А отчего бы и нет? Он достал записную книжку.

— Есть у меня знакомец один, он точно заинтересуется Вашей идеей.

И прямо из Кунсткамеры отправил записочку горному инженеру Зданкевичу, должок которого лет за десять оброс хорошими процентами.

Он проводил свою прелестную спутницу на набережную Фонтанки, где та, наконец, вышла из состояния погруженности в свои мысли, критично уставилась на него и с внезапной теплотой произнесла.

— Вы меня поразили, Михаил Борисович. Это такая редкость — увидеть столь увлеченного человека. — пошевелила пальчиками, пытаясь изобразить какую-то сложную фигуру. — Я буду очень рада видеть Вас чаще. Приходите завтра к обеду. Евдокия обещала что-то очень вкусное.

И скрылась в своем странном доме.

* * *

В качестве сувенира к обеду статский советник прихватил начальника Среднесибирской геологической партии, который так кстати заехал в столицу между постоянными разъездами.

— Позвольте представить Вам, Ксения Александровна, Зданкевича, Карла Ивановича. Горный инженер, мой давний знакомец. — Тюхтяев представил юной графине яркого, похожего на итальянца или испанца белоруса, в чьих жилах неведомо откуда затесалась толика горячей крови, позволившей выбиться в люди из заштатного Люцина. Не сорвись в правдоискательство в восемьдесят шестом, так бы и остался предметом зависти рыжего надворного советника. Но вышло иначе, зато Тюхтяев и дело хорошее сделал, и в любимой среде знакомства завел, так что порой просто поговорить можно.

Ксения поедала глазами прибывшего. Тот вроде бы женат, и не стоит его смущать таким вниманием.

— А эта, Карл Иванович, удивительная женщина — графиня Ксения Александровна Татищева. — Разносторонних интересов и широких взглядов особа. Ксения Александровна предложила чудесную идею, которую тебе, мой дорогой, точно захочется воплотить.

Слово за слово и Зданкевич уже что-то набрасывает на листке, а Ксения добавляет прямо поверх его рисунка. Великого и ужасного инквизитора оба забыли.

Заглянув в Климов переулок на следующий день, Тюхтяев издалека увидел сразу полдюжины черно-зеленых с голубым мундиров. Те гомонили, выгружали букеты, коробки какие-то, шутили. Были жарки и энергичны, словно молодые жеребята. Так и велел кучеру не останавливаться.

Пара дней прошла и получил первую записку от нее с приглашением на обед.

— Вы совсем забыли меня. — сама в азарте, показала уже все свои богатства, стопками заполняющие псевдомузыкальную комнату, восхищенно перечисляла всех, с кем познакомилась за неделю. А ведь это первые ее настоящие знакомства — после провинции, траура и тех незадачливых иностранцев. Радуется, как дебютантка.

— Ксения Александровна, я же в столице некоторым образом по делам. — вспомнил на свою голову.

— О, точно! И как успехи в Ваших хлопотах? — она тут же переключилась на что-то еще после не очень искреннего убеждения, что блестяще.

Это первая его ложь для нее. Не лукавство, а откровенное вранье: дела шли из рук вон плохо. То есть поручение он выполнил, бумаги отвез и даже дожил до их подписания, но вот остальное…

Только этим утром его пригласили в неприметный кабинетик и сделали предложение, от которого очень неудобно отказываться, и которое некоторым образом поставило крест как на три десятилетия лелеемой карьере, так и на невнятном сватовстве.

— Ксения Александровна, я тут уехать должен буду. Возможно, далеко и надолго. — он все еще не мог придумать, как закончить этот разговор, чтобы донести до ее беспечного сознания грядущие проблемы.

— Надеюсь не в Сибирь? — лукаво произнесла она.

Это ж надо, ко всему еще и догадлива чересчур.

— Всегда восхищался Вашей проницательностью. — остается только улыбаться.

Зато с нее веселье как слетело. Мгновенно стала серьезной, участливо протянула к нему руки. Не стоит сейчас ее трогать, себе одно расстройство и ей тоже никакой радости.

— Мне должность предложили. Томского полицмейстера. — звучит-то как! Лет двадцать назад бы радовался немыслимо.

— В гости позовете? — и голос-то шутливый, а взгляд куда умнее, чем обычно демонстрирует. Ох, не проста графиня Татищева, совсем не проста.

Мелькнуло эгоистичное желание забрать ее с собой. Вот такой трофей со столичной охоты. Но кто же согласится из такого дома, из комфорта петербургской жизни с балами, вечерами, магазинами, театрами оказаться в краю суровой погоды и безысходной тоски? Да и он сам не декабрист, чтобы на такое претендовать.

— Вы уж не скучайте. И пореже влезайте во всякое. — в последний раз дотронулся до ее руки, понимая, что именно это прикосновение и будет помнить потом долгие холодные годы.

— Михаил Борисович, спасибо Вам за это приключение. — она улыбнулась каким-то своим мыслям.

— Вам полезно чем-то увлекаться. И минералы — они побезопаснее дипломатов.

Кто бы подумал, что так загорится. Сама на топаз похожа: абсолютно невзрачный в породе, зато после огранки приобретает немыслимую глубину. И крепкий, почти как бриллиант. Он ей кольцо с этим камнем купил еще в Москве, но так и не решился вручить. Теперь-то уже и незачем.

— Вы… — она замолчала, а потом без всякой иронии и светской изысканности продолжила. — Берегите себя. И помните, что все наладится, а в этом доме Вам всегда рады.

Уже на пороге порывисто обняла его, обдав лёгким ароматом духов, юного тела, любимого шоколада. Он коснулся ее лопаток, впервые так близко рассмотрев сияющие глаза. Теплые мягкие губы коснулись щеки.

— Возвращайтесь. — был ли этот шепот, или просто хотелось его услышать, вот и придумал?

* * *

До высылки оставалось несколько дней, и пусть самое тягостное дело он закончил, приходилось спешить, дабы успеть все. Составить распоряжения относительно начатых проектов, в наивной надежде, что преемник их хотя бы прочитает, подготовить бумаги для графа Татищева по прежним заданиям, часть из которых завезти лучше сразу в его столичный дом.

Подслушанные разговоры навели на плохие мысли. Что-то у графа в столице накопилось многовато недоброжелателей, и ходил неуловимый по происхождению, но устойчивый слушок, что вскорости закатится карьерная звезда спесивого Николя Татищева, как и не было. Вряд ли одним ходынским происшествием его топить будут, а самое слабое место в семейной обороне этого рода он и сам теперь не хуже знал. И раз язык не повернулся при встрече, придется написать. Не с первой попытки получилось, но он рассчитывал, что напугает ее в должной степени.

«Дорогая Ксенія Александровна!

Обстоятельства вынуждаютъ меня совершить дальнее путешествіе, о которомъ я уже Вамъ разсказывалъ. Но считаю своимъ долгомъ предупредить Васъ о грозящей всѣмъ намъ опасности. Люди, чье вліяніе и возможности, намного превосходятъ мои, могутъ нанести вредъ Н.В. Возможно, выбравъ своимъ инструментомъ Васъ. Поэтому заклинаю — будьте благоразумны и не доверяйте каждому, кто встрѣчается на Вашемъ пути.

Сожалѣю, что мы провели такъ мало времени вмѣстѣ. Вы удивительная женщина, и наше знакомство я считаю одной изъ лучшихъ неожиданностей въ моей судьбѣ.

Вашъ покорный слуга М. Тюхтяевъ».

Уже на выходе с Моховой поймал извозчика, поручил ему передать конверт дворецкому новенького дома в Климовом переулке — сам не рисковал, потому что с обеда не покидало неприятное ощущение слежки. Мимо пробежала стайка студентов, на которых и внимания-то не обратил — как молодые жеребята резвятся, нет на них управы. Один споткнулся, столкнулся с Тюхтяевым, задев стопкой учебников, многословно извинился и побежал дальше.

Поначалу и не заметил, что правый карман пальто медленно увлажнился, только тяжело вдруг стало, и спать, нестерпимо захотелось спать.

Нелепо как вышло!

* * *

В жизни статского советника самым хлопотным делом была исповедь — обычно между постами он успевал столько раз вдоль и поперек пройтись по перечню заповедей, что затруднительно было припомнить все грехи. И перспективу загробной жизни он себе представлял без особых иллюзий. Но отчего же так плохо-то? Раскалывается голова, горит бок и безумно мучает жажда. Он с трудом приоткрыл один глаз и наткнулся на радость склонившегося прямо к нему лица. Еще чуть-чуть и носами столкнутся.

* * *

— И снова здравствуйте, Михаил Борисович! — с натянутым восторгом улыбнулась ему несостоявшаяся невеста. Все-таки ад.

— Вы? — просвистел он.

— Я. — Промокнула его губы влажным полотенцем. — На этот раз Вы весьма экстравагантно меня навестили.

Последним четким воспоминанием была Моховая, экипаж и тьма. Прислушался к ощущениям — руки и ноги явно были на месте, даже слушались, только вот тошно было. Да и ощущения какие-то неправильные. Что-то не так.

Он пошевелил левой рукой — движение правой отдавалось в бок и было неприятным. Под простыней он был почти голым. И она тут рядом. Это совсем неловко.

— Что?

— Ножевое ранение. Вроде бы без повреждений внутренних органов. Вас зашили, обработали, перевязали. Денек полежите — и вставать начнем. — отрапортовала графиня Татищева.

— Кто? — кто порезал, он смутно догадывался. Зря проигнорировал подростков. Но кто переместил его от аристократического квартала до непонятной дыры, в которой по неведомому капризу поселилась графиня? Да и кто-то же оказывал помощь. Не могла же она? Хотя «я изучала медицину по журналам». Нет, одно дело пульс искать, и совсем другое — настоящие раны лечить.

— Сюда Вас кучер довез, которому Вы письмо для меня передавали… — она поморщилась. — Сбежал быстро.

— Л-лечил кто? — не стоит сейчас делать эту историю достоянием общественности. Вообще ни к чему. Надо затаиться и посмотреть, что будет. Ведь не грабили же его? Значит, неспроста резали.