Отца Дамьена за столом не было. Наверное, он появится утром.

Кубки наполнили вином и элем, подали блюда с мясом.

— Откуда у нас и мясо вепря, и оленина? — пробормотала озадаченная Аллора.

— Мы в последнее время много охотились, — объяснил очень довольный ее удивлением Джаррет.

— По ту сторону песчаной полосы? — спросила она.

— Если вы беспокоитесь о нас, миледи, то мы очень осторожны, — заверил ее Джаррет.

Она поймала на себе пристальный взгляд Брета.

— Тебе что-нибудь известно об опасности, которая подстерегает по ту сторону полосы, Аллора? — спросил он.

— Все знают, что там опасно находиться. Называйте здешнюю местность Англией, если вам угодно, но вашими соседями по-прежнему остаются шотландцы.

— Сейчас зима. Мои соседи сидят в своих поместьях.

— Но ведь и они охотятся, — заметил отец Джонатан.

Правда, теперь охотятся мало и охотничьи домики пустуют да и землю люди забросили, готовясь к войне с вами, так что этой зимой людям приходится туго. Особенно страшно, что голодают дети.

Брет долго молчал. Аллора ожидала что он разразится гневными словами, но ошиблась.

— Это мои вассалы, — сказал наконец Брет. — Я здесь верховный правитель, независимо от того, признают ли меня Роберт Кэнедис и Дункан Эдинбургский или нет. Если голодают дети, то скажите поварам, чтобы их накормили здесь. Припасов у нас хватит на всех. — Он снова посмотрел на Аллору. — Рад слышать, что в лесах есть охотничьи домики. Мои люди с благодарностью воспользуются ими.

Пришли музыканты, арфист и лютнист, и в зале зазвучала прекрасная нежная мелодия. Подали новые блюда, снова наполнили кубки. Обед шел к концу. Брет поднялся из-за стола и взял за руку Аллору.

— Завтра предстоит долгий праздничный день, поэтому мы пожелаем всем доброй ночи и пойдем к себе. — Он на ходу поцеловал в макушку свою сестру, и Аллора с сочувствием подумала, что Элайзии сейчас, должно быть, невесело. Она очень любила брата, всегда была гордостью отца и всей семьи, а теперь…

Вот если бы Дэвид вернулся сюда и попросил руки Элайзии. Хотя могли бы возникнуть осложнения…

Но как только они добрались до своей комнаты и за ними закрылась дверь, она забыла об Элайзии, потому что Брет подхватил ее на руки, отнес на их широкое мягкое ложе и сразу же оказался на ней. Он глядел ей в глаза, а рука его скользнула вверх по ее ноге и добралась до полоски голого тела на бедре. Аллора замерла, удивленная его дерзкими манипуляциями, но когда он проник пальцами внутрь, вздрогнула и губы ее раскрылись. Он поцеловал ее в губы, и его горячее дыхание зажгло огонь в ней. Он задрал выше бедер ее тунику и, едва успев расшнуровать спереди свои рейтузы, стремительно вошел в нее, резкими движениями вторгаясь все глубже и глубже. Теплая волна, прокатившаяся по ее телу, перешла в жар неистового желания. Она встретилась с ним взглядом, и огонь в его глазах воспламенил ее еще больше.

— Скажи, что любишь, — приказал он, — шепни мне слова любви…

Она вскрикнула, достигнув точки наивысшего наслаждения, и едва заметила, что он достиг кульминации почти одновременно с ней. Несколько мгновений спустя он поднялся, сбросил с себя одежду, помог раздеться ей, лег рядом и обнял ее. Она почувствовала, как он провел кончиками пальцев вверх и вниз по ее спине, и, повернувшись к нему лицом и откинув назад голову, погладила его по заросшей густыми волосами груди, потом ее рука скользнула вниз, и пальцы нежно обвились вокруг его орудия любви, с поразительной, быстротой твердевшего и набиравшего силу. Она снова встретилась с ним взглядом и, заметив, что его глаза горят страстью, откинула согревавшее их тела одеяла. Она обнимала его, гладила, целовала плечи и грудь, очень медленно спускаясь все ниже и ниже по его телу, пощипывая, поглаживая, лаская и покрывая горячими влажными поцелуями. Судя по всему, ему нравилась эта игра, он охотно позволил себя ласкать.

— Скажи, что любишь, — приказала она, ловя его взгляд. — Шепни мне слова любви…

— Ишь чего захотела!

Он вдруг приподнял ее, поставил на колени и, оказавшись за ее спиной, глубоко вторгся в нее, двигаясь, медленно, ритмично и лаская ее груди. Она забыла обо всем на свете. Она не могла бы сказать, говорит ли он что-нибудь или нет, но была уверена, что слов любви он ей не шептал. Значит, он может делать с ней все что угодно, но даже бурная страсть не заставит его произнести слова любви. Хотя она и уговаривала себя, будто слова не имеют никакого значения, но на глаза навернулись непрошенные слезы. Она с удивлением заметила, что он смотрит на нее изучающим взглядом.

— Можно подумать, что ты полностью покорилась.

— Чему?

— Мне.

Глаза снова защипало от слез. Она хотела было откатиться от него подальше, но он поймал ее за руку и вернул на место. Она чувствовала рядом его мускулистое тело, слышала глубокое биение его сердца. Волосы на его груди щекотали ей нос, она подняла голову и встретилась с ним взглядом.

— Ты не раз говорила мне, что никто не хочет, чтобы я стал не таким, каков я есть. И вот я здесь. Я, норманн, сплю в кровати Айона, и все же мне иногда кажется, что ты недовольна. Но как же быть с благородным Дэвидом Эдинбургским? Ведь все шло к тому, что он будет здешним лаэрдом. Лучшего и желать нельзя: шотландский лаэрд, на которого пал выбор Малькольма и который, несомненно, тебе тоже пришелся по душе.

— Верно. Когда-то предполагалось, что я выйду замуж за Дэвида, — сказала она. — А ты должен был жениться на Люсинде. Может быть, ты все еще тоскуешь по ней и по дальним краям? С более теплым климатом?

Он пропустил прядь ее волос сквозь пальцы.

— Люсинда пошла своей дорогой, я — своей…

— Я слышала, как она сказала, что замужество не станет для нее препятствием — и она готова продолжить ваши отношения…

— Ты также слышала, наверное, что я ответил. Она выходит замуж за моего друга, которого я не желаю обманывать.

— Хм-м. Но ты ничего не сказал, что это обесчестило бы твою невесту, которая для тебя хуже ежихи.

Губы его дрогнули в улыбке.

— Я не раз говорил, что считаю тебя гораздо лучше ежихи!

— Ах, какой комплимент, милорд! Этак вы вскружите мне голову!

— Думаю, вам и без меня хорошо известны ваши достоинства. Боюсь слишком часто о них упоминать…

— Уверяю вас, мне не надоест это слушать.

— …потому что не хочу, чтобы вы подумали, что, одураченный вашей красотой и прелестями, я превратился в полного болвана.

— О, я хорошо осведомлена о своих достоинствах! Знаю, что немало мужчин готовы драться до последнего, но не за меня, а за Дальний остров.

Брет неожиданно поцеловал ее в губы.

— Ты — неотъемлемая часть этого приза! — сказал он и, встав с постели, подошел к одному из сундуков. Он что-то взял из него и, когда сел рядом с ней, протянул на раскрытой ладони золотую брошь филигранной работы с прекрасным крупным изумрудом в центре.

— Это мой рождественский подарок, миледи. Я долго ломал голову, стараясь придумать, что можно подарить принцессе, которая всю жизнь могла иметь все, что пожелает, кроме полной свободы. Я не могу предоставить вам свободу, но эта вещица, по-моему, должна вам понравиться. Я получил ее от матери, а к ней она попала от Гарольда Годвинсона. Это редкая и драгоценная вещь работы старинных англосаксонских мастеров. А изумруд напоминает мне твои глаза. И еще я думал, что тебе, возможно, будет приятно узнать, что эта вещица не имеет никакого отношения к норманнам — разве что передана через мои руки — и составляет, наверное, часть нашей истории.

У Аллоры снова защипало глаза от близких слез, но на этот раз ей хотелось плакать от счастья. Он долго обдумывал подарок для нее, а она-то была уверена, что он сочтет ее вообще недостойной подарка.

Дрожащими пальцами она взяла брошь из его руки, встала на колени и поцеловала его в губы.

— Подарок чудесный, и я тебе очень благодарна. Трудно представить себе что-нибудь более прекрасное и изысканное. — Аллора поднялась с кровати и пересекла комнату. «Странно, — покраснев, подумала она, — но меня, кажется, уже не смущает, что я бегаю перед ним нагишом». Она подошла к своему сундуку и, бережно положив брошь в специальное отделение, достала из сундука завернутый в ткань узелок, лежавший сверху.

Чуть помедлив, она принесла сверток к нему на кровать и развернула ткань. Там лежал плащ, изготовленный из тончайшей шерсти, окрашенной в кобальтовый цвет. Спину плаща украшала вышивка золотом, изображающая его герб.

— Неужели ты сделала это сама? — удивленно воскликнул он.

— Плащ помогла сделать жена пастуха — она прядет самую тонкую и теплую шерсть. А вышивку делала я с помощью Мери, Лилит и также Элайзии. Плащ оторочен лисьим мехом. Я хотела остановить выбор на горностае, но мех рыжей лисы, по-моему, лучше сочетается по цвету с гербом…

— Это необыкновенно красивый подарок. Я рад, что ты для меня его сделала, — сказал он, целуя ее.

Она улыбнулась:

— У меня есть еще один подарок, но я не могу вручить его тебе сегодня. Думаю, нет, уверена, — что он тебе очень понравится. Но он пока не совсем готов, так что тебе придется подождать.

— Хоть намекни что это такое, — настаивал он. Она покачала головой:

— И не просите, милорд. Вы, конечно, завоевали, покорили и подчинили нас всех, но от меня больше не добьетесь ни слова.

— В таком случае мне, возможно, удастся еще разок добиться от вас хотя бы шепота…

Он поцеловал ее в губы, и она моментально обвила руками его шею.

Утром они проснулись очень поздно и чуть не опоздали в церковь, где состоялось продолжительное богослужение.

В тот день по традиции Аллора позвала в часовню самых бедных своих вассалов, омыла им ноги и проследила, чтобы их хорошо накормили. Она не рассказала Брету об этой древней христианской традиции, которая соблюдалась здесь, но он, видимо, знал о ней и с готовностью принял участие в этом обряде. Хотя он иногда отпускал окружающим не вполне благочестивые замечания, однако его слова воспринимались с улыбками, и, наблюдая за ним, Аллора еще раз убедилась, что он с каждым днем завоевывает все большую симпатию, и почему-то подумала: интересно, знает ли об этом дядюшка?