Тут мы должны признаться вам, дорогие мои, что до Мормышкина иногда доходило не сразу. Kряхтя, Мормышкин заглянул под столешницу и встретил распахнутый навстречу его взгляду сияющий женский взгляд. Взгляд такой проникновенности встречается только на рекламе вагинальных прокладок, честно вам сказать, дорогие мои.

Мормышкин поступил так – сначала завизжал, как поросенок:

– Ииииииии! Иииииииии! Ииииииии!

А уж потом заверещал:

– Ай! Аааай! Тут баба! Баба! Опять баба!

Через секунду женщину вытащили из-под стола. Это оказалась чрезвычайно сексапильная молодая блондинка – в обтягивающих замечательной формы попку черных леггинсах Nina Fiammatti – чтоб вы знали, дорогие мои – сто десять баксов они стоят в бутике, в такой же брендовой малиновой маечке Begto за девяносто, сквозь которую торчали каменные, словно бы тетка сейчас неистощимо текла, соски; лифчик на ней отсутствовал – и в малиновых же симпатичных кроссовках неизвестной нам фирмы – под цвет майки. Мы называем бренды и цены не для того, чтобы сделать бесплатную рекламу фирмам, а потому что названия оные начертаны были на самих вещах – Nina Fiammatti на попке, а Begto – на левой сиське, как раз над соском, а мы сейчас – впрочем, как и всегда, – стремимся наиболее полно и адекватно живописать изображаемую для вас картину, дорогие мои.

А кроссовки оказались не маркированные, но мы можем точно сказать, что сейчас меньше, чем за триста баксов, таких убойных sneakers[194] вы не купите.

Прикинутую тетку, разумеется, тут же заломали, многожды облапав ее везде, где можно. То есть, наверное, нигде нельзя было, но облапали везде. Ну, в охране же люди служат, а не роботы, дело простительное. Тетку с завернутыми за спину руками пристроили лицом на стол, а поскольку ногами она стояла на полу, получившаяся поза вызвала у всех присутствующих вполне определенные ассоциации. Мужики молча засопели. Повисла пауза, сдобренная запахом едкого пота. Тут же перед Мормышкиным положили розовый бабский смартфон с включенной на запись камерой. Новый губернатор сделал короткое движение указательным пальцем, и услужливые и сильные руки смартфон разломали пополам, вытащили симку и ее тоже разломали пополам, а потом и каждую половинку симки еще пополам. Упавшие на Bанькин наборный паркет половинки смартфона треснули, и еще, и еще раз треснули под каблуками, но уж больше не переламывались, а только оставляли царапины на паркете. Тетка и бровью не повела.

– Ты… кто?.. – тяжело спросил Мормышкин и вновь незаметно для самого себя почесался между ног. – Чего… надо?..

Он раздраженно поискал глазами лысого, чтобы спросить, почему это опять, опять! у него тут какая-то сука, он же сказал – никаких больше баб! словно забыл, что лысый шел сейчас по коридору вслед за вимовцами, тащившими мертвую Катерину в Большой зал; вспомнил и вновь обратил взор свой на женщину. Мормышкин не взял в разумение, что присутствие каких бы то ни было теток в бывшем кабинете Ивана Сергеевича Голубовича не является фактом, выходящим из ряда вон, а, наоборот, это обстоятельство скорее следует признать совершенно заурядным. Может, тут тетки под каждым листиком прячутся, как мухи. «Где под каждым ей листом был готов и стол, и дом…» Помните, мои дорогие? Это, чтоб вы знали, из сочинения французского баснописца Жана де Лафонтена, беззастенчиво переписанного, что называется, один в один русским литератором Иваном Крыловым, открывшим сей немудрящий творческий алгоритм для современных авторов. А ушлые тетки, дорогие мои, прячутся везде, куда ни шагни!

– Ты… – повторный раздался тяжелый скрип. – Ты… кто?.. Чего? А?.. Которого?..

– Я Маргарита, – ничуть не обинуясь, отвечала стоящая в камасутровской позе барышня. – Маргарита Ящикова, колумнистка «Клеопатры, XXI век» добавила она, вполне резонно предполагая, что ни один из присутствующих не знает названия ее журнала, как и, по всему вероятию, названий еще каких-либо периодических изданий, как и имени Клеопатры. – Клеопатра – царица египетская, очень красивая, а у нас журнал «Клеопатра, XXI век», – еще добавила Ящикова. Про то, что никто из присутствующих понятия не имеет, что такое «колумнистка», Ящикова почему-то не подумала, никак оное понятие не разъяснила, поэтому слово «колумнистка» навсегда осталось для Мормышкина и его присных таинственным, и, разумеется, опасным, как все таинственное и неизвестное, и – неизъяснимо влекущим. Колумнистка. Очень красивая.

– Мне назначено интервью с губернатором, вот я и пришла.

И Маргарита ослепительно, совершенно убойно улыбнулась одной половиной лица.

Тут мы вам должны сообщить, дорогие мои, что такой стебный журнал – «Клеопатра, XXI век» – действительно существует. За логотип они, ни у кого разрешения не спрашивая, взяли одно из известных изображений со стены пирамиды Тутанхамона – ну, помните, тетка там в багровом, как майка Маргариты, куске материи, тетка с попкою в профиль а плечами, мы извиняемся, анфас, как у египтян принято. И несмотря на всякие там интернет, телевидение и прочие современные прибамбасы, журнальчик пользуется популярностью. И не мудрено, если такие экземпляры, как Ритка Ящикова, чуть мы не написали – «трудятся», если такие мамзели, как стоящая сейчас замечательными своими булками вверх Марго, числятся в штате редакции. А вот как и когда Ритка залезла под губернаторский стол и долго ли там тихо, как мышь, сидела и все подряд писала на смартфон, мы не знаем. А чего не знаем, того не ведаем, а врать даром не станем. Да мы и, в который раз хочется повторить, мы никогда не врём. Единственное, что тут можно сказать: облажалась охрана мормышкинская, очень жидко обосралась. Дык с любою охраной однажды так случается, как ты и кого ни охраняй. Исторический факт. Вернее, факты.

Да, а Ритка, значит, отрекомендовалась, и вновь повисла пауза. Сквозь запах мужского пота пробился, наконец, запашок французских духов. Был ли то запах настоящих Chanel № 5 или изготовляемых в самом Глухово-Колпакове «Шанель № 6», мы вам не можем сказать, у нас обоняние не столь тонкое, как хотелось бы. Мы сами, если честно признаться, с самого первого бритья, а тому уж без малого полвека, со времени, значит, первого бритья и доднесь пользуемся исключительно неизменным «Шипром», поддерживая местного производителя, пережившего все преобразования в родном Отечестве, и никаких иных одеколонов и духов не разбираем. Но вряд ли так можно сказать о мадмуазель Ящиковой.

– Зовите меня Марго, – непринужденно произнесла она, словно бы не стояла с выставленной попой, заломленными за спиной и закованными в наручники руками и щекою на столе. И уже совершенно игриво добавила: – Близкие зовут меня Королева Марго.

И вновь она улыбнулась, отчетливо сознавая силу даже половины своей улыбки и, главное, обеих половин задницы.

– Марго… – выпучив глаза, хрипло повторил Мормышкин, будто ребенок в специнтернате для дефективных, где несчастным обитателям иногда бывает трудно соединить отдельные слова в целое предложение. – Марго… Королева… Близкие… Марго…

Однако новый губернатор быстро взял себя в руки. И даже – страшно произнесть, дорогие мои, – даже некая мысль… надежда промелькнула в его начинавших уже заплывать глазках. А может быть, сами стены Bанькиного кабинета оказали на нового губернаторского сменщика свое чумное, вредоносное влияние, словно бы черная аура.

– Ну-кось, – проскрипел он и заерзал в кресле, вновь почесываясь, – ну-кось, все, короче, вышли на пару минут… Алле! – еще почему-то добавил он, как дрессировщик на арене цирка, и пальцем ткнул в сторону наручников на руках Маргариты. – Алле! Алле!

Наручники тотчас оказались сняты и кабинет опустел.

… Голубович в это мгновение взялся за вертикальную дубовую ручку областной администрации. Пэт и Коровин в это мгновение, вышли из автобуса на остановке, им еще только предстояло дойти до своей березовой рощицы. Денис с еще живым секретарем Максимом сидели в голубом максимовском «Hиссане» и смотрели издалека на Пэт и Коровина. А полковник Овсянников осматривал тело козы Машки.

Дверь в борисовский сарай со скрипом отворилась, поток света упал на искаженное страданием – чуть мы не написали «козлиное лицо» – на искаженную страданием козлиную морду с оскаленными зубами. Коза лежала в странной позе – не на боку или свернувшись клубком, как обычно ложатся умирающие животные; козьи ноги были странно разбросаны, словно бы Машка перед смертью желала показать хозяину свои женские прелести и дать ему понять, чего он лишился, вовремя не напоив единственную подругу жизни. Один козий рог глубоко вошел в земляной пол.

– Вытаскивайте, – распорядился полковник.

Два лейтенанта с трудом вырвали Mашкин рог из земли, подняли животное на руки и вынесли во двор, положили между колеями – следами от колес Борисовского трактора. Один из лейтенантов нагнулся и с видимым усилием – тело уже достаточно окоченело – придал позе козы пристойный вид.

Тут у Овсянникова в кармане запел телефон. Мы знать не знаем, кто из многочисленных овсянниковских абонентов, который из многочисленных глухово-колпаковских голосов сейчас вызывал полковника. Единственное достоверное сведение, которое мы можем вам сообщить – на сей раз голос в телефоне был женским. Во как! Еще нам известно, что женский голос весьма приватно произнес:

– Прибыли, Вадик. Прибыли на место. Целую тебя.

– Охрана? – почему-то впадая в такой такой же интимный тон, бархатно спросил полковник у женского голоса.

– Старая смена была в отключке. Новая почудила и уехала.

– Не обращай внимания, – сказал полковник. – Работаем пристально. Давай.

Полковник сунул телефон в карман и покрутил перед собою пальцами. Не-хо-ро-шо. Да, он чувствовал. Не-хо-ро-шо.

Надо вам сказать, дорогие мои, что Овсянников уже успел объявить по всей своей службе сначала «готовность № 1», а через полчаса уже и режим Чрезвычайного Положения, так что теперь и он сам, и все его подчиненные обретались, как мы вам уже рассказывали, в полной полевой форме, созданной гением московского модельера Еврашкина – в пестрых зеленых куртках, будто бы сотрудники Овсянникова собирались прятаться в оливковых зарослях – именно такую мелкую резную листву дает весною оливковoе дерево, – в таких же противооливковых кепи, в берцах и с кобурами на поясах. Штатный пистолет Макарова – игрушка не слишком тяжелая, со снаряженным магазином и запасной обоймой в карманчике кобуры весит около килограмма, но у некоторых сотрудников кобуры явственно оттягивали пояса вниз, что свидетельствовало не о необыкновенной какой тяжести оружия, а просто о недостаточной огневой и строевой муштровке личного состава вверенного Овсянникову Управления. Засупониваться надо покрепче, скажем мы вам, дорогие мои, дисциплина с мелочей начинается, вот от таких вроде бы мелочей потом и города сдают. Мы это можем утверждать совершенно определенно, поскольку два лучших года молодости провели в форме лейтенанта желдорбата и даже однажды командовали ротой, словно бы Хлестаков – департаментом. Eй-Богу. Целых две недели.