень, которого ты считаешь достаточно приятным, чтобы несколько раз сходить на свидания, становится мерзким, стоит тебе сказать, что ты предпочитаешь быть с его другом, а не с ним.

Йен делает шаг назад, словно я толкнула его обеими руками. Его лицо бледнеет.

– Поговори со мной, когда этот парень, услышав, как ты говоришь ему "нет", услышав тебя, все равно дождется, пока у тебя не закружится голова, пока тебя не замутит, дождется, пока ты не потеряешь сознание, а потом набросится и скажет тебе, что никто не смеет ему отказывать. Поговори со мной, когда он снимет с тебя одежду, впихнет себя в твое тело, а ты не сможешь остановить его, потому что твои руки и ноги онемели. Поговори со мной, когда он оставит тебя в лесу одну, без сознания, с кровотечением, а затем опубликует в Интернете фотографии того, что он с тобой сделал. Расскажи мне тогда о своих причинах.

Йен отходит еще на шаг назад. И еще. Я преследую его, не сбавляя темпа.

– Поговори со мной, когда твои друзья отвернутся от тебя. Твои родители не смогут на тебя смотреть. А потом ты встретишь кого-то, кто, возможно, станет тебе небезразличен, кого ты сочтешь другим, кто знает, как поступить правильно, но ничего не сделает, потому что это трудно, кто будет стоять перед толпой и присоединится к всеобщему веселью. Расскажи мне тогда о своих причинах.

Сердито смотрю на него, часто дыша, чтобы сдержать слезы, силящиеся сорваться – будь я проклята, если позволю им сорваться – в то время как Йен просто уставился на меня с разинутым ртом.

– Знаешь что, Йен? Я рада, что тебя не было в лесу той ночью. Ты бы, наверно, присоединился, сделал бы это своего рода ритуалом для укрепления командного духа.

Он поднимает руки к лицу, накрывает рот. Когда Йен закрывает глаза – это признание поражения. Я его разбила. Он знает, что я его разбила. Какие бы причины у него ни были, полагаю, они не стоят усилий, необходимых, чтобы их озвучить.

Учитель выходит из кабинета.

– Вы двое, марш на урок.

Мне не нужно повторять дважды. Я оставляю Йена здесь; мои слова эхом разносятся по коридору.

Глава 26

Йен

Слова Грэйс прожигают мои проклятые уши. Я ухожу, но это не помогает. Клянусь, я до сих пор ее слышу. Прихожу на урок математики с пятиминутным опозданием, получаю замечание от учителя и несколько недовольных взглядов от одноклассников. Такое ощущение... будто она меня заклеймила, мать твою, или типа того. Бросаю учебники на парту, плюхаюсь на стул, кипя от злости, в то время как миссис Паттерсон рассказывает о производных.

Кем Грэйс себя возомнила, чтобы так со мной разговаривать? Черт, чего она добивается, называя всех парней насильниками? Грэйс повезло, что Дженсон не надавал ей за все дерьмо, которое она ему наговорила. То, что я не хочу, чтобы к моим сестрам приставали, не значит, что я их хозяин. И я никогда не называл ее шлюхой. Ладно, я толком не вступался за нее. А должен был. Я встал на защиту Грэйс, когда Джереми и Кайл доставали ее, но с Заком? Совершенно другая история. Она этого не понимает. Она не понимает, что я потеряю, если признаюсь в своей симпатии к ней.

Грэйс мне нравится. Проклятье, она мне очень нравится.

Мне даже нравится, как она одевается. Черный цвет и весь этот металл? Это сексуально. Вот! Я признал. Это горячо. Грэйс сексуальна. Становится ли она из-за этого шлюхой? Не знаю, и мне без разницы. Сую руку в карман, нащупываю пальцами заклепку, которую сохранил, потому что она принадлежит Грэйс.

С ней все нормально. Все, за исключением одного момента, и это Зак. Он начал действовать первым. И теперь Грэйс под запретом. Теперь либо она, либо...

– Мистер Рассел, каков интеграл от секанса в квадрате?

Эмм. Черт.

– Эээ. Что?

– Каков интеграл от секанса в квадрате?

– Ага. Эмм, тангенс Х?

– Вы у меня спрашиваете или отвечаете?

– Отвечаю.

– Последний ответ?

Я киваю, с трудом сглотнув.

– Вы забыли "плюс С".

– Ох, точно. – Опускаю взгляд на тетрадь, будто мне есть какое-то дело до этой хрени.

Миссис Паттерсон отворачивается к доске, пишет очередную теорему или вроде того, а я возвращаюсь к своим угрюмым размышлениям.

Слова Грэйс теперь вытатуированы на моих гребаных барабанных перепонках. Черт побери, что тут плохого, когда ты называешь девчонку своей девушкой, если вы встречаетесь? Ладно, хорошо, "я бы ее оприходовал" – это грубость. Но в реальности никто так не говорит, за исключением Джереми, может быть, и то потому, что он инфантилен в плане секса. А если я когда-нибудь заявлю маме "я голоден, принеси мне поесть", она...

Эгей. Стоп. Вспоминаю ночь, когда мы с Заком напились. Он заорал из подвала, и его мать проснулась, чтобы разогреть нам еду. Зак даже не поблагодарил ее. Ерзаю на своем стуле. Не помню, сказал ли я "спасибо".

Ручка трещит в моей руке. Долго смотрю на нее, затем наконец-то бросаю на учебник. Я не знаю, что делать. Твою мать! Это ложь. Я знаю, что делать. Просто не знаю, смогу ли. Дело в том... все это дерьмо? Тут даже Грэйс ни при чем, по сути. Это касается Зака. Он ведет, мы следуем. Почему?

Не знаю.

Никто никогда не отказывался следовать.

У меня в памяти проигрывается вечер на прошлой неделе в "Пицца Хат", когда мы затеяли пари. Когда та девушка, Эдди, застукала Зака, обнимавшего мою сестру, он не выглядел так, словно хотел сказать: "Эй, это не то, что ты думаешь!". Он казался раздраженным, словно думал: "Я только что запорол беспроигрышный вариант?". Голова болит и кружится. Знаю, мне следует отправиться к медсестре. Уж лучше в темной комнате посидеть, чем на уроке математики, только мне нужно во всем разобраться.

В матче, на котором я получил свое первое сотрясение, падение было жестким, у меня аж дыхание сперло. Я не мог дышать. Пришлось поморгать несколько раз, чтобы зрение прояснилось. Звуки казались бессвязным шумом. Помню, мне хотелось и уши "проморгать". Был момент, пока я катался по полю в попытке перезапустить свое тело, когда Зак оставил свою позицию и сбил игрока, врезавшегося в меня. И, хотя мой мозг будто через шейкер пропустили, я практически уверен, что видел его – то выражение, которое Грэйс пытается поймать на камеру, выражение, которое Сара назвала голодом.

Оно было заметно в глазах Зака.

Слава Богу, он на моей стороне. Вот, о чем я подумал в тот момент.

Ты бы, наверно, присоединился, сделал бы это своего рода ритуалом для укрепления командного духа.

Мне все равно, что думает Грэйс. Я не такой, как она сказала.

Я не такой.

***

Наконец звенит звонок с третьего урока, и я держу путь на физ-ру. Раздевалка гудит от разговоров – парни обсуждают утреннюю демонстрацию Грэйс.

– Ты это видел? – спрашивает Зак, улыбаясь.

Стягиваю с себя футболку и киваю.

– Ага. Из первых рядов. Где ты был?

– Опоздал. Мне вчера подфартило с девчонкой из "Пицца Хат", помнишь?

– Эдди.

– Нет. С другой. Джесс.

Другая предназначалась для меня. Сукин сын. Я надеваю форменную футболку школы Лаурел Пойнт, чтобы скрыть свое отвращение.

– Она тайком провела меня в свою комнату, и я уснул.

– Чувак, ты остался на ночь? Да ты мужик! – Какой-то парнишка, с которым я не знаком, протягивает сжатый кулак; Зак стукается с ним.

В этот момент я вижу кое-что. Айфон Зака, лежащий в его кроссовке.

У него появилась любопытствующая публика. Он не заметит, если я пороюсь в его сотовом.

– Зак, могу я одолжить твой телефон?

– Вон там, братишка. – Он указывает на свой кроссовок, затем подносит руки к груди, демонстрируя размер буферов той девчонки.

Грудей. Я хотел сказать грудей.

Беру телефон, включаю. Пароля нет. Открываю папку с медиа-файлами и нахожу видео с Грэйс, которое Зак снял в лесу.

Ого. Их тут два. Пересылаю себе оба, потом быстро набираю смс папе, чтобы сообщить о своем головокружении. Я уже собираюсь положить сотовый обратно, когда меня осеняет идея. Открываю историю отправленных сообщений и удаляю те, к которым были прикреплены видео.

Секунду спустя вибрирует мой телефон; Зак смотрит на меня как на идиота.

– Зачем тебе мой телефон, если твой на месте?

– Мой никогда не работает в раздевалке, – быстро нахожу прикрытие. – Странно.

К счастью, звонок раздается раньше, чем он успевает задать больше вопросов.