Итак, она действительно собирается до всего докопаться. Какое-то время Коннел собирался с ответом, потом сказал:

– В детстве мы с кузеном были лучшими друзьями. Наши матери умерли рано, а мы с Финном – почти ровесники. Отцы наши были близнецами и вырастили нас как родных братьев. У нас была общая нянька, общие учителя… и общие планы. Если люди и могли различить нас как-то, то только так же, как вы вчера.

– По глазам? – Бетани вопросительно взглянула на собеседника.

Коннел кивнул:

– Совершенно верно. Только по глазам. После смерти моей матери отец часто говорил, что видит маму в моих сияющих глазах. Он умер зимой, мне в то время не исполнилось и двенадцати. Дядя Бреннан остался нашим единственным родителем. Он из кожи вон лез, чтобы быть для нас хорошим отцом, но его настоящим призванием было разведение лошадей, а не воспитание мальчишек.

– Вы часто проказничали?

Как много рассказал Финн своей жене? Кем представлял он себя в своих рассказах – жертвой или победителем? Коннел на минуту закрыл глаза. Воцарившаяся в комнате тишина нарушалась лишь мерным тиканьем каминных часов. Коннел не желал предаваться воспоминаниям – он уже десять лет старался забыть о прошлом.

Открыв наконец глаза, Коннел обнаружил, что Бетани терпеливо ждет продолжения его рассказа. Сделав глубокий вдох, он вновь заговорил:

– Все наши проделки мы совершали только вместе. Особенно часто мы проказничали, обучаясь в школе, в Дублине. Обычно Финн вел себя более рискованно, но многие люди нас не различали, так что в этом не было смысла. – Коннел пожал плечами. – Трудно ведь различить цвет глаз на расстоянии, не так ли?

Дикие Делейни, – так их тогда все звали – часто скакали по бесконечным дорогам Килдэра или играли в карты в прокуренной таверне. Чем бы они ни занимались, Финн во всем видел вызов, соревнование, призом в котором было расположение дяди Бреннана. Финн очень переживал любое свое поражение, но еще сильнее он переживал, если ему казалось, что Коннел специально поддался, чтобы, дать ему, Финну, возможность выиграть. Последним призом в их соперничестве стала Розалин, но в этом случае победителей не было.

– Думаю, этого вполне достаточно, чтобы удовлетворить любопытство мальчика, – сказал Коннел. – Что там еще у вас в списке? Или теперь моя очередь задавать вопросы?

– Я… я хотела спросить о вашем дяде. О дедушке Росса.

– Что именно, вы хотели узнать?

– Как он умер? Почему ни разу не попытался связаться с Финном, после того как тот покинул Гленмид?

Коннелу стал невыносим пристальный взгляд Бетани. Даже тусклый свет в комнате не мог притушить сияние ее чудесных голубых глаз. «Не смей думать о ее глазах, – сказал себе Коннел. – Возможно, Бетани действительно не желает слушать сплетни соседей, но нет ни малейших сомнений в том, что она уже наслушалась рассказов тетки, причем со всеми отвратительными подробностями. Может быть, именно; поэтому ей теперь захотелось выслушать мою версию…»

– Дядя Бреннан умер почти год назад, за несколько месяцев до смерти Финна, – сказал Коннел, глядя на потемневшее небо; дождь мог начаться в любую минуту. – Но с того дня, когда уехал Финн, дядя, казалось, стал чахнуть. Понятия не имею, пытался ли дядя Бреннан как-то связаться с сыном. Какое-то время меня не было в этих местах.

Это были годы, когда Коннел честно зарабатывал свою репутацию. Он пил, играл в азартные игры, и развратничал, обретаясь в самых злачных местах Дублина, живя под постоянным грузом стыда за Финна и Розалин. Он проклял их обоих, проклял и дядюшку Бреннана за то, что тот взвалил на него всю вину за скандал. Именно в эти годы он и стал нечестивцем.

Удар же, случившийся с дядей Бреннанем, помог Джеку найти Коннела, спасти его от самого себя и доставить домой – в Гленмид. И тогда Коннел с головой ушел в хозяйство, созданное его отцом и дядей. Он не был желанным гостем в лучших домах Килдэра – дочерей и жен следовало оградить от развращающего влияния нечестивца. Однако знатоки лошадей всегда находили дорогу к его конюшням, и их совершенно не интересовала репутация Коннела.

Разумеется, Бетани скоро узнает эту историю, но только не от него, не от Коннела – он твердо, так решил.

Обернувшись к Бетани, Коннел обнаружил, что она обошла стол и теперь стояла в нескольких шагах от него, а бумаги, с которыми она пришла, лежали на столе.

– Когда я вернулся домой, дядюшка Бреннан уже не мог ни двигаться, ни писать, – продолжал Коннел. – И едва говорил. Годами он лежал, уставившись в окно, за которым зеленели поля, которыми дядя когда-то управлял. Я понятия не имел, куда он отослал Финна и хочет ли он, чтобы сын вернулся домой. Годами я посылал запросы во все концы, но результатов они не приносили, пока…

– Пока Финна не убили, – подсказала Бетани тоном почти равнодушным.

Взгляды их встретились. По глазам Бетани невозможно было определить, что она думает и чувствует.

Что же она говорила ночью? Говорила, что с Финном у нее все закончилось много лет назад… Что они по большей части жили, раздельно… Было ли так на самом деле? Или она просто пыталась себя оправдать? И действительно ли она хочет знать правду? Или же хочет обобрать кузена своего покойного мужа?

– Да, пока его не убили, – подтвердил Коннел. – Убил разъяренный муж, который и сам скоро умер от сердечного приступа. Такой пикантный материал, естественно, попал на первые полосы газет во многих городах Штатов.

Бетани тяжело вздохнула и тихо проговорила:

– Думаю, вы все-таки поймете, почему я сюда приехала. Я не могла допустить, чтобы Росс жил там, где умер его отец. Конечно, я могла бы перебраться в Штатах в какой-нибудь другой город, но у меня не было выбора. То есть я не знала, куда именно переехать.

– Жаль, что у вас такой скудный выбор.

Коннел повернулся к окну и положил руку на подоконник. Бушевавшая за окном буря не шла ни в какое сравнение со штормом, разыгравшимся в его душе. Как легко будет рассказать Бетани правду о грехах ее мужа – правду, которая польется бесконечным грязным потоком и заставит ее понять, какую ужасную ошибку она совершила, приехав в Гленмид. Тогда она наверняка поймет, что ей следует как можно быстрее уехать отсюда.

Услышав шуршание ее юбок, Коннел понял, что Бетани подошла к нему еще ближе – теперь она стояла совсем рядом. Почувствовав исходивший от нее дурманящий запах, Коннел невольно вздохнул. О Боже, неужели вчерашняя ночь не стала для нее предупреждением? Он никак не мог решить, чего ему хочется больше – вышвырнуть Бетани за дверь или же, взяв за плечи, как следует встряхнуть.

– Я написала отцу Финна. Написала, как только узнала о его смерти. – Коннел промолчал, и Бетани продолжала: – И тогда же я упомянула о возможности нашего приезда сюда, если он не возражает. Вы могли бы ответить за дядю. Могли бы отговорить нас от поездки.

Коннел не собирался брать на себя ответственность за это недоразумение.

– Если уж на то пошло, то никакого письма я не получал.

Глаза Бетани расширились.

– Не получали? Но я понятия не имела, что почта может быть такой ненадежной. Теперь понятно, почему наш приезд так удивил вас.

– Да, очень удивил…

Бетани перевела взгляд на картину, висевшую над камином. На портрете были изображены десятилетние Финн и Коннел со своими отцами. Художник не очень-то хорошо выполнил свою работу, но ему удалось добиться главного: братья были похожи как две капли воды. Коннел проследил за взглядом гостьи, однако промолчал. Бетани же вдруг потупилась и в смущении пробормотала:

– Простите, что я не успела поблагодарить вас…

Коннел уставился на нее в изумлении:

– Поблагодарить? За что? – Действительно, за что Бетани могла его благодарить? А может, и впрямь выставить ее за дверь и покончить с этим разговором?

Тут Бетани вдруг улыбнулась и проговорила:

– Должно быть, для вас встреча с Россом сегодня утром стала настоящим сюрпризом. Я знаю, что вы восприняли все очень спокойно, хотя узнали о существовании племянника совсем недавно. Благодарю вас за сына.

Искренность Бетани была более чем очевидной. Наверное, она и впрямь считала его чудовищем, если благодарила за то, что он не набросился на ребенка. Коннел нахмурился и проворчал:

– Вам не за что меня благодарить. И вообще, может, вернемся к нашим делам?

Бетани кивнула, не отводя пристального взгляда от лица собеседника:

– Да, конечно. Но все равно спасибо. – Сделав глубокий вдох, она сказала: – А теперь задавайте ваши вопросы. Отвечу на любые, если сумею.

С минуту Коннел молча смотрел на гостью. Было совершенно очевидно, что она чувствовала себя не очень-то уютно – словно арестованный перед слушанием его дела или школьник перед экзаменом. Должно быть, Финн действительно повел Бетани под венец прямо из школьного класса: трудно было заподозрить в этой молоденькой женщине мать семилетнего сына. Вчера на кухне ему довелось наблюдать, как Бетани может проявлять характер и как уверенно может держаться. А сегодня утром она сначала хладнокровно атаковала его, а потом вдруг вполне искренне поблагодарила за доброе к ней отношение. Удивительная женщина!

Да-да, удивительная. Настоящая загадка.

При других обстоятельствах Коннел, возможно, поддался бы искушению и попытался вытянуть из Бетани все ее секреты. Или же воспользовался бы ее неопытностью.

«Мы с мужем жили раздельно», – кажется, так сказала она прошедшей ночью. Но сейчас, при свете дня, в это было также трудно поверить, как и накануне, когда они встретились в кухне. Бетани напряглась, когда он обнял ее, а потом вдруг на мгновение прижалась, к нему, демонстрируя свое смятение, свой страх. Почувствовав это, Коннел тотчас отстранился, но искорка нового чувства успела проскочить между ними. Чувства, на которое ни один из них не решался.

Ни тогда, ни сейчас.

Коннел сосредоточил, внимание на бумагах, которые положила на стол Бетани.