Он все еще не вернулся. Последние несколько часов она старалась не думать о том, где он может быть. Впрочем, это нечестно. На самом деле она старалась не думать, с кем он проводит время.

С женщиной, вероятно. Вполне возможно. Скорее все­го. Почти определенно.

Конечно же, с женщиной.

Удивительным было лишь то, что он не позволял себе этого так долго. Она ожидала, что он исчезнет в первую же ночь после возвращения в Лондон. Ее удивило, что он ос­тавался дома целую неделю. Он поступал так ради нее, что­бы люди не болтали.

Они оба испытывали неловкость. Интимность, созда­ваемая тем, что они живут в одном доме, напоминала ей, а возможно, и ему о другой близости, которую она сама пре­рвала. Последняя неделя заставила ее сделать вывод, что жизнь с ним будет, по всей видимости, достаточно труд­ной.

В особенности в такие ночи, как эта.

Остается надеяться, что со временем она перестанет бес­покоиться. В конечном счете она едва будет замечать его отсутствие. Скоро она перестанет испытывать благоговение, когда он выходит из своей комнаты, элегантно одетый и неотразимо красивый, словно темный ангел, вокруг кото­рого сияет невидимый нимб.

Вероятно, в следующий раз ее сердце не оборвется, ког­да она поймет, что он собирается поискать удовольствие где-то на стороне.

Она была не в состоянии пошевелиться, когда он ушел. Она просто сидела, пытаясь справиться с ноющей болью в груди, преодолеть тоску и разочарование, понимая, что по­добная ее реакция – глупость. Существовала сделка. А чего она ожидала? Ничего, естественно.

Возможно, она сейчас заснет. Часы разъедающей рев­ности обессилили ее. Необоснованной, смехотворной рев­ности. Она снова обругала себя. Это та жизнь, на которую ее обрекла судьба. Ей нужно взять себя в руки, иначе все превратится в настоящий длительный ад.

Когда она закрыла секретер, перед ее глазами вдруг не­вольно возник образ Данте, который находится над ней, смотрит на нее и ласкает ее тело при солнечном свете ря­дом с изгородью, затем наклоняется, чтобы запечатлеть по­целуй.

Она хотела встать, но ее остановил звук шагов. Кто-то поднимался по лестнице. Должно быть, это был Данте, по­скольку все слуги уже давно спали.

Через закрытую дверь она прислушалась к его шагам, когда он приближался к своей комнате. Внезапно шаги за­мерли. Флер затаила дыхание, молясь о том, чтобы он не заметил свет в ее комнате.

Снова послышался звук шагов, которые приближались к ней.

Ей захотелось перелететь на свою кровать через стену, но дверь между двумя комнатами пока еще не успели про­рубить.

Она поспешно села и снова открыла секретер. Ей хоте­лось надеяться, что он не станет думать, будто она ожидала его возвращения, чтобы узнать, когда он вернулся. Это было бы слишком унизительно.

Дверь открылась, и Данте заглянул в гостиную. Увидев Флер, он непринужденно и уверенно вошел внутрь.

– Я подумал, что кто-то оставил горящей лампу, но, оказывается, это ты еще не спишь. Уже очень поздно. Тре­тий час.

Он осмотрел ее с ног до головы. И она вдруг осознала, как выглядит в его глазах. Праведная старая дева, пишущая письма в полутьме, в старинном чепце и простеньком хлоп­чатом розовом халате, накинутом поверх ночной рубашки с высоким, едва ли не до самого подбородка вырезом. Комичный, вызывающий жалость облик. Должно быть, Дан­те только что ушел от аромата духов и кружев.

– Так поздно? Боже мой, я потеряла чувство времени. —Она сделала вид, что складывает стол.

Она ожидала, что он уйдет. Но он не уходил. Окинув взглядом комнату, он сказал:

– Не все сюда подходит.

– Я собираюсь кое-что убрать и переставить.

– Я нарушил твой уклад жизни и привычки.

– Перемена – это не одно и то же, что разрушение.

Он осмотрел фарфоровые фигурки на каминной доске.

Хотя бы из вежливости ей следовало спросить, доволен ли он проведенным вечером. Однако она не могла себя заста­вить это сделать. Это показалось бы допросом ревнивой женщины.

Он повернулся к ней с задумчивым видом:

– Я рад, что ты не против перемен. Думаю, тебе нужно кое-что изменить.

Сердце у Флер колотилось, как это случалось всегда, когда он оказывался рядом. Сейчас, в ночной тишине, оно стучало даже сильнее обычного. А может, причина была не в тишине, а в блеске его глаз, в которых отражалось пламя свечей?

– Какие перемены ты имеешь в виду?

– Фартингстоун распространяет слухи и сплетни. Везде и обо всем, в том числе и относительно твоего душевно­го здоровья. Мы оба знали, что он способен на это, но я надеялся, что он будет более осторожным.

– Полагаю, что мы здорово его разозлили.

– Я хочу, чтобы ты выходила в свет и чтобы тебя виде­ли. Нужно купить модные платья и побывать на несколь­ких вечерах. Лучшим аргументом против его инсинуаций будешь ты сама, если станешь общаться с влиятельными людьми.

Не предложение, а инструкция. Он ушел из этого дома как гость, а по какой-то необъяснимой причине вернулся как муж. Даже вошел он в комнату, ее комнату, так, словно имел право требовать ее присутствия при нем тогда, когда ему это захочется.

– Я уже давно вычеркнута из всяких светских списков.

– Только потому, что ты регулярно отклоняла пригла­шения. Навести мою сестру Шарлотту и сообщи ей о своих планах. Она позаботится о том, чтобы появились первые приглашения. А потом все пойдет само собой.

– Если ты считаешь, что это поможет, я сделаю по-твоему. – Пожалуй, будет даже приятно снова выйти в свет. Она оставила его лишь потому, чтобы не привлекать внимания претендентов. Сейчас, когда она замужем, эта причина отпадает. – Если я собираюсь вернуться в свет­ское общество, нам нужна карета. По крайней мере для выезда по вечерам. И возможно, ландо. Тогда мы будем выезжать на нем в парк для прогулок. Ты позаботишься об этом?

– Если ты этого хочешь.

– Тогда все, Данте. Теперь я отправлюсь спать.

– Не совсем все. Я видел, как ты сегодня утром возвра­щалась домой. Ты часто ходишь одна?

– Я привыкла к этому.

– С этим тоже надо покончить. Твоя беспечность в отношении безопасности и твоей репутации может подлит Фартингстоуну масла в его костер.

Она не собиралась подчиняться этому приказу. То, что за ней не следовали по пятам слуги или горничные, было единственным преимуществом старой девы. Никто не на­блюдал за тем, когда и куда она направилась на прогулку, и никого это не интересовало.

Данте приподнял одну из фигурок, стоявших на камин­ной полке. Она обратила внимание на его руку.

– Что-то случилось с твоей рукой? Она кажется красной и больной.

Он поставил фарфоровую фигурку на место и расправил пальцы.

– Небольшое выяснение отношений.

– Ты ушибся?


– Не до такой степени, как Сиддел.

– Сиддел? – ошеломленно спросила она.

– Ты знала о его чувствах к тебе? Во время твоего пер­вого сезона?

– Он оказывал мне внимание. Как и некоторые другие.

– Как многие другие. Именно так ты мне сказала в кот­тедже, когда я спросил о причинах его интереса. Но знала ли ты, что все было гораздо серьезнее? Что он был влюблен в тебя?

Флер не могла отделаться от впечатления, что ее до­прашивают. Не могла она также проигнорировать призна­ки того, что какое-то темное пятно поднимается на поверх­ность. Если бы у них был нормальный брак, она бы поду­мала, что в нем разыгралась ревность, но ведь это сущий абсурд. И в то же время вся их беседа приобретала характер разговора мужа с женой.

– Если то, что ты говоришь, соответствует действитель­ности, то я не знала об этом. Я не искала внимания мужчин. Если кто-то даже влюбился в меня, у меня не было желания замечать это.

Что-то изменилось в выражении его лица. Оно стало строже, суровее.

– Надеюсь, что это правда. Что ты не замечала или не обращала внимания.

От столь резкого заключениями стало не по себе.

– Это звучит как обвинение.

– Это не твоя вина, но для мужчины с этим трудно сми­риться, когда он это осознал. Открытая неприязнь – это понятно. Безразличие гораздо оскорбительнее. Не думаю, что он простил это тебе.

– Я уверена, что он об этом больше не думает.


– Как знать. – Он направился к двери. – Спокойной ночи. Я постараюсь найти карету в ближайшие несколько дней.

– Спасибо.

На пороге он задержался и оглянулся. Он снова внима­тельно оглядел ее, остановив взор на розовом халате.

– Я хочу и еще кое-каких перемен с твоей стороны, Флер.

Еще инструкции. Кажется, это не входило в текст их со­глашения.

Он показал на ее чепец и халат:

– Ты всегда одеваешься, как моя няня, когда ложишься спать?

– Моя одежда практична, и меня в ней никто не видит, кроме моей горничной.

– Теперь я могу тебя видеть. Например, когда у нас сно­ва возникнет поздний разговор. Когда будешь заказывать себе платья, найди что-нибудь посимпатичнее.

– Я сомневаюсь, что у нас впредь будут столь поздние беседы.

– Надеюсь, что будут. Я очень редко ложусь спать сра­зу же после возвращения домой. Как выясняется ты тоже ложишься поздно.

Если он ожидает, что она будет развлекать его, когда он поздно придет домой после спаривания, то ему следовало еще раз об этом подумать.

– Я не могу поддержать столь легкомысленные траты.

Он подошел к ней. Теплыми шершавыми пальцами при­поднял ее подбородок и заглянул ей в глаза. Сердце ее обо­рвалось.

– Ты можешь позволить такие расходы и сделаешь это, потому что мне неприятно видеть тебя одетой, словно ка­кая-нибудь бедная старуха. Я твой муж, Флер, твоя красота принадлежит мне, и я хочу наслаждаться ею.

Он отпустил ее подбородок и шагнул к двери.

Его реакция смутила ее, но в то же время в ней подня­лось раздражение. Какое ему дело, если она оделась напо­добие старой няни? У его любовниц достанет женской кра­соты, чтобы удовлетворить его.

– Что-нибудь еще? Какие-нибудь еще перемены? – бросила она ему в спину.