Ведрана Рудан - Негры во Флоренции

Мы стояли на «Дельте», самой большой парковке в городе, ждали автобус.

Не люблю прикосновений, объятий, поцелуев, но тем не менее я обнимал бабушку за плечи. Чтобы ее не унесло ветром. Я ростом метр девяносто, а в бабушке и метра шестидесяти не будет, рядом с нами стояла ее дорожная сумка и какие-то люди. Мы молчали. Я раз или два, точно не уверен, глянул на бабушкины фиолетовые волосы. Вид ее розоватого темени с высоты птичьего полета всегда наводит меня на размышления. Смотрю и думаю: не будь этого темени, не было бы и моей мамы, а не будь моей мамы, не было бы и меня. Розоватое темя — это начало начал.

Херня все это. Ни о каком начале начал я не думал. Я другое хотел сказать, я посмотрел на ее розоватое темя и подумал о смерти и старости. Только у старости бывают такие редкие волосы, только старость показывает розоватое темя. И это тоже херня. Я просто смотрел на бабушкино розоватое темя и думал: когда же наконец придет этот хренов автобус.

А потом пришел автобус. Шофер открыл багажник, я забросил в дыру багажного отделения бабушкину сумку, помог ей подняться по ступенькам.

Шофер мне сказал:

— Не волнуйтесь, мы за ней присмотрим.

Она села у окна.

Когда автобус тронулся, она смотрела на меня, я смотрел на нее. Я весело помахал ей обеими руками, она пошевелила пальцами правой руки.

— Спишь?

— Не-а.

— Хорошо бы у меня было имя. Если у меня будет имя, я стану существом, а если я стану существом, то аборт превратится в убийство. Кому захочется стать преступником?

— Эмбрион — это и так уже существо, отец Ерко сказал по телевизору в передаче «Каждый день вместе с Богом».

— Я существо, я существо…

— И я существо.

— Мы с тобой два существа.

— Очень важно знать имена трупов. У каждого трупа должно быть имя, преступление должно иметь имя, так сказали в передаче «Хорватские военные преступники».

— Наше убийство не будет относиться к хорватским военным преступлениям. Мы не сербы, кроме того, войны больше нет.

— Нет, мы сербы.

— Как мы можем быть сербами, если у нас нет имен, если мы не существа? А когда мы станем людьми, если… Ты слышишь, как у меня дрожит голос, которого у меня нет, когда я произношу это «если»?

— Я слышу, как у тебя дрожит голос, которого у тебя нет, когда ты произносишь это «если».

— А когда мы станем людьми, мы будем хорватами, ведь наша мама крестилась и причащалась!

— Но об этом не знает ни наша бабушка, ни наша прабабушка.

— И что из этого?

— Папа-то наш — серб.

— Какой же он серб, если его зовут Дамир?

— Ты просто глупый-глупый плод. Когда мама нас родит…

— Если она нас родит.

— Когда мама нас родит, если она нас родит, то про тебя она по телевизору скажет: я родила ребенка, нуждающегося в особом отношении.

— Почему по телевизору?

— Потому что по телевизору все время говорят о детях, нуждающихся в особом отношении, а если мама не скажет по телевизору, что у нее родился ребенок, нуждающийся в особом отношении, ей никто не поможет заботиться о ребенке, нуждающемся в особом отношении. Если ребенок, нуждающийся в особом отношении, не показался в телевизоре, значит, он не нуждается в особом отношении, и мама должна его оставить у себя, и из-за этого она потеряет мужа, а другого никогда, никогда больше не найдет, потому что будет матерью-одиночкой ребенка, нуждающегося в особом отношении.

— Что это такое — ребенок, нуждающийся в особом отношении?

— Я бы хотел, чтобы мой отец был хорватом. Не хочу быть маленьким сербом в Хорватии, если только я буду маленьким сербом в Хорватии.

— Хорватия — наша родина, мы не должны еще в материнской утробе становиться жертвами предрассудков, некрасиво плохо думать о родине, которой мы не знаем. Нужно лучше узнать свою родину, чтобы больше любить ее, любить ее моря, ее озера, ее горы, береги природу, не загрязняй леса и воду, траляляля, наше побережье самое прекрасное в мире, здесь проводят лето короли и императоры и принцесса Монако, и ее муж-пьяница, слушай передачу «Хорватия — рай на земле»…

— Я слушал передачу «Хорватия — рай на земле», там не говорили, что муж принцессы Монако пьяница. Ты врешь. Я не люблю родину, которая, может быть, будет моей родиной.

— Ты несешь херню!

— А ты не ори, я всего только эмбрион.

— Я волнуюсь. Может, мы никогда не увидим родину. Нас переработают на крем.

— Какой крем?

— Крем.

— Я молчу и жду ответа.

— Тогда повтори, кто ты!

— Я будущий ребенок, нуждающийся в особом отношении.

— Из абортированных детей делают крем против целлюлита.

— Что такое целлюлит?

— Еще раз повтори, кто ты!

— Я будущий ребенок, нуждающийся в особом отношении, я будущий ребенок, нуждающийся в особом отношении.

— Целлюлит — это Апельсиновая Корка, мы станем борцами против Апельсиновой Корки, Апельсиновая Корка — это Враг, Апельсиновая Корка — это Зло, слушай телевизор!

— Если я стану кремом, я никогда не смогу смотреть на хорватский закат.

— Как ты можешь любить хорватский закат, если не знаешь, что такое хорватский закат?

— Наш дядя вернулся из Америки, потому что ему не хватало хорватского заката, я хочу увидеть хорватский закат.

— Наш дядя вернулся из Америки потому, что он трус и слабак, который не в состоянии бороться за лучшую жизнь, он болтун и ничтожество, Америка оказалась ему не по росту, он скулил, что не может жить без солнца, которое заходит, но об этом он может пердеть только перед своей мамой, нашей бабушкой, у всех мам к сыновьям слабость.

— Значит, и у нашей мамы будет к нам слабость.

— Наша мама не знает, будем мы сыновьями или дочерьми.

— Главное, чтобы мы были живы и здоровы.

— Наша бабушка сказала нашей маме: «О’кей, я не вмешиваюсь, встречайся с кем хочешь, но я не понимаю, как ты умудрилась сейчас, в такое время, выбрать себе именно трехпалого? Твоя потребность постоянно всех провоцировать сильнее доводов разума», — сказала наша бабушка нашей маме.

— У нашего папы три пальца?

— У всех сербов три пальца.

— Давай пересчитаем пальцы и узнаем, кто мы — сербы или хорваты.

— У нас нет пальцев.

— А по сколько пальцев у хорватов?

— Меньше трех или больше трех.

— Наша мама сказала нашей бабушке: «Мама, не пизди!»

— Некрасиво.

— А почему наша бабушка вмешивается в интимную сферу жизни нашей мамы? У каждого есть право на собственный выбор, любовь слепа.

— Мы тоже слепы, значит, мы любовь, да?

— «Дочка, — сказала наша бабушка нашей маме, — у народа еще свежи раны…»

— Что значит «свежи раны»?

— «Дочка, люди очень чувствительны, у всего народа еще свежи раны, одно дело кого-то любить, а другое дело провести с ним всю жизнь, иметь детей…»

— У мамы никогда не будет детей!

— Это что, мама сказала?!

— И еще наша мама сказала своей маме, нашей бабушке: «Я не планирую провести с ним всю жизнь».

— Мама бросит папу? И мы станем брошенными детьми матери-одиночки?

— Она не говорила, что нас она тоже бросит.

— Значит, если мама бросит папу, мы станем неброшенными детьми матери-одиночки и брошенного отца.

— Если…

— Если.

— Это будет ужасно, мать-хорватка, два маленьких неброшенных серба…

— Или два маленьких неброшенных хорвата.

— Мы можем покреститься, даже если наш папа серб, и у нас в свидетельстве о крещении будет написано: отец — римо-католик.

— А если мама пойдет на аборт, то как ты думаешь, она нас абортирует потому, что мы сербы, или потому, что мы хорваты?

— Потому что мы дети.

— Просто мрак какой-то. Давай возьмем себе имена, давай станем существами.

— Давай.

— А кто из них, из родственников, тебе больше всех нравится?

— Петар Крешимир.

— И мне нравится Петар Крешимир.

— Я буду Петаром, а ты Крешимиром.

— Будь я существом, я бы сказал тебе, что я буду Петаром, а ты Крешимиром.

— А не страшно, что у нас будет кошачье имя?

— Но их кота зовут именем хорватского короля.

— А не страшно, что их кота зовут именем хорватского короля? А не страшно, что у будущих маленьких сербов имя хорватского короля?

— Если мы будущие маленькие хорваты, то не страшно.

— Когда наша мама узнает, что мы с тобой Петар и Крешимир, ее сердце смягчится.

— Что это такое — сердце?

— Мама не знает, что мы Петар и Крешимир, и я боюсь, что в ее живот залезут щипцы.

— Что такое щипцы?

— Так говорили по телевизору, щипцы.

— Я тоже слушаю телевизор, они говорили про спицу.

— Ты слушал «Взгляд в прошлое», спица — это уже прошлое, нашей жизни угрожают щипцы. Они ломают маленькие ручки, маленькие ножки и маленькую головку, и ребенок мучается и кричит в мутной воде.

— У нас нет ни рук, ни ног, ни головы, а вода, может, вовсе не мутная, и мы не будем мучиться.

— Мы вырастем, у нас будут головы. Так я кто, Петар?

— Ты — Крешимир.

— Страшно мне, Петар, ох страшно.

— Не бойся.

— А если мы не мужчины? Вдруг мы будущие женщины? В Китае будущих женщин убивают, по телевизору сказали: доброе утро, вы смотрите передачу «Мир сегодня», в Китае убивают неродившихся женщин…

— Нам повезло, мы с тобой в Хорватии, здесь будущих женщин убивают только тогда, когда в семье уже родились две маленькие женщины и все хотят мальчика, но говорят, ничего, если будет девочка, главное, чтобы ребенок был жив и здоров, три — это к счастью. А когда ранний ультразвук показывает, что это счастье — будущая маленькая женщина, ее мама отправляется на аборт.