Димка единственный из троих остался жить в городе Н, женился и обзавелся к данному моменту тремя чудесными пацанами. Жена дома тихонечко сходила с ума с ними, поэтому названивала ему каждый час с вопросом, когда он вернется. Последние часа три он просто перестал брать трубку, устав оправдываться и успокаивать нервную супругу. У них сейчас было общее горе, по-настоящему большое горе, которое не измерить ничем. Оно накрыло двоих бывших ботанов своим большим черным покрывалом, под которым было трудно дышать и глаза от черноты застилало пеленой. Горе, которое невозможно было ничем измерить, а главное – ничего нельзя было изменить.

– Давай еще раз пробежимся по фактам. – Клим пытался унять боль потери и вернуть способность соображать, эмоции этому сильно мешали, а ведь надо разобраться. Клим тоже, как и бедолага Даймонд, не верил в самоубийство Космоса. Не верил и всё, хоть что говори.

– Итак, Юрка приехал в город Н два дня назад и не сказал об этом никому, ни мне не написал, ни даже тебе, хотя прекрасно знал, что ты здесь. То, что он не захотел с тобой встречаться, мы полностью отвергаем, это не в стиле Юрки, а люди не меняются уже в таком возрасте, это точно. Значит, у него были на это причины, возможно, он чего-то опасался и не хотел тебя подставить, у тебя жена, трое детей, Космос это знал и никогда бы не подверг твою семью угрозе, – продолжал рассуждать Клим. – Отсюда вывод: он чего-то опасался, а значит, его могли убить.

– Но ты же слышал, что говорил следователь, – вставил Димка, по детской привычке двумя руками ероша себе волосы. – Все вещи на месте, дверь гостиничного номера была закрыта на ключ изнутри, в наших гостиницах еще все по старинке. Причем ключ торчал в дверях. Падал он с балкона номера ночью, когда было темно, и никто этого не видел, никаких следов борьбы на теле нет, лишь только лошадиная доза алкоголя. Версия у них стройная получилась: напился и упал, а там неважно, специально или случайно по пьяни его перетянуло за хилые перила балкона или кто помог.

– И вот эта стройная версия меня и смущает, – задумчиво сказал Клим. – Слишком она логичная, как будто кто-то нарочно так сделал, чтоб никто даже дело заводить не стал. Ведь было бы дело – были бы отпечатки пальцев и куча экспертиз по ДНК и т. д. А тут все понятно без слов и действий.

На столе уже привычно завибрировал Димкин телефон.

– Хватит нам с тобой на сегодня, – вздохнув, сказал Клим, понимая, что необходимо отпустить друга к семье. – Поехали по домам, завтра у нас трудный день, похороны, – и тихо добавил: – Эх, Юрка, кто бы мог подумать, что нам тебя придется хоронить, за свои сорок лет даже семьи не нажил. Хотя о чем это я, у самого ничего в этой жизни нет, только родители.

– А ведь ты знаешь, – вдруг вскинул свою голову Димка, перестав её держать над столом, как перед казнью, – мне год назад Юрка писал, что встретил наконец свою любовь и что никогда не подумал бы, что она будет не просто русская, а из города Н, к тому же из его класса. Это было всего лишь один раз, позже, когда я ему задавал вопросы на эту тему, он либо уклонялся от ответа, либо говорил, что все это чушь.

Когда через полчаса Клим ехал по родному городу в такси, то последние слова Даймонда никак не выходили из головы. Кто была та таинственная одноклассница, какие связывали их отношения и встречались ли они в городе Н за этот его короткий приезд? Все эти вопросы надо будет завтра попробовать узнать, на похороны позвали в том числе и одноклассников Космоса. Димка сейчас работал директором школы, в которой когда-то учился Юрка, поэтому ему не составило никакого труда найти их. Бывшая Юркина классная руководительница до сих пор трудилась в школе и обещала обзвонить их всех. Привилегия маленького города – все всех знают, ну, почти все.

Клим, погрязнув в своих мыслях, не сразу понял, что они приехали, родительский новый дом до сих пор был непривычен для него. Вечером со светящимися огнями окон он выглядел еще более чудаковато и притягательно. Машина отца уже стояла на парковке, значит, сейчас будет тяжелый разговор, ну или в лучшем случае просто веселый разговор с матерью и холодное молчание отца. Сегодня, после тяжелого, одного из самых черных дней за последние десять лет его жизни, это несмотря на его работу, очень не хотелось показательного спектакля под названием «Сын не оправдал надежд».

Но вопреки ожиданиям в красивом зале, где, несмотря на лето, потрескивали дрова в камине, сидела только мама и читала книгу, а у её ног дремал Зинадин, и Климу даже показалось, что пес похрапывал.

– Клим! – Мама, бросив свое занятие, кинулась к нему, как сегодня на вокзале, словно и не было той счастливой встречи еще утром. – Как ты?

– Тяжело, мам, завтра похороны, можно мы не будем об этом говорить? Где отец?

– В кабинете, он очень расстроен, у него какие-то проблемы, и решить их, я так поняла, не получилось. Давай не будем его трогать, пойдём лучше на кухню, там Лариса напекла таких пирогов – ты закачаешься.

Зинадин, услышав слово «пироги», открыл один глаз, но, видимо, сон был сильнее голода, и он продолжил громко сопеть.

Лариса работала в их семье уже лет двадцать пять, мама всегда была равнодушна к кухне, а когда представилась возможность, она сразу взяла повара. Да не просто повара: тогда их соседку, заведующую столовой завода «Красный коммунар», уволили, женщине было сорок пять, и она одна воспитывала троих детей. Галина не забыла маминой доброты и до сих пор верой и правдой служила им на кухне. Правда, дети выросли, да и ездить теперь стало далеко, поэтому пожилая повариха переехала в их дом и теперь имела в нем свою комнату, да вообще, по сути, стала членом семьи. У детей, как обычно, не было времени на престарелую мать, а сидеть одной в пустой квартире было тяжко. Здесь же она была словно старшая сестра, имела и право голоса, и свое мнение.

– Климушка! – Галина, как и мама, обняла и поцеловала его, словно родная тетка. – Садись, дорогой, я тебя накормлю.

Пироги и правда были отменные, ничего подобного Клим не ел уже сто лет и забыл этот чудесный вкус. Когда пирог с луком и яйцом запиваешь холодным молоком, то жизнь становится чуточку лучше.

– Привет, сын. – В кухню зашел отец.

Галина отца немного побаивалась, а отца не в духе – откровенно сторонилась, поэтому, поставив стакан молока и пирог перед ним, они с мамой молча вышли из кухни. Отца боялись и уважали все, даже мама, хотя героически старалась этого не показывать.

– Привет, – ответил Клим, протянув для рукопожатия руку, но тот, проигнорировав её, пошел к сыну ближе и в не свойственной ему манере обнял Клима сильно и нежно, словно извиняясь. После неловко, намеренно не смотря ему в глаза, сел за стол и откусил пирог.

– Галина не меняется, – пытаясь сгладить стеснение за свой порыв нежности, сказал он.

– Юрка умер, – не к месту сказал Клим. – Мы с Даймондом думаем – убили его.

– Даймонд, надо же, вам уже по сорок, а вы все кличками детскими пользуетесь, – не удержался и уколол Клима отец, но тут же добавил: – Вот и докажи, что ты профессионал, мне в первую очередь докажи, что правильно выбрал себе профессию. Если это убийство, – сказал он, но, подумав, поправился: – Если ты думаешь, что это убийство, найди убийцу друга.

Желваки заходили у Клима, но он сдержался и промолчал. Хотя очень хотелось крикнуть: почему он, сорокалетний мужик, должен что-то доказывать, почему до сих пор, по прошествии двадцати лет, ему приходится оправдываться за выбранную профессию? Но это все лирика, а вот если он не сдержится, за этим последует настоящая революция, поэтому молчать, стиснуть зубы и молчать. Подчиняясь своим мыслям, Клим отхлебнул из стакана молоко и спросил:

– А тебе я могу лично чем-то помочь? Мама сказала – у тебя проблемы, – стараясь, чтоб голос звучал как можно естественней, спросил Клим.

– Мне может помочь лишь один человек, но я никак не могу его найти, может, он и умер уже, – со вздохом ответил отец, словно и не пытался еще пять минут назад уколоть сына. – Понимаешь, мы строим концертный зал. Проект большой, можно даже сказать, грандиозный для нашего города, все давно просчитано, деньги федеральные и тоже большие. Место было выбрано не случайно на берегу нашей красивейшей реки, что разделяет город на старый и новый. – Отец так легко делился с Климом информацией, как не делал этого никогда, из чего сын сделал вывод, что дела у него совсем плохи.

– А где конкретно? – спросил Клим.

– В том-то и дело, – снова вздохнул отец, и количество его вздохов за одну минуту превысило все существующие в их семье нормы, – у старого моста. Наша фирма выиграла тендер на строительство и проектировку, и все бы ничего, но на том месте идут старые штольни, которым лет двести. И чтоб строить там, нужен специальный план этих поземных ходов, а его у нас нет. На обследование их уйдут не месяцы, а годы, и это при условии, что мы бросим на это все свои силы. Наши конкуренты, которые проиграли нам в честной борьбе, сейчас рвут и мечут, чувствуя, как запахло жареным, вернее, паленым мясом, нашим мясом.

– А что может быть? – спросил Клим.

– По условиям мы через неделю должны презентовать свой проект, но если у нас не будет на тот момент всей документации, то автоматически договор с нами расторгается и принимается проект, занявший второе место, а у них он в новом городе стоит, почти в поле, поэтому проблем с землей не будет, правда, на вид сарай сараем, но зато вся документация в порядке.

– А что за человек, который мог бы тебе помочь?

– Да, – отец махнул рукой, – некий Чудов, профессор-геолог, он составлял со своими студентами точную карту этих штолен в девяностых, причем не просто карту, а с указанием грунта, где и какой. Только эта карта могла бы меня спасти.