Юлия Алева - Неизданные архивы статского советника

Печально, но тут без графа не обойтись.

В доме на Моховой его встретил Николай Владимирович, взирающий на лист бумаги, словно на гада ползучего.

— Николай Владимирович, — осторожно начал статский советник. — Есть один неопознанный труп…

— Да что труп, у меня тут опознанное письмо есть! — огрызнулся приятель.

— И что скажешь? — нервно постукивал кулаком по столу граф.

— Неглупа Ваша невестка. И духом сильна. — отвечал Тюхтяев рассматривая последнее письмо на свет. — А останки госпожи Чернышовой опознать все одно не удастся: там нога и чуть-чуть от головы.

Граф только перекрестился.

Непонятная бумага — тонкая, вроде бы из дешевых, но белоснежная, как самые дорогие. И письмо само писано вроде бы карандашом — вон даже буквы отпечатались на другой стороне, да только карандаш сам необычный, темно-синий и четкий при таких тонких линиях.

— Вот спорить могу на ящик коньяка, что у купца своего сейчас отсиживается. — продолжал бубнить граф.

— Я могу съездить, узнать, если хотите. Но и украшения, и документы, и ценные бумаги лежат в Вашем сейфе. А она рассудительна, если верить письмам. — пытался увещевать старшего товарища Тюхтяев.

— Узнай, дорогой, узнай.

Пару дней спустя московский чиновник стоял на заметенной снегом привокзальной площади одной из легендарных глухих ям России. Тесный вокзал, снег и уныние. Этакая безысходность провинции, где никогда ничего не происходит. Пожалуй, тут неделю проживешь, и с тоски удавишься. Родной Смоленск такой же тихий, но там до столиц рукой подать, а здесь оторванность неимоверная.

Извозчик медленно полз вдоль Московской улицы, которая прорезала город от Реки до вокзала, и тянулась лишь на четыре версты. Вот вам и весь губернский городок. Амбициозная, но весьма посредственная вблизи гостиница, небось еще и с клопами.

В планах у статского советника были визиты к купцу Калачеву, адъютанту 6-ой артиллерийской бригады поручику Евгению Евгеньевичу Ефремову, да и так пообщаться с местным народом. Надо же выяснить, что за птицу занесло в татищевские сети.

И так бы получилось ровненько, по плану, но встретился случайно знакомый штабс-ротмистр Георгий Константинович Потебня. Выпускник Вольской военной прогимназии, он дослужился до должности адъютанта местной жандармерии, чем неимоверно гордился. Еще бы, из уезда, да в губернию. Тюхтяев очень не любил думать, что и ему может привалить такое счастье сгинуть в подобной дыре.

— Ваше высокородие, Михаил Борисович, какими судьбами — дородный богатырь облобызал его прямо возле гостиницы. Инкогнито отменяется.

— Да так, по семейному поручению. — уклончиво ответил гость.

— Это дело непременное. Но за встречу надо бы…

Масленая неделя еще, так что и выпить не грех. При гостинице «Россия» нашлась и ресторация с кабинетами. Недурственная кухня, но обслуга на редкость медлительна.

— Может помочь Вам чем? — слегка навеселе, господин Потебня был щедр на обещания и крайне широк натурой.

— Разве что информацией. — Тюхтяев не видел смысла скрывать свои изыскания, завуалировать можно лишь причину.

— Меня попросили оказать помощь в одном дельце с наследством, и там фигурирует бывший поручик вашей артиллерийской бригады граф Петр Татищев. Он скончался в прошлом году, но меня интересует вопрос его наследников — законных и не только. — прости, Петр Николаевич, но это не худший повод.

— Татищев-то? А, так это ж тот, кто на аптекарше женился! Помню-помню. Хороший офицер, добропорядочный. Только вот наследников он тут точно не заимел. — Собутыльник склонился к уху Тюхтяева. — Слушок ходил раньше, что он ранен сильно был. Там. И посему женщин сторонился, так что даже полюбовниц не заводил тут. — Даже покраснел. — Но вон женился, и счастливо.

Интересный нюанс. Многое меняющий во всей истории. Правда, граф утверждал, что Ее Сиятельство торговала в лавке. Перепутал, видимо.

— Как интересно! — Тюхтяев подлил еще вина себе и собутыльнику. — И что же за редкую женщину он взял в жены?

— Аптекарша-то? — Потебня опрокинул очередную рюмочку. — Да тут странная история приключилась. Наши дамы долго сплетничали, как же дворянская дочь столь низко пала, что за стойку пошла. Можно подумать, на панели лучше бы было, коли отец разорился и застрелился. Но девица вела себя с пониманием, сам видел. Жила сначала у старой купчихи Калачевой компаньонкой, а как та волей Божьей преставилась — в лавке устроилась.

— Кем же? — с намеком произнес советник.

— Ну не знаю, Калачев он такой, знаете ли… Вряд ли бы в любовницы ее взял. Хотя, кто там знает.

— А что это вообще за купец такой? — словно невзначай уточнил Тюхтяев.

— Калачев, Фрол Матвеевич. Бакалейщик. Лет двадцать семь-двадцать восемь ему. Осиротел три года назад, потом мать захворала, да и вот преставилась в третьем годе. От отца дело принял, и не особо выделялся. А вот как девицу эту взял, так и начал всякие выдумки устраивать — то конкурсы пирогов, то с игрушками что-то дитячьими. Даже от самого губернатора благодарность получил.

— А как же она в аптекарши попала?

— О, да как-то вскорости начала и там и сям работать. Хозяева ее очень дружны, вот и поделили, небось.

Очень интересная дружба, когда двое мужчин одну женщину по очереди себе за прилавок ставят. Необычное увлечение. Знавал Тюхтяев таких, которые одну делят, да потом до рукопашной доходят, но здесь непонятное что-то.

— А сама госпожа Нечаева чем известна была?

— Да ничем. Очень замкнуто жила, даже не приятельствовала ни с кем, окромя своих купца да аптекаря. Да я и сам ее помню — вежливая, всегда спросит про здоровье, помнит, что, когда брал, посоветует всегда. Любезная очень, словно и не из благородного сословия. Но без панибратства, да и намеков всяких словно не замечала. Уж где их с поручиком Татищевым судьба свела — непонятно, зато тот женился со страшным скандалом.

— Это с каким же? — навострил уши следователь.

— Да это все их офицерский клуб. Кто б ему дал спокойно жениться на такой?! Графу, да на такой сомнительной девице. Вот граф Татищев и ходил на дуэли как по распорядку. Им как раз их в апреле разрешили, так и понеслось. Почитай, раз пять вызов принимал, покуда не отстали от него.

Интересная какая женщина, чтобы ради нее под пулю идти, да что под пулю — службой рисковать пришлось.

Чуть отяжелевший после обеда статский советник отправился на прогулку по славному волжскому городку.

Немецкая улица с магазинчиками, лавками, костелом — грязная и запущенная донельзя. Собор кафедральный, скверик вокруг, коммерческое собрание, галерея вон есть картинная. Высокие холмы с севера и запада, река с востока. Уныние и беспросветная тоска. Оказалось еще, что и к Крапивной улице идет неправильно. Распогибельный городишко.

Лавка, это, конечно, громко сказано — так, лавчонка на первом этаже небольшого домика о двух этажах. Чистенько, конечно, но небогато. В витринах, правда, какие-то сценки выставлены и детвора рассматривает. Потебня что-то такое говорил. В лавке шустро бегают двое мальчишек — невысокий, пронырливый, худощавый с пепельными волосами и грузный, на богатыря похожий брюнет. Этот не такой шустрый, зато носит по три пуда без усилий.

— Любезный, хозяина кликни. — бросил Тюхтяев пронырливому. Тот окинул быстрым взглядом посетителя, не порадовался увиденному и нырнул в недра лавки.

Второй с любопытством уставился на пришельца и потому идеально подходил для беседы.

— А где же ваша хозяйка? — притворился наивным покупателем сыщик.

— Ксень Ляксандровна-то? Да она ж почитай год как замуж вышла, да вот овдовела вскорости. Теперь по молебнам странствует, о душе Петра Николаича молится. — радостно излагал рохля.

— Жаль, мне про нее говорили, что уж больно хорошо в товарах разбирается.

— Эт да, столько всего знает, прям ин…ен…циклопедия, вот. — аж покраснел от смущения. — Нам с Данилкой с уроками завсегда помогала и учиться заставляла. Да и щас, когда ФролМатвеичу письма пишет, завсегда про учебу нашу спрашивает.

При этом в письмах порой допускает элементарные ошибки, словно русский для нее не родной.

— А как же она, купчиха, да за офицера замуж выскочила?

— Ой, тут такое было! — юный собеседник приглушил голос. — Тот ее на улице встретил и влюбился. На Пасху. Всю святую неделю цветы слал. Кажный день. Даже не показывался. Опосля благословления у батюшки попросил и предложение сделал.

— И она согласилась.

— Да кто бы отказался-то? Только не знала еще, что он граф. Тогда переживать начала. Но любили уж очень друг друга…

— Авдей, ты рот-то иногда хоть закрывай. — осадил коллегу Данила. — А Вы, Ваше благородие, наверх проходите.

Глазастый, смышленый. И хозяйку тут явно любили. Что же сам-то не женился купец на таком кладезе талантов?

— Доброго дня, Фрол Матвеевич! — Тюхтяев протянул руку, которую молодой блондин не менее сажени ростом осторожно пожал.

— И Вам, господин…?

— Тюхтяев, Михаил Борисович. Просто Михаил Борисович. — обаятельно улыбнулся сыщик и примерил маску добродушного дядюшки.

— Чем могу служить, Михаил Борисович? Или все же Ваше благородие? — осторожно поинтересовался купец.