— Я очень недоволен твоим вторжением, — сказал принц Георг, входя в уединенную личную гостиную, куда был препровожден Сент. — У меня встреча с испанским послом и грандиозный званый обед в Брайтоне.

— Вы поставили вопрос о расширении парка перед парламентом, — решительно сказал Сент. Он пытался быть вежливым, поскольку крик мог довести Принни до обморока, но не помнил, чтобы когда-либо прежде в своей жизни был настолько взбешен.

— Я в очень трудном финансовом положении, — ответил принц-регент. — Тебе это известно. Эти проклятые политиканы настаивали на том, чтобы потуже затянуть завязки моего кошелька. Так, чтобы и луч света не просочился. Это невыносимо, правда, но…

— Меня… не было в городе, — сурово сказал Сент. — Зачем было выдвигать этот вопрос в мое отсутствие, когда я не имел возможности принять участие в его обсуждении?

— Он получил поддержку болванов из совета попечителей вашего сиротского приюта. Все согласились, что правительственные фонды, сэкономленные в результате сноса дышащего на ладан старого здания, лучше использовать где-нибудь в другом месте. — Принц вытащил из кармана серебряную табакерку, открыл крышку и взял щепотку табака. — Ты получил что хотел, так что прекрати сверлить меня взглядом.

Сент покачал головой, напрягая всю свою волю, чтобы сдержать желание Принни устроить хорошую встряску.

— Я изменил свое мнение. Приют «Заря надежды» был очень… дорог моей матери, и я хочу сохранить его.

Принни рассмеялся:

— Кто она?

— Кто?

— Крошка, которая ухватила тебя за яйца. «Дорог моей матери». Ха-ха! Прекрасно! Ты что, сделал ей ребенка, и теперь дамочка угрожает разоблачением? Никого это не волнует, парень. Ты — чертов маркиз де Сент-Обин. Иного от тебя и не ждут.

Сент довольно долго смотрел на регента, и до него наконец дошло, что никто и никогда не поверит, что он способен сделать что-нибудь бескорыстно. Даже Эвелина, которая старалась убедить его, что он призван совершать добрые, самоотверженные поступки, никогда не думала, что он и на самом деле сделает нечто подобное. И они были правы.

— Дети, — медленно сказал он, опускаясь в кресло, — считают это старое здание своим домом. Я… посоветовался кое с кем, и мы недавно начали проводить в жизнь несколько программ образования и реформ. Я думаю, что наши начинания позволят значительно изменить к лучшему их жизнь, ваше величество. Я прошу вас сохранить приют.

— Сент, за это уже проголосовали. Более того, это попало в газеты. Ты будешь выглядеть дураком.

— Мне на это наплевать.

— Я тоже стал бы выглядеть дураком, потакая капризам такого повесы, как ты. И мне на это далеко не наплевать. Слишком много ртов вокруг пирога. Если все начнут вмешиваться в принятие решений и пытаться влиять на мое мнение, это уже будет проклятая демократия. Прости, но приюту конец.

— А дети?

— Ты ведь обязался найти им новое помещение. Вот и займись этим. Без промедления. — Принни направился к выходу. — И приезжай в субботу в Брайтон. Турецкий консул привезет танцовщиц, исполняющих танец живота.

Когда принц ушел и лакей закрыл за ним дверь, Сент поднялся и, подойдя к окну, приоткрыл занавеску. Перед ним простирались роскошные сады Карлтон-Хауса, совсем пустынные, если не считать нескольких садовников и случайного счастливого посетителя. Без сомнения, Принни не станет ничего делать теперь, когда вся эта история попала в газеты. Вдобавок попечители приюта нашли благовидный предлог для его ликвидации, не вызвав негодования в обществе.

Несомненно, члены совета пронюхали о его плане, когда Принни огласил его перед оравой болтливых советников. Намереваясь заслужить благодарность принца поддержкой одного из его любимых проектов и рассчитывая получить в свое распоряжение высвобождающиеся при этом средства из правительственных фондов, они, конечно же, с радостью ухватились за такую возможность.

Сент медленно выпустил занавеску из пальцев, и она, скользнув, закрыла окно. Он потерпел поражение, наверное, первый раз в жизни. И расплата за это, как он начинал понимать, была гораздо больше, чем гордость или деньги. Сент глубоко вздохнул, пытаясь избавиться от тянущего ощущения в груди, которое он испытывал с того самого момента, как Эвелина сказала ему «прощай».

Она говорила, что собирается найти детям новое пристанище. Сент подошел к двери, взял шляпу и отправился на поиски одного из своих поверенных. Возможно, он сумеет помочь ей в этом.


— Эви, нам правда не следует заниматься таким делом в одиночку, — прошептала Люсинда. — Некоторые из этих мест просто…

— Они ужасны, — ответила Эви. — Я знаю. Но мне нужно побывать во всех, прежде чем Сент-Обин попытается распихать детей по всяким дырам, которые согласятся их принять.

Дверь конторы со скрипом открылась, коренастый мужчина с двойным подбородком и маленькими темными глазками вернулся за небольшой письменный стол и уселся.

— Секретарь сказал мне, что вы подыскиваете место, чтобы пристроить ребенка, — сказал он вкрадчивым тоном, вызвавшим у Эви дрожь. — Мы здесь обеспечиваем полную конфиденциальность. При условии регулярного поступления достаточных взносов в уплату за питание и одежду ребенка. Могу я спросить, кто из вас, очаровательные юные леди, собирается… внести вклад?

— О силы небесные! — воскликнула Люсинда, вскочив на ноги. — Никогда не слышала ничего более омерзительного!

Эви взяла подругу за руку.

— Боюсь, нас неправильно поняли.

— Конечно. Так всегда бывает.

— Речь идет не об одном ребенке, — твердо произнесла Эвелина, удивляясь, почему она продолжает беседу, когда уже отчетливо поняла, что никогда бы не оставила никого из детей в лапах этого человека. — Мы говорим о пятидесяти трех детях, которые вот-вот лишатся крова. Я хочу найти для них новое место жительства.

— А, все ясно. Сиротский приют «Заря надежды», верно? Я слышал, что благотворители закрыли его. Такого никогда не случилось бы в нашем учреждении. Оно целиком финансируется правительством.

— И добровольными взносами, очевидно, — язвительно сказала Люсинда.

— Вы должны понять, мисс, что иногда на наше попечение оставляют детей… опасного происхождения, и они, конечно, требуют особого обращения.

«Подобно незаконным братьям или сестрам Сента», — подумала Эви, задаваясь вопросом, где бы они могли быть теперь. По крайней мере здесь их не оставили.

— Думаю, мы узнали все, что нужно, — сказала она, вставая. — Спасибо, что нашли для нас время.

Коротышка вскочил на ноги.

— У меня найдется комната для шести — восьми самых маленьких, до семи лет. Я даже готов дать за каждого из них по пять фунтов.

— Почему самых маленьких? — спросила Эви, чувствуя, что ей становится дурно. Хотя чем больше она узнает, тем лучше подготовится, чтобы помочь детям.

— Они мало весят. Мы отправляем их переворачивать кирпичи в сушилках на кирпичных заводах. Чуть старше, и они уже слишком тяжелые — не могут ходить по влажной глине, не разрушая ее, понимаете?

— Конечно. Я учту это, — сказала она, следуя за Люсиндой к двери. — Еще раз спасибо.

— Был очень рад, леди.

Ни одна из них не проронила ни слова, пока они возвращались к коляске Люсинды.

— О Господи! — воскликнула наконец Люсинда. — Это отвратительно!

— Я начинаю думать, что Сент был не так уж плох, — с трудом выдавила Эви. — По крайней мере он не заставлял детей работать, кормил и одевал, не вымогая при этом денег у их родственников.

— Сент-Обин скорее всего очень удивился бы твоим словам, — сказала Люси.

— Это не имеет значения. Сегодня ли или через четыре недели, вот куда, в это ужасное место, — она указала на приземистое темное здание позади них, — он намеревался отправить этих детей.

Он предал ее. Майкл Эдвард Холборо обманул ее доверие, растущее чувство собственного достоинства и разбил сердце. И в конце концов, не имело значения, лгал ли он или говорил правду. Он никогда не сумеет оправдаться; она больше ни за что не поверит ему. Очень больно сознавать, что она так ошибалась.

Люсинда сочувственно улыбнулась ей.

— Мне хотелось бы повидать этих детей. Похоже, они полностью завладели твоим сердцем.

Эви все утро откладывала посещение приюта «Заря надежды», рассчитывая явиться туда с добрыми вестями. Однако каждое заведение, в котором они с Люсиндой побывали, всякий раз оказывалось хуже предыдущего. А детей нужно было известить, чтобы они начали готовиться к тому, что их ждет впереди.

— Я отведу тебя к ним, — сказала она и обернулась к кучеру.


Теперь, когда Эвелина приезжала в приют, ее обычно сопровождали разные люди из обслуги. Поэтому она очень удивилась, увидев миссис Нейтам, спешащую вниз по лестнице навстречу им.

— Мисс Раддик, — сказала экономка с выражением страдания на суровом лице. — Это правда? То, что этот ужасный Сент-Обин собирается снести приют?

— Да, боюсь, что так, миссис Нейтам. Дети уже знают?

— Кое-кто — да, я думаю. О, я так и знала; мне следовало выбросить этот ключ в ту же минуту, как я увидела его там, взаперти.

Эвелина взглянула на Люсинду, смотревшую на экономку со все возрастающим недоумением. Если бы даже этим, ближайшим ее подругам, которым она так доверяла, стало известно, что она похитила Сент-Обина, они сразу перестали бы ей сочувствовать. А вот миссис Нейтам, очевидно, знала о заточении Сент-Обина, но, судя по всему, считала это удачной идеей. Ей следовало бы спросить Сента… Хотя теперь это невозможно. Теперь уже нет.

— Да, я знаю, вы очень добросовестный человек, — сказала Эви. — Благодарю вас за это. Дети на занятиях?

— Да, мисс Раддик. Но что нам теперь делать?

— Пока еще не знаю. Но я ищу решение.

Покачивая головой, экономка удалилась. Надеясь, что Люсинда не станет задавать никаких вопросов о ключе и о том, кто и где был заперт, Эвелина взяла подругу за руку и повела в классы.

— Как ты собираешься сообщить им?