Днем все этажи огласились радостным визгом.

— Николай Владимирович! — и топот по лестнице.

— Ну будет, будет. — успокаивающе бормочет граф. Это она на его шее что ли повисла? Что там происходит вообще?

Тюхтяев собрался и размеренным шагом двинулся в салон, где его поймала сияющая женщина.

— Идемте кушать, Михаил Борисович! Николай Владимирович нас новостями порадует.

Татищевы лакомились запечённой птицей, рыбой под соусом, жареными вкусностями, а перед хирургическим пациентом выстроились тарелки с кашками, пюре и протертыми супами. Граф посмеивался, но своим не поделился.

— Из Москвы мы переезжаем сюда! — громко известил гость. Подумать только, за эти дни Тюхтяев обвыкся здесь, и даже человек, с которым знаком четверть века, кажется пришельцем. — Должность губернатора в Москве упраздняют, все полномочия теперь у генерал-губернатора, ну да Бог ему в помощь.

Выпили не чокаясь.

— Власовского на пенсию отправят. — обменялся непонятными взглядами с Ксенией. — А меня товарищем министра внутренних дел. Вот и назначение.

— Радость-то какая. — Не очень искренне порадовалась Ксения. Что ей не так?

— Да. Нелегко это все сложилось, — он выдохнул. — но теперь уж решено. Тебя, Михаил Борисович, тоже переведем сюда. Глупость это — в Томск ехать в твои-то годы. Глядишь, остепенишься, корни пустишь…

Тюхтяев только голову опустил. Ну и ладно, Тобольск без него обойдется, а сам он вновь вернется в неприветливую столицу. Это ж сколько копий граф сломал, прежде чем выбить такие условия?

— А покуда заберу я твоего пациента, Ксения Александровна, а то не дело это незамужней под одной крышей с чужим мужчиной жить. — с показушной строгостью произнес граф, когда подали чай.

Ксения Александровна переводила взгляд с больного на здорового и обратно, а потом запричитала.

— Только чтобы кучер плавно ехал, без тряски. Пусть рану два раза в день мажет. И повязки чтобы свежие меняли. А швы снимать я сама приеду.

— Гляди, Михаил Борисович, как заботится. — рассмеялся Татищев.

Тюхтяев собирал свои пожитки под пристальным взглядом графини, которая внимательно смотрела, не больно ли ему, не расходятся ли швы, не кровит ли рана. Да, в больницах так не опекают пациентов.

Посмотрел на нее, пытаясь понять, почему она так переживает.

— Благодарю Вас, Ксения Александровна, за все. Я теперь Ваш вечный должник. — и поклонился.

* * *

В доме на Моховой улице, конечно, роскошнее. Комната просторнее, вместо матраса — перина, прислуга вышколена, всегда любезно улыбаются, еда изысканнее, да и отказа ни в чем нет, но хотелось вернуться в этот безумный домик в Климовом переулке.

Зато граф устроил нормальный ужин, с отмечанием назначения, хорошим вином, мясными закусками. Хорошо отметили, обратно еле дошел. Горничная, расстилавшая постель, намекала на продолжение вечера, но выпроводил. Словно портрет все еще смотрит со стены.

* * *

В большом доме трудно контролировать все, комната гостя была далековато от лестницы, что его и погубило.

Без стука, как привыкла у себя, графиня распахнула дверь.

— И что это мы поделываем? Жареное едим, да? — она медленно подбиралась к нему, словно хищник к жертве.

Впоследствии об этом было неловко вспоминать, но первым жестом он отправил тарелку с курицей под кровать. Графиня рассмеялась.

— Еще и пили вчера, верно? — она потянула носом воздух. — Михаил Борисович, Вы же умный человек, так почему ведете себя, как пятилетний мальчик, которого родители первый раз одного дома оставили?

Возразить было нечего. Именно как ребенок. Пользуясь отсутствием женщин, вчера с графом напились так, что голова трещит до сих пор. Зато впервые с начала коронационного кошмара расслабились.

Она уже совершенно по-свойски размотала повязку и увлеклась исследованием шва. Гладила кожу вокруг, изредка касалась рубца, ощупывала бок. И было это не очень по-медицински. Вот еще чуть ниже сейчас соскользнет и очень неловко может получиться.

— Что-то не так? Больно? — всполошилась, разволновалась.

— Нет. — он рассматривал ее лицо, шею, выбившиеся прядки волос. Потом взял ее за запястья и перецеловал кончики пальцев. Сначала на правой, потом на левой. Давно тянуло и вот нашел возможность.

Она не визжала от возмущения, не била веером по лицу, но и не подавала знаков продолжения. Только смотрела своими расширенными зрачками.

— Михаил Борисович! Это неэтично, когда пациент флиртует с доктором. — еще и шутит.

Дышала бы ровнее — и прям вылитая безмятежность. И пальцы бы не дрожали. И румянец бы не заливал щеки. Все же девчонка совсем.

— Так я же не всегда буду пациентом. — улыбнулся он ее смущению. Не все его в краску вгонять.

— Если станете есть что ни попадя — надолго задержитесь в этом статусе. — строго произнесла графиня и чуть более торопливо, чем допустимо для спокойной, уверенной в себе женщины, покинула комнату. Сбежала практически.

* * *

На следующий день вместо самой графини появилась записка с этим птичьим почерком — чистописанием ее учителя тоже не озаботились — с предупреждением, что утром планируется снятие швов. А он привык уже ее прикосновениям.

* * *

В день великого события Тюхтяев с утра покрутился перед зеркалом, даже бороду расчесал. Смешно взрослому человеку так себя вести, но больше не хотелось выглядеть похмельным обжорой.

Вошла бледна, сосредоточена, серьезна, перекрестилась перед тем как дважды помыть руки, а потом осторожно и очень аккуратно сняла все узелки. Попросила привстать и почему-то зажмурила глаза. Он стоял, чувствуя себя немного глупо.

— Ну и как? — хриплым шепотом спросила она, все еще зажмуренная.

— Может все же посмотрите? — ехиднее обычного ответил он вопросом на вопрос.

Осторожно приоткрыла один глаз, успокоилась, распахнула ресницы.

— Какое счастье! Михаил Борисович, это такое чудо, что моим хирургическим дебютом стала успешная операция на брюшной полости. — воскликнула она, а у него колени похолодели.

— То есть как это — дебютом? — Тюхтяев только что спрятался за ширму чтобы спокойно одеться, но ради такого выглянул обратно.

— Ни разу раньше не зашивала мышцы и кожу. Зато получилось же! Вот что значит удача. — восторженно причитала она.

Господь всегда хранит дураков. Особенно старых и рыжих.

* * *

— Ну что, жив? — весело поинтересовался граф.

— Да, на этот раз выкрутился. — согласился Тюхтяев.

— А ведь говорил я тебе…

Да, в разгаре той знаменательной пьянки граф додумался до того, что Ксения приносит удачу в безнадежных случаях. И на Лиговке тогда выжила, и у него столько людей спасла, и Тюхтяева выручила, даже на Ходынке предупредительные меры все же сработали. Статский советник сомневался в эффективности такого талисмана, все же дуэль у Пети Татищева закончилась так себе, с другой стороны, в Саратове тот четырежды за месяц выходил на поединки с более ловкими стрелками и выжил.

Но развить тему не удалось — лакей сообщил о незнакомом посетителе.

— О, это ко мне. — обрадовался Тюхтяев. — Имею честь рекомендовать вам доктора медицины Павла Георгиевича Сутягина.

Граф уставился на пришельца с недоумением, а вот графиня сразу восприняла его в штыки, причем даже не сочла необходимым это скрывать. Оглядела его с ног до головы, скривилась и явно начала готовить свой репертуар издевательств. Хотя с чего бы: Сутягин — интеллигентный человек, три иностранных языка, красив, ухожен, эрудирован. От женщин отбоя не имеет, а тут вон как вышло.

— Его Высокопревосходительство граф Николай Владимирович Татищев.

— Очень рад знакомству. — поклонился гость.

— Вот, дорогой мой, наш ангел, ее Сиятельство графиня Татищева.

— Дорогая Ксения Александровна, я очень рад с Вами познакомиться. — воркующим голосом заговорил доктор и Тюхтяев впервые задумался над тем, стоило ли знакомить эту пару.

— Ксения Александровна, господин Сутягин будет очень рад обсудить с Вами Ваши находки в области фармацевтики. — по лицу графини понятно, что она бы на госте их испытывала с большим удовольствием. Особенно яды.

* * *

Вскоре Тюхтяев наблюдал как еще полчаса назад незнакомые друг другу люди превращаются в злейших врагов. Повод-то пустяковый: Сутягин поинтересовался здоровьем присутствующих, и статский советник похвастался новым швом. Ксения Александровна еще на этом этапе поджала губы.

— Вряд ли стоило тратить время на зашивание поверхностной раны. — небрежно бросил Сутягин, возвращаясь к столу.

— То есть как это поверхностной? Да там разрез до сальника дошел! — возмутилась она.

— Женщины так впечатлительны. — произнес Сутягин, адресуя реплику графу и советнику, но это был его роковой просчет.

— Тогда поясните, что же это было. — произнесла графиня и прямо на салфетке набросала схематично слои внутреннего мира статского советника с указанием цветов, фактур и глубины повреждения. Бок сразу закололо.

— Ну будет, будет. — брейк надо объявлять, промелькнуло в голове. — Мы поняли, что вы оба разбираетесь в хирургии, и не будем доказывать очевидное. Я бы хотел обсудить это удивительное зеленое средство.

* * *

Неделю спустя Тюхтяев почитывал удивительное письмо. Эти дни он провел между двумя городами, занимаясь переездом и сдачей полномочий, так что немного упустил из виду проблему, которую сам и создал.

«Мой дорогой Михаилъ Борисовичъ! Очень прошу урезонить Вашего пріятеля, пока я не воспользовалась Вами же подареннымъ прессъ-папье. Судя по всему, скоро онъ отречется отъ современной науки и начнетъ примѣнять «Молотъ вѣдьмъ». Причемъ начнетъ съ меня, а я еще такъ молода и совсѣмъ не повидала міръ. Ваша добрая подруга Ксенія Татищева».