Дверь с грохотом закрылась.

Аллора даже не оглянулась. Слышно было, как Брет движется по комнате, снимая одежду. Он не произносил ни слова.

Она чуть повернула голову и уголком глаза следила за ним. Он остановился возле кровати — совершенно голый, бронзовый в свете пламени — и, прихватив двумя пальцами фитиль свечи, загасил ее. Комната погрузилась в полумрак. Брет забрался в постель и, укрывшись одеялом, повернулся к ней спиной. Аллоре вдруг стало очень одиноко и неуютно: одно дело — спорить с мужем, когда речь идет о чувстве долга, и совсем другое — когда тебя не хотят.

А если он ее не хочет, то вполне вероятно, что ей придется всю оставшуюся жизнь провести в северной башне.

У нее онемели пальцы, но она упрямо продолжала расчесывать волосы. Грустно. Даже огонь в камине горел уже не так ярко.

Брет вдруг заговорил резким, хрипловатым голосом. У нее от неожиданности даже щетка выпала из рук.

— Поторопись! Ложись в постель!

С перепугу она моментально подчинилась приказанию и, все еще закутанная в полотенце, легла на свою половину кровати, натянув одеяло до подбородка. Представив себе разделяющее их расстояние на огромной кровати, она поежилась от холода. Бежали секунды, минуты, а может быть, часы… интересно, заснул он?

Почувствовав его прикосновение, она чуть не вскрикнула. Он подтащил ее к середине кровати и откинул одеяло.

— Что это такое? — удивился он.

Растерявшись, она судорожно сглотнула, но не удержалась от ехидного замечания:

— Это полотенце, милорд. Точно такое же, какими пользуются в городе, в Лондоне.

— Понятно. Но что оно делает в постели? — возмущенно продолжал он.

— Мне… было холодно.

— Странно. Ведь ты с готовностью бросилась с башни в ледяное море… совершенно голая.

— Когда я прыгала, на мне была одежда.

— Но когда я вынул тебя, ты была голой.

Она покраснела от возмущения.

— Я, теперь не так хорошо плаваю, как раньше, прошептала она. — Я боялась утонуть.

— И ты отбросила скромность ради спасения жизни, поэтому и появилась из воды, словно морская нимфа, на глазах у всех мужчин…

— Кроме тебя, меня не видел ни один мужчина, — напомнила она.

— Но ведь ты была намерена встретиться с дядюшкой и его людьми. Могла бы получиться незабываемая встреча!

— В лесу есть охотничьи домики, а в них сколько угодно меховых одеял…

— Хватит об этом! Сними с себя это дурацкое полотенце и выбрось вон из кровати!

Она тупо смотрела на него, не подчинившись немедленно его приказу. Он сдернул с нее полотенце и, презрительно фыркнув, швырнул его на пол. Перекатившись на живот, она замерла, испуганная неожиданной грубостью его действий, но тут же почувствовала его прикосновение, которое никак нельзя было назвать грубым.

Он убрал ее волосы со спины и кончиками пальцев провел вдоль позвоночника. У нее перехватило дыхание. Он прикоснулся губами к ее шее, потом скользнул языком вдоль спины, где только что провели линию пальцы. Положив ладони на ягодицы, он повернул ее к себе и нежно поцеловал в живот, а руки его принялись ласкать ее грудь, пока она чуть не вскрикнула от нестерпимого жара, возникшего между ног. Страстное, безудержное желание охватило ее.

Он не спешил, хотя она умоляла его, и продолжал нежно поглаживать и целовать ее бедра, пока она не вскрикнула. Она встретилась с ним умоляющим взглядом и закрыла глаза. Он поцеловал ее грудь, потом губы и наконец медленно вошел в ее плоть. В его движениях не было больше ни нежности, ни нерешительности. Неистовая страсть задавала темп. Аллора прижалась к нему, и сладкая истома разлилась по ее телу. Пальцы ее впились в твердые мускулы его плеч, и она смутно слышала собственные прерывающиеся крики. Нарастая волна за волной, напряжение достигло наивысшей точки. Тело Аллоры содрогнулось. Она чувствовала, что его напряжение тоже достигло кульминации, и, ощутив разлившуюся в теле теплоту, замерла, крепко прижавшись к нему.

Несколько мгновений спустя он уже лежал рядом с ней. Она ждала, что он ее обнимет, ей хотелось прижаться к нему. Но, повернув голову, увидела, что он лежит, приподнявшись на локте, и смотрит на нее изучающим взглядом.

— Похоже, что сегодня мне не дождаться от тебя никаких ласковых слов, любовь моя? — с упреком сказал он.

Она опустила глаза. Он заставил ее забыть, что они находятся не в самых лучших отношениях.

— Что бы я ни сказала, ты ведь все равно не поверишь мне, — жалобно произнесла она.

Он пожал плечами:

— Дело не в том, что я не верю тебе, Аллора, а в том, что ты подчиняешься мне до тех пор, пока тебе не покажется, что я делаю что-то не так, как хотелось бы тебе. У тебя поразительная способность унижать меня. Подумать только! Моя жена предпочла броситься в море — причем в ледяную воду! — лишь бы не оставаться со мной.

— Я сделала это ради Дэвида, и ты это знаешь.

— Ради другого мужчины. Это, конечно, в корне меняет дело, — горько усмехнувшись, сказал он. — Ты успела узнать меня. Как тебе могло прийти в голову, что я стану подвергать пыткам твоего белокурого друга?

Не могла же она рассказать ему, что ей стало известно о Дэвиде… и Элайзии.

— Но ты упрятал меня в башню! — напомнила она. Брет даже застонал.

— Мне было необходимо как-то отреагировать! Возможно, я поторопился и вел себя глупо…

— Я пришла к тебе и попросила…

— Ты пришла и начала указывать, что мне следует делать, — прервал он ее.

— А разве ты сам этого не делаешь?

— Только если меня провоцируют. А ты, миледи, провоцировала меня, переходя всякие границы.

— Я уже говорила: тебя никто не заставлял меняться. Ты явился сюда как человек Вильгельма Завоевателя, а не Малькольма, как мои отец и дядя, которые присягнули ему на верность. Что, если я явилась бы в дом твоего отца и принялась осуждать норманнов?

— Моя мать была бы в полном восторге, приняла бы тебя с распростертыми объятиями и усадила в самое удобное кресло перед камином.

— Ты издеваешься надо мной?

— Ничуть, — вздохнув, сказал он. — Однако хотя вы все присягнули Малькольму, в летописи времен Эдуарда Исповедника сказано, что Дальний остров находится в пределах границ Англии.

— Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — тихо сказала Аллора.

— Понятно. — В его глазах мелькнул холодок. Брет пристально посмотрел на жену. — Значит, мне придется не расслабляться и не спускать глаз со своих врагов, в том числе и с собственной жены, которая тоже является моим врагом.

Она бросила на него страдальческий взгляд и опустила глаза.

— Я тебе не враг. Но сам посуди: ты пришел сюда и взял крепость. Все мои люди поклялись служить тебе верой и правдой. Ты по своей прихоти запер меня в башне, потом освободил меня — тоже по своей прихоти. Ты заставляешь меня делать все, что тебе захочется. И мне пришлось искать способ заставить тебя освободить Дэвида.

— Опять Дэвид! Ну что ж, Дэвид теперь на свободе. И что будет дальше, Аллора?

Она мгновенно скатилась с кровати и, подобрав упавшую на пол простыню, завернулась в нее. Подойдя к камину, стала возиться с затухающим огнем — ей снова стало холодно. Брет тоже встал и, присев на корточки рядом с ней, подложил в огонь полено. Пламя снова ярко разгорелось. Он посмотрел ей в глаза.

— Так и не скажете ни слова о любви, миледи? И не станете уверять, что отныне будете подчиняться мне, потому что поняли, как любите меня?

— Вы большой эгоист, милорд! Только о себе и думаете. Ведь мне тоже хотелось бы услышать нежные слова.

Он улыбнулся и, играя прядью ее волос, сказал:

— Ты уже знаешь, что я считаю тебя обворожительной. Что я желаю тебя безумно.

— И предпочитаете ежихе?

— Несомненно.

— Но не более того! Тебе желательно, чтобы я бросила к твоим ногам свое сердце, а ты бы вытирал об него ноги. Сам же ты ограничиваешься тем, что говоришь, будто предпочитаешь меня ежихе!

Брет рассмеялся:

— О, миледи, если бы я утратил бдительность, доверился бы вам и наговорил нежных слов, то вы, наверное, немедленно распахнули бы ворота крепости для всех моих врагов! Это ведь все равно что положить голову на плаху.

Она стремительно поднялась и хотела уйти. Но он опередил ее и, схватив за плечи, развернул лицом к себе. Простыня соскользнула с нее на пол. Он поднял жену на руки, и она обняла его за шею.

— Посиди со мной перед камином, — вдруг попросила Аллора хриплым голосом. — Прошу тебя, постели на пол меховое одеяло, и мы будем сидеть рядом и смотреть на огонь.

— Ладно. Это можно сделать.

Он поставил ее на пол и расстелил перед очагом одеяло. Другим одеялом закутал ее. Потом снова взял ее на руки и сел, опираясь спиной о край деревянной ванны, а она, прислонившись к его груди и чувствуя, как его пальцы нежно перебирают пряди ее волос, любовалась язычками пламени.

— Что ты намерен со мной сделать? — шепотом спросила она.

Ах, надо бы ей помалкивать! Ведь она уже не надеялась снова испытать это чувство защищенности, когда тебе не страшны никакие опасности, когда тебя любят и лелеют.

Пусть даже это всего лишь иллюзии, ей хотелось верить, что все так и есть на самом деле.

Но она не удержалась и задала этот вопрос.

Он довольно долго молчал, потом ответил:

— Ничего. Да, миледи, ничего. Мы будем учиться жить вместе.

— Значит, ты простишь меня, забудешь?

— Нет, — сказал он, и она почувствовала, как напряглись его пальцы, перебиравшие ее волосы. — Нет, я ничего не забуду. Только попробуй еще раз ослушаться меня, и я, возможно, сначала высеку тебя собственными руками, а потом посажу в северную башню, пока не найду подходящее место заточения где-нибудь в Нормандии.

— Но я никогда не хотела причинять тебе зла. Кроме разве нашей первой встречи. Но ты тогда вел себя как самонадеянный наглец.

— А ты вела себя как избалованная девчонка.

— А ты был влюблен в леди Люсинду!