Ирме стало немного неловко, что Заяц так нагло прихватил Ташку в свои подруги тоже, но, видя, как много он проделал работы, сдержалась, решив отложить раздел подруги на потом.

– По кадрам с камеры разобрать его невозможно, – вздохнул Арсений. – Там примерно то же самое, что на твоей фотографии: мужчина во всем черном, только на голове не балаклава, а черная кепка, но это ничего не меняет, потому как камера установлена на крыше магазина и черный козырек закрывает все лицо. Из всего того, что я вчера узнал, можно сделать лишь один вывод: ждали Ташку, и, скорее всего, не ограбить.

– Ты знаешь, – вспомнила Ирма, – Ташку же в тот день с работы уволили, она заявление в полицию накатала на одного домашнего тирана, его жена у неё на приеме бывает чаще, чем в салоне красоты. Только тиран оказался не простым человеком, а депутатом городской думы и крутым бизнесменом. Может, это как-то связано между собой? – предположила Ирма.

– А почему вы мне сразу не сказали? – смешно и как-то совсем по-детски всплеснул руками Арсений.

– Ну, Ташка сомневалась, она считает, что это не он, мол, не стал бы такой человек мараться. Я, конечно, с ней категорически не согласна, такие люди, что собственных детей бьют и жену к травматологу раз в месяц посылают, способны на любую гадость.

– Напиши мне фамилию этого гада, я попробую его проверить, – неуверенно сказал Арсений, понимая, что простому участковому это сделать будет категорически тяжело, но перед своей дамой сердца не хотелось упасть в грязь лицом.

Тут у него зазвонил телефон, и, поговорив, судя по заискивающему голосу, с начальством, Арсений засобирался на выход. Уже в двери он, словно вспомнив важное, воскликнул:

– Ты знаешь, мы за углом дома нашли много фантиков от конфет «Барбарис».

Увидев непонимание на лице любимой, Арсений пояснил:

– Ну, сосалки такие, в детстве, помнишь, шоколадных не найдешь в магазинах, а эти, жуть какие сладкие, лежат спокойненько на витрине. Возможно, конечно, это фантики не душителя, но вдруг. Пусть Ташка повспоминает, нет ли в её окружении фаната таких конфет. Если это его обертки, то за час он проглотил десять штук таких конфет.

Ирма тут же забыла этот факт как глупость, решив для себя, что именно поэтому её поклонник до сих пор ходит в участковых – не умеет отделять пустышку от действительно нужных фактов.

* * *

Таша не любила своих одноклассников во всех смыслах этого слова. Иногда ей даже становилось стыдно за это, но она ничего не могла с собой поделать. Слишком неприятными были воспоминания из детства, слишком остро врезалась ей в память подростковая жестокость. Особенно это касалось красотки Джульетты, их общая антипатия тянулась из самого детства. Шли лихие девяностые, когда зарплаты родителям платили редко и хорошо жили те, кто рискнул и ушел в темные воды неизвестного тогда кооператива.

В школе тоже стало трудно, идеалы, которые стояли во главе угла, рухнули, погребая под своими руинами всю школьную программу. Поэтому учителя преподавали как бы на автомате, иногда удивляясь тому, что дети оспаривают когда-то прописные истины. Школьная форма капитулировала тихо и незаметно, так что никто даже опомниться не успел, а в классах уже сидели размалеванные девочки, опьяненные свободой своих поступков. Это было самое трудное школьное время для Таши. Её мать с отчимом, которого, справедливости ради, она тогда еще считала родным отцом, были бюджетниками – врачами скорой помощи. Получали и так копейки, теперь же и эти крохи выплачивали редко, поэтому денег в семье не было. Отсюда не было и красивых модных вещей, которыми можно было похвастаться в школе. Она дольше всех девочек в классе ходила в форме в школу, сначала, как положено, в фартуке и пришитом белом воротничке, позже, когда это стало сильно бросаться в глаза, просто в платье. Ей было очень тяжело это все переживать, ведь еще вчера она была лидером в классе, староста, отличница да и спортсменка. Теперь же эти её качества не ценились вовсе, а школьное платье, даже без воротничка и фартука, неминуемо тянуло её на дно социальной лестницы.

Но были и другие примеры: Джульетта, когда-то троечница и, честно скажем, глупая девочка, без каких-либо достижений, встала во главе класса. Нет, у неё не открылось никаких дополнительных способностей, просто отец Джульетты, в прошлом директор большой ткацкой фабрики в городе, выкупив за кусок хлеба ваучеры у своих ткачих, которые по своей неграмотности не знали, что с ними делать, приватизировал огромное здание ткацкой фабрики. Но производство тогда было не в моде, и он открыл в нем рынок одежды. Здание в центре города сразу обрело популярность у жителей города, там были высокие потолки, огромные площади и местоположение, удобное для жителей. Вот так вместе с популярностью «первого вещевого рынка города Н» росла и популярность Джульетты в классе. Первое, что сделала эта девочка, которая раньше с трудом переживала Ташино превосходство, – это растоптала конкурентку и в прямом, и в переносном смысле слова. Помимо постоянных издевательств и насмешек над внешностью, которые сейчас можно было бы сравнить с очень острым стендапом, разными средствами, но в основном деньгами и подарками, Жуля подчинила себе половину класса, сделав из них своих постоянных должников, своих вассалов, поэтому колкости и насмешки в адрес Таши шли не только от нее, но и от остальных одноклассников ничуть не меньше, а иногда даже больше. Жуля хоть и была глупой девочкой, но где-то на интуитивном уровне чувствовала, что только круговая порука поможет ей управлять толпой. Возможно, вскоре поняв, что переборщила, Джульетта перестала цеплять Ташу, просто перепрофилировав её в свои помощницы. Теперь, если что-то надо было сделать в классе, поручалось исполнительной и ответственной Таше. Для Наташи Петровой это было сродни помилованию, и она с благодарностью восприняла предложенные условия.

Сейчас вчерашние девочки и мальчики выросли, и вроде бы время списало все долги, но все равно каждый раз, глядя на своих одноклассников, Таша вспоминала позорные насмешки в школе. Интересно, помнят ли они их, простили ли себя или по-прежнему считают, что были тогда правы?

– Ау, Петрова. – Таша задумалась, погрузившись в вязкие воспоминания, и не сразу среагировала на вопрос. – Ты где пропала, с района исчезла сразу после школы, и ни слуху о тебе, ни духу. Вон Жуля хоть и съехала с района в свой Жемчужный, но постоянно дает о себе знать, – вроде по-свойски, но всё равно с долей иронии одноклассник Коля Никонов пытался наладить диалог.

Женщины есть женщины, даже на поминках они с ног до головы обсмотрели и оценили друг друга. Таша поняла, что соревнование снова не в её пользу – даже заплаканная Джульетта была похожа на грустную куклу Барби, – и решила хоть немного посоревноваться.

– Ты теперь живешь в Жемчужном? – спросила радостно Наташа Джульетту, которая плакать перестала, но все равно была не в себе. Весь её фирменный сарказм вдруг куда-то исчез, и сейчас перед ней сидела сильно постаревшая и усталая «подруга детства». Муж её был явно старше Жули лет на десять, бородат, хмур и молчалив, но при всей грозности нежно держал руку своей жены, успокаивая её.

– Да, – ответила Джульетта без обычной язвительности. – Мы построили дом. Вышло дорого, но вы же знаете, это элитный район, еще почти город, но уже природа.

– Значит, мы с тобой соседи, – улыбаясь, спокойно ответила Таша, а на самом деле множество эмоций бушевало у нее внутри.

– Ты тоже живешь в Жемчужном? – словно вынырнув из своего уныния и снова став Жулей, у которой всё должно быть самое лучшее и больше никто не смел претендовать на подобный набор излишеств, возмутилась она.

– Да, мне досталась от бабули в наследство квартира на Фестивальной. – Таше было несвойственно хвастаться, но здесь она уже не могла себя остановить. Так уж получилось, негласное соревнование никуда не исчезло, оно, как и прежде, словно электрический ток, невидимыми нитями проходило между ними, и Таша по-прежнему в нем проигрывала по всем показателям.

– Надо же, – усмехнулась Жуля. – Мой Платон вырос на Фестивальном, возможно, вы встречались, когда ты ездила к своей бабуле.

Тот, в свою очередь, продолжал молча держать руку жены в своей, никак не реагируя на разговор одноклассников.

– Навряд ли, – смутилась Таша. – Я не знала о её существовании до восемнадцати лет, – и, понимая, что теперь придется объяснять, вздохнув, продолжила: – До совершеннолетия меня воспитывал отчим, а мой настоящий отец – совершенно другой человек. Мама решила, что мне необязательно знать, наверное, это правильно, никудышным человеком был мой папа. А вот мою бабулю, Платон, вы могли знать, она преподавала всю жизнь в школе, что стоит в центре Фестивального. Её звали Бруней Мария Тарасовна.

Первый раз за весь разговор бородатый Платон махнул рассеянно головой.

– Да, она преподавала русский язык и литературу, – сказал он, словно вспоминая давно прошедшие кадры своего детства. – У неё в семье горе было – сын уголовник в тюрьме умер, – словно подводя под хвастаньем Таши жирную черту, продолжил он. – Только я не знал, что у нее был дом в Жемчужном, жила она скромно.

– С этим домом очень странно получилось, – сказала Таша. – Бабушка купила его у соседей за восемь лет до смерти, но толком они не оформили, то ли времени не нашлось, то ли доверяли друг другу. Раньше ведь там не было коттеджей и красивых домов, раньше это было просто садовое товарищество «Жемчужное», поэтому в сады она ездила и даже домик умудрилась там построить, не сама, конечно, сын помог, ну, тот, который мне отец. – Таша не привыкла уголовника называть отцом, поэтому всегда сбивалась на этом месте. – Позже всё закрутилось с неимоверной скоростью, сначала посадили её непутевого сыночка, и он очень быстро умер в тюрьме, потом она и сама скончалась. А соседи, когда я вступать в права стала, мне сады и отдали, порядочные люди оказались, ведь я и не знала, могли и промолчать.