– Это все? Ты так легко сдаешься? Мне казалось, я нужна тебе и ты хочешь, чтобы я прикинулась твоей невестой?

– Именно. Все верно. Но ты не можешь разгуливать по улицам без нижнего белья. Курсировать по всему Нью-Йорку, светя под юбкой голой попкой. Надевай, – говорю я, протягивая ей трусики.

Ее губы расплываются в улыбке, а уголки задорно подрагивают. В глазах читается: «Я же тебе говорила».

Смирившись с проигрышем, я развожу руками.

– Ладненько, Чеширский кот. Колись, какую канарейку ты съела?

Она забирает у меня трусики, хватает за руку и тащит в ванную. Указывает на зеркало. На нем красуется подпись красной помадой:

 «Спенсер заставит меня надеть белое бикини».

На меня накатывает приступ безудержного смеха. Глубокого и рокочущего. Я смеюсь от всей души, ткнув в нее пальцем.

– И ты еще говоришь, что плохая лгунья.

Она шокировано приоткрывает рот и прижимает руку к груди.

– Я не лгала. Это истина, написанная красной помадой две минуты назад. Я оказалась права. Признай это.

– Ты со мной играла.

– Нет. Я пыталась доказать себе, что смогу достойно сыграть роль твоей невесты, – заявляет она с дьявольской усмешкой, толкая меня бедром. Ее взгляд полон смеси гордости и удовольствия. – Хотела увидеть, так ли хорошо мы знаем друг друга. – Она помедлила, прежде чем тихо добавила: – и насколько близко.

Потом Шарлотта надевает трусики.

Передо мной.

Не снимая обуви.

Одна щиколотка, потом другая. Прозрачные белые кружева соблазнительно скользят по гладким умопомрачительным ножкам. Я неотрывно слежу за всем этим процессом. Честно, я не смог бы отвести взгляд, даже если бы попытался. В эту секунду я начинаю понимать, что всю следующую неделю проведу со стояком. Заведенный до предела. Это ведь нормально, да? Какой вменяемый мужик сможет находиться рядом с великолепной женщиной, которая надевает пару прозрачных…

В голове происходит замыкание. Я сухо сглатываю.

Трусики уже на коленях. Скользят вверх по бедрам. Подбираются к голой…

– Закрой глаза, – шепчет она.

Я делаю это, потому что я джентльмен. Передо мной чернота и серебристые звезды, но я представляю, что сейчас происходит.

Ну да. Круглосуточный стояк. Остается смириться с палаткой в штанах. Я не в силах с этим бороться, поэтому даже не пытаюсь начинать.

– Ты можешь открыть глаза, – говорит Шарлотта, и я подчиняюсь. Шарлотта кивает на унитаз. – Садись, партнер. Давай продолжим опрос, пока я делаю прическу и макияж.


ГЛАВА 8

Мы обсудили наиболее важные моменты.

Она стягивает на себя все одеяло, а я сплю голым. Шарлотта не любит биться попами перед раковиной, наводя утром марафет. А мне по барабану, если мы будем чистить и полоскать зубы вдвоем. У нее больше двух десятков лосьонов, и она меняет их каждый день.

– Ясен пень, я не пользуюсь лосьонами, – говорю я, махнув на серебристую корзинку, полную флакончиков с различными ароматами. Там лежит апельсин, мед, ваниль, кокос и куча других. – И все же, мне кажется, у меня не будут спрашивать, какими средствами ты пользуешься.

– Я это прекрасно понимаю, – отвечает она и включает фен. – Но вся суть в ощущениях. Я с большей правдоподобностью смогу сыграть свою роль, если буду чувствовать, что мы знаем друг о друге все до мелочей.  Например, на сушку волос мне нужно пять минут.

Я включаю секундомер и решаю прочитать главу триллера на телефоне, пока она сушит волосы. Странно, но сейчас я чувствую себя как дома. Словно мы на самом деле встречаемся, и я жду, пока моя женщина прихорашивается перед выходом в люди.

Хм...

Может дело в том, что все обстоит именно так.

С одним маленьким исключением: мы не встречаемся.

Звенит таймер. Походу Шарлотта закончила. Я отключаю приложение и убираю телефон в карман. Смотав шнур, она кладет фен в шкафчик и щелкает пальцами.

– Мы забыли одну очень важную деталь.

– Какую?

– А как мы поняли?

– Что именно?

– Не тупи. Как мы поняли, что влюбились друг в друга? – она говорит с такой нежной уверенностью, что на долю секунды я теряю связь с реальностью. Из головы вылетает, что мы репетируем, и я просто тяну время, пытаясь собраться с мыслями. Вот тогда на меня обрушивается правда и желание расхохотаться. Мы не влюблены. Просто играем роли. Притворяемся.

Мы выходим из ванной на кухню, и я рассказываю ей историю нашей великой псевдо-любви, которую утром наплел отцу.

– Этого мало, – заявляет она. Каблучки стучат по деревянному полу.

– Почему? – спрашиваю я, когда она берет из холодильника кувшин охлажденного чая, а я достаю два стакана из шкафа. Шарлотта любит пить чай именно таким. Делает его сама из пакетиков «Питс», которые ей приходится заказывать на Амазон, с тех пор как эту марку для гурманов  днем с огнем не сыщешь в Нью-Йорке.

– Нам нужно больше деталей, – говорит она и делает глоток. – Иначе дочурки мистера Оффермана первыми же засекут ложь. Девчонки ушлые, и если они выяснят правду, то доложат все папочке. Нам нужно быть более убедительными. Итак, однажды ночью в баре мы поняли, что влюблены друг в друга, так?

– Да. Всего несколько недель назад. Все случилось слишком быстро.

– Но с чего все началось? Мне нужны подробности. С чего конкретно начался наш роман?

– Шарлотта, я рассказал эту историю отцу, и он не вдавался в подробности.

– Но женщины будут, – уверяет она, шевеля пальчиками без обручалки, – а стоит мне надеть кольцо, как все женщины будут ворковать над ним и спрашивать о нашей с тобой истории любви. Наверняка начнут завтра за ужином. Нам нужна история, – решительно заявляет она, расхаживая по маленькой кухне, а потом взволнованно и с блеском в глазах добавляет: – Я придумала! В четверг ночью после закрытия бара мы задержались выпить по бокалу вина, и ты в шутку сказал, что все вокруг считают нас парой, а я ответила: «А может нам стоит сойтись». Повисла неловкая пауза, – мягко говорит Шарлотта, словно вспоминая о неповторимой роковой ночи.

Я с головой ныряю в рассказ и добавляю деталей в нашу придуманную историю любви.

– Только неловкость тут не причем. Этот момент был поистине замечательным, – говорю я с влюбленной улыбкой, – в ту секунду мы поняли, что не равнодушны друг к другу.

– И мы поцеловались. Неистово и умопомрачительно. Ну, с этим все понятно.

Я насмешливо улыбаюсь.

 – Не только поцелуй был крышесносным. У нас был запредельно великолепный секс, – добавляю я важную деталь.

Шарлотта краснеет и молча допивает чай. Я одним глотком осушаю свой стакан и отправляю посуду в посудомоечную машину, аккуратно выставляя ее в рядок. Все, как ей нравится.

– Тогда это упростит тот факт, что ты сделал мне вчера ночью предложение в баре. Ничего удивительно, ведь там все началось. Ты попросил у меня руки, когда все ушли. Опустился на одно колено и сказал: «К черту кольцо! Я не могу больше ждать. Ты должна стать моей».

– Отлично. Мне нравится. Не трудно запомнить.

Я закрываю посудомоечную машину и встречаюсь с взглядом Шарлотты. С карими омутами, полными нежности и ласки.

– Спенсер. Спасибо.

Я поглядываю на нее как на сумасшедшую.

– За то, что положил стаканы в посудомоечную машину?

– Нет. За вагон терпения. – Она разводит руками, словно хочет охватить всю квартиру. – Я заставила тебя пройти через все это. Но мне нужно было прочувствовать, словно все происходило на самом деле.

– Прочувствовала? Возникло ощущение, что ты скоро станешь миссис Холидэй?

Она смеется.

– Очень смешно. Эти два слова несовместимы, и мы их больше не услышим, – говорит она, рассеяно скользя по моей руке ладонью, когда мы выходим из кухни. – Ты по жизни закоренелый холостяк.

Я киваю, соглашаясь с этим заявлением. Отъявленный плейбой. Стопроцентный беззаботный холостяк. Свободную птицу невозможно заарканить и посадить в клетку.

– Однозначно.

Она тянется за своей сумочкой на столе в гостиной.

– Подожди. Есть еще один тест.

– Заставишь меня прыгать через еще один обруч? Блин. Ты меня убиваешь.

Она фыркает.

– Я не думаю, что выбор трусиков можно считать трудной задачей. Неважно, это тест для меня. Он последний. После этого я с уверенностью смогу пойти в магазин твоего отца. Не забывай это наш первый выход в свет как мистера Холидэя и его невесты.

Я скрещиваю руки, ожидая, ее дальнейших действий. Она смотрит мне в глаза с серьезным выражением лица и поджимает губы.

– Пощекочи меня и попробуй выведать правду.

Я скептически приподнимаю бровь.

– Ты это серьезно?

Она кивает.

– Как никогда. Ты же знаешь – это моя слабость, – говорит она, отступая к серой мягкой кушетке, и усаживается в море синих, красных и фиолетовых подушек. Шарлотта обожает яркие тона.

Она полулежит, золотистые пряди веером рассыпаются на ультрамариновой подушке.

– Вперед, – командует она. – Мне нужно знать, что я не поддамся. Не дрогну перед пыткой щекотками и тем самым не выдам тайну своего лучшего друга.

Я расстегиваю манжеты и закатываю рукава рубашки до предплечий.

– Никакой пощады, – просит она.

– Поблажки не в моем стиле.

– Заставь меня извиваться. Преврати это в пытку. Вынуди сдаться. Только так мы узнаем, смогу ли я неделю справиться этим спектаклем.

Я широко развожу руки.

– Что тут скажешь, Мамонтенок? Ты сама напросилась.

От кушетки меня отделяют считанные метры. Я бегу к Шарлотте и берусь за дело. Безжалостно щекочу и не позволяю ей улизнуть. Я не намерен поддаваться даже лучшему другу. Всецело отдаваясь моменту, я щекочу ее талию, и через наносекунду она начинает извиваться.