— Ты кто? — спросил Прошкин, — я тебя знаю?

— Я? Ты спросил, кто я? — ответил человек, — ты искал меня так долго, и теперь задаешь такие глупые вопросы. Я Ангел Сна. Зачем я тебе нужен? Убить меня? За что?

— Ты отнял у меня самое дорогое в жизни, мою семью. Я, Лев Прошкин, буду судить тебя, своим собственным судом. Я для тебя теперь Судья, Прокурор и Адвокат в одном лице. И я приговариваю тебя… — с этими словами Лёва схватил человека за рукав. Под одеждой ничего не было. Ангел Сна громко засмеялся. В это момент Лёва проснулся.

Тусклый свет настольной лампы едва освещал старые стены гостиничного номера. Единственное окно было занавешено так плотно, что не понятно было, день на улице или ночь. Ангел Сна сидел за столом. Он был сосредоточен и лицо его не выражало никаких эмоций.

«Ну что ж, Алина Никольская, пришел наш с Вами день, — подумал он, — мы долго шли к нему, и вот, он наконец настал. Завтра мы оба уйдем в вечность. Вы же сами этого хотели, не правда ли?»

Ангел Сна достал из сумки одноразовый шприц и резиновый жгут. Ловким, привычным движением затянул жгут на правой руке выше локтя и медленно ввел иглу прямо в вену. Кровь густая и ярко красная заполнила внутреннее пространство шприца. Он аккуратно извлек иглу, надел колпачок и, завернув шприц в носовой платок, положил во внутренний карман куртки.

Мысленно Ангел Сна вернулся в то роковое утро, которое поставило крест на его жизни. Предчувствие чего-то плохого не покидало его с того самого момента, когда он, прогуливаясь босиком по мокрой, холодной гальке, наступил на выброшенный кем-то шприц. Море было неспокойным. Волны, одна за одной накатывались на берег и с отчаянием разбивались о прибрежные камни. Казалось, титаны состязаются в силе, и нет предела их мощи. Порывы сильного ветра раскачивали шезлонги, которые послушно подчинялись его силе. Небо было угрожающе серым. Чаек, так ненавистных Ангелу, не было.

«Души умерших предпочитают покой, а души живых жаждут бури,» — усмехнулся он.

Пляж был пуст. Не было людей, кричащих, плюхающихся как тюлени в море, поджаривающих уже и без того, сгоревшие тела на палящем солнце. Ангел Сна любил такую погоду. Он выходил к морю и наслаждался стихией. Преодолевая порывы ветра, он брёл по берегу и размышлял. Нога соскочила с камня, с трудом удерживая равновесие, он тут же почувствовал жгучую боль в ступне. Шприц, вероятно брошенный наркоманами, был с остатками крови, и его игла вошла глубоко. Ангел Сна сел на мокрый и холодный камень, и выдернул его из ноги.

«Уроды! — громко выругался он тогда и подумал, — этот шприц, Случайность или Закономерность для меня?»

Положительный результат анализа на ВИЧ дал ответ на все его вопросы. Ангел Сна проникся ненавистью ко всему миру. Он почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. И жизнь обретает совсем иную качественную характеристику, отличную от той, которая была до этого анализа. Смысл жизни, который и так был призрачным, но оставался целью и имел определённый силуэт, стал подобен лопнувшему мыльному пузырю, капли, от которого попали в глаза. Слёзы душили. В голове творился сумбур и хаос. Ухмылка подобная гримасе смерти перекосила лицо. Оно было бледным и страшным.

«Результат положительный. Звучит, как приговор к расстрелу. — пронеслось в его голове, — Положительный — это знак плюс, это увеличение, прибыль, это соединение, это то, что делает единичное общим». Но теперь плюс был другим. Он показался Ангелу Сна крестом на могиле, покосившимся и занесённым снегом.

Пикапер вышел из гостиничного номера, плотно закрыл дверь, сдал портье ключи, и, накинув капюшон, побрёл по протоптанной в снегу тропинке в направлении Старого Города.

Ровно в 18–00 вся команда Льва Валентиновича Прошкина была в полном сборе. Лёва сидел в своём кресле и немного иронично смотрел на своих соратников. Секретарша Марина, волновалась больше всех. Вероятно, роль наживки для поимки Ангела Сна не очень нравилась ей. Но отступать было некуда. Степан елозил на стуле, периодически вскакивал и куда-то звонил. Он был одет подобающим образом и выглядел, как альпинист новичок. Непонятного цвета комбинезон, из многочисленных карманов которого выглядывали фонарики, верёвки и неведомые железки, вязанная черная шапка, именуемая в народе «петушок», но гордо названая Степаном «головной убор спецназа», все говорило о том, что парень настроен нешуточно. Рафик, который приехал на старенькой «копейке», нервно вращал связку ключей на указательном пальце. Для конспирации машину он одолжил у брата своей жены. Знаменитая белая «Приора» Рафика могла испортить всё дело, поэтому она спокойно стояла в гараже. Рафик был невозмутим и горд от мысли, что участвует в таком серьёзном деле. Одежда Рафика не претерпела никаких изменений.

Стёпа срывал с головы Рафика культовую восьмиугольную кепку и пытался напялить на свою кучерявую шевелюру. Рафику это не нравилось. Он восстанавливал статус-кво и недовольно ругался на антихакера на своём языке.

«Ну и банда, — подумал про себя Прошкин, — с такими точно можно в разведку».

Времени оставалось всё меньше, и Лёва приступил к инструкциям, которые заранее расписал для каждого, на отдельном листе бумаги.

— В общем, так, друзья мои, — многозначительно начал Лёва, — давайте расценим наши действия как игру. Если ты играешь, то игра должна быть филигранной, незаметной. Иначе, это будет фальшь. А фальшь — это плохая игра. Если ты, плохой игрок, то и тот, с кем ты играешь, так же плох. Достойный соперник перестанет расценивать тебя, как достойного, когда это почувствует. Истина — понятие спорное, но «победа» и «поражение»- реальные диалектические категории.

— Понесло шефа! — глубоко вздохнув, сказал Стёпа, — сейчас начнет лекцию, держись ребята.

Марина захлопала своими длинными ресницами. Рафик слушал внимательно, порой казалось, что он даже что-то понимал.

— Так вот, — продолжал Прошкин, — в очень тонкой игре, победа может обернуться поражением и наоборот. А искренность иногда становится результативным ходом. Поэтому, что бы сегодня не произошло, мы должны быть такими, какие мы есть на самом деле. Вот всё, что я хотел сказать. Теперь о действиях. Тут все просто. Выезжаем на место, Рафик остаётся в машине и ждёт сигнала. Марина, ты выходишь на исходную точку к памятнику. Стёпа, находишь место, откуда просматривается вся площадь, и наблюдаешь за территорией. Я спрячусь, как можно ближе к Марине, когда он подойдет, я возьму его сам, без шума и пыли. Сейчас Степа настроит наши микрофоны, мы проверим связь, и можно выдвигаться. Да, чуть не забыл, мой начальник охраны, не в курсе. Об операции знаем только мы. Всю ответственность я беру на себя. Марина, переодевайся, возьми фотографию этой девушки, все время забываю её имя.

— Полина Воронцова, — напомнил, хихикая, Степан.

— Да, Полины Воронцовой. Она же наша Алина Никольская, и постарайся максимально быть на неё похожей. Ну, там, макияж, прическа. Конечно, будет темно, но зная его чутьё, осечки допустить мы не должны. Вопросы есть? Вопросов нет. Выдвигаемся через час. Офис закроем, раз оставить нам тут некого.

Связь была проверена, Рафик спустился к машине, Марина ушла в приёмную, Стёпа развалился на диване, и листал журнал. Лёва задумчиво сидел на своём рабочем месте и смотрел на часы. Последний отсчёт начался.

Марина вбежала в кабинет минут через сорок. Она была взволнована и глаза ее странно блестели.

— Лев Валентинович, — начала она заикаясь, — там к Вам… Ну, в общем, он просит, ему очень надо, поговорить с Вами.

— Кто там ещё? — недовольно пробурчал Прошкин, — я не жду никого, скажи что меня нет, умер, растворился, скажи что угодно.

— Лев Валентинович, это Вольфганг, — еле произнесла это запрещенное имя Марина.

— Кто? — Лёва, как ошпаренный подскочил на своём месте, — гони его в три шеи, точно беду накличет. Вот принесла же нелёгкая.

Степа радостно закричал: «Сладенький!» И с диким хохотом побежал в приёмную.

Вольфганг стоят в дверях, голова его была опущена, растаявший снег с его одежды, образовал большую лужу воды, вокруг стриптизёра. Вольфганг был похож на героя американского боевика, окунувшегося в суровые реалии нашей страны. Лёва вышел ему навстречу и протянул руку. Вольфганг, обрадованный, что с ним все же согласились разговаривать, виновато залепетал:

— Лев Валентинович, Вы единственный к кому я могу обратиться, если я завтра не отдам им эти двести долларов, я лишусь работы, а у меня мама, я деньги ей отправляю, мне никак нельзя, я отработаю, вы же меня знаете, мне очень неудобно, но кроме Вас…

— Шеф, давай «Сладенького» с собой возьмём! — радостно закричал Степан. — А что? Маринке спокойней будет, она давно к нему неровно дышит. Да и нам такой Киборг не помешает. Можешь с моей доли заплатить ему, я согласен.

— Вова, ты самая большая моя ошибка, я же тебе об этом говорил, я не могу положиться на тебя и у меня нет для тебя работы, а деньги просто так, я не даю. Ступай, я ничем помочь тебе не могу.

Вольфганг глубоко вздохнул, извинился и направился к выходу, не поднимая головы. Лёва посмотрел на Степана. Тот укоризненно качал головой, Прошкин перевел взгляд на Марину и, перехватив её влюблённый взгляд, которым она провожала Вольфганга, окликнул стриптизера по имени. Вольфганг обернулся, в его глазах светилась надежда.

— Значит так, — сказал Лёва тоном не требующим возражений, — мы сейчас уезжаем, ты остаёшься в офисе, с собой не возьму, нет доверия к тебе пока. Вернёмся поздно. Твоя задача следить за сайтом, охранять офис и по моей команде, если понадобится, конечно, вызвать начальника моей охраны и отправить его вместе с ребятами, вот сюда.

И Прошкин быстро написал на чистом листе бумаги координаты места, где будет развиваться основное действие.

— Сразу по приезду, я заплачу тебе двести долларов и больше никогда, слышишь, никогда не появляйся в моей жизни, — закончил Лёва.