Агнесс поднялась на ноги. По кухне поплыл смешанный запах грязной одежды и бальзама.

— Сегодня я привезла тебе горшочек побольше, Агнесс. Смотри, пусть Мэвен как можно тщательнее втирает его. Ну что, нынче тебе легче?

— Скоро все пройдет, миледи, не сомневайтесь. Наш Том дал мне немного зелья, которым он обычно пользует овец. Воняет ужасно, да и не помогает совсем. Зато уж теперь, после вашей-то мази, сразу полегчает!

Джессамин стянула толстые шерстяные перчатки и бросила их на скамью возле огня. Заметив это, Агнесс сжала ее нежные пальчики в своих загрубевших от работы, корявых ладонях.

— Вы святая, леди Джессамин, истинный Бог, святая — как и ваша покойная матушка! Подумать только, заботитесь обо мне! Беды наши принимаете близко к сердцу, хотя у вас и без того хлопот хватает. — Агнесс печально покачала головой.

Джессамин поежилась от неловкости, бросив украдкой взгляд на седые, спутанные космы старухи. Она понимала — Агнесс догадывается, что после смерти отца Уолтер, даже оставаясь лордом Кэрли, скорее обуза, нежели опора для сестры.

— Как говорит святой отец, у каждого из нас свой крест, который он обречен нести до могилы, — нетерпеливо ответила Джессамин, не желая продолжать разговор.

— Да уж, крест — это точно, по-другому и не скажешь, миледи. Не хотите ли поужинать с нами? Я как раз приготовила мясо.

— Нет, Агнесс, не стоит. Побереги его для себя и Мэвен — видит Бог, оно вам понадобится. Судя по всему, зима будет ранней — смотри, как сегодня холодно, ветер режет будто ножом.

Агнесс отвела Джессамин в сторону, чтобы Мэвен не могла их услышать.

— Леди Джессамин, не знаю, стоит ли беспокоиться, но наш Том видел в округе солдат. Он ведь только и делает, что бродит по холмам. Неужто нам опять грозит беда?

Джессамин похолодела, чувствуя, как сердце ушло в пятки.

Солдаты близко, а она-то надеялась, что до следующего лета им ничего не грозит.

— А чьи это люди? Глендовера или короля?

— Так разве Том разберет? Что вы, миледи!

Джессамин с трудом подавила раздражение. Она чуть не забыла, что Том не намного сообразительнее своей несчастной сестры. Слабоумие детей было своего рода наказанием для Агнесс, которое бедняжке придется нести до конца своих дней.

Джессамин постаралась улыбнуться как можно увереннее:

— Не волнуйся, Агнесс. При первой же опасности перебирайся в Кэрли. И другим скажи то же самое. А если хочешь, приезжай прямо сейчас.

— Ох нет, леди, да разве ж я свои пожитки брошу! Ведь все, что у меня есть, еще муж-покойник своими руками смастерил. Нет уж, пока можно, останусь тут…

Джессамин поняла. Она погладила по плечу старую Агнесс, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать ужасающего запаха, исходящего от ее одежды. Она уже повернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила и обернулась:

— Я завтра приеду, привезу настой, чтобы снять опухоль. Сегодня он еще не готов, пусть постоит до утра.

— Только если заметет, умоляю вас, миледи, не приезжайте!

— Хорошо, обещаю. И в самом деле холодает, но для снега еще рано.

Пока Джессамин взбиралась в седло, Агнесс стояла на пороге и махала ей на прощание. Ласково погладив взъерошенную шерсть старого Неда, Агнесс велела ему на обратном пути не спускать глаз с хозяйки. Еще долго она стояла, глядя вслед тоненькой фигурке в сером плаще, чувствуя на сердце непонятную тревогу.

Позже, когда Джессамин захлопнула дверь трактира, куда она заезжала, чтобы отдать Сэл настойку тысячелистника, она удивилась, заметив Марджери. Первая деревенская красавица опрометью бросилась к Джессамин.

— Леди Джессамин, подождите! Посмотрите-ка, что сделала та краска для волос, что вы мне дали, — настоящее чудо! — прокричала она еще издалека, на ходу сбрасывая шаль. — Джек говорит, что они сверкают, будто лютики в поле! — И Марджери с простодушной гордостью пригладила золотые, локоны.

— Ах, какой, комплимент! Так когда же свадьба?

— Во вторник, — сияя от счастья, ответила Марджери. — Ох, миледи, если Джек опоздает в церковь, я, наверное, умру от стыда!

— Ну конечно, он не опоздает! Что за ерунда, Марджери? Не так уж он глуп, чтобы пропустить собственную свадьбу! — При одной мысли о подобной нелепости Джессамин весело расхохоталась.

Она ни минуты не сомневалась в том, что пастух Джек Дровер спит и видит, как бы поскорее обвенчаться со своей прелестной возлюбленной. Он часто перегонял скот в Честер и сейчас находился там в последний раз перед рождественской ярмаркой.

Марджери вспыхнула и, стыдливо опустив глаза, призналась:

— Я и сама хочу его. Вы только не подумайте чего плохого, миледи. Я не в тягости, Боже упаси!

Джессамин похлопала девушку по плечу:

— Молодец, Марджери! Тебе есть чем гордиться. Ну-ка, посмотри, что я тебе привезла.

Порывшись в седельной сумке, она достала прехорошенький венок из душистых трав, перевязанный пунцовой лентой, — достойное украшение для спальни новобрачной.

— О, леди Джессамин! Прелесть-то какая! — в восторге завизжала Марджери, пропуская между пальцами атласную ленту. Лопни мои глаза, если мы с Джеком не будем любоваться им, лежа на своей постели! — И Марджери оглушительно расхохоталась, хотя щеки ее и порозовели от смущения.

Джессамин рассмеялась вместе с ней и, помахав на прощание, выехала из ворот трактира. Но, пока она не спеша спускалась по деревенской улице, на душе у нее было тяжело. И не то чтобы ей была неприятна радость Марджери или ее наивное предвкушение восторгов, ожидавших девушку на супружеском ложе, — вовсе нет. Она с детства привыкла к тому, что о подобных вещах говорят открыто. Для невинной девушки не считалось зазорным знать о том, что происходит в постели между мужчиной и женщиной. И в деревне, да и в замке у супружеских пар было мало возможностей даже ночью остаться наедине. Так что плотская любовь ни для кого не была тайной. Что же до самой Джессамин, то для нее величайшей загадкой оставались чувства, охватывающие любовников.

Она вспомнила, как отец, возвратившись домой из последнего похода, привез книгу, посвященную искусству куртуазной любви. На обратном пути сэр Хью встретил бродячего торговца и обменял добытые доспехи на несколько отрезов разноцветного шелка, кружева и ленты, а в придачу получил богато украшенный иллюстрациями роман — и все это ради своей ненаглядной Джессамин.

Хотя некоторые слова в книге до сих пор были ей не совсем понятны, девушке нравилось любоваться яркими рисунками. Нанесенные на бумагу тонкой кистью искусного художника, сверкающие разноцветными красками, картинки радовали глаз. На них были изображены менестрели и рыцари, распевающие серенады в честь прекрасных дам. Одетые в роскошные туалеты влюбленные парочки укрывались в беседках, сплошь увитых шпалерами роз, подобных которым Джессамин никогда не приходилось видеть. Из пышных цветов на картинках она узнала только гвоздики и желтофиоль. И хотя Джессамин не раз видела шиповник, заплетавший изгороди возле замка, но ей не приходилось даже слышать о розах с лепестками, подобными алому бархату, и с таким упоительным ароматом, что люди теряли голову. И почему-то ей казалось, что Марджери и Джек не очень-то похожи на утонченных любовников из ее любимой книги, хотя, признаться, в глубине души она и позавидовала счастливой, беззаботной Марджери, предвкушавшей радость соединения с любимым.

Джессамин нетерпеливо тряхнула головой и упрямо расправила плечи, стараясь выкинуть из головы глупые мысли. Подумать только — мужчина ее мечты!

Можно подумать, она не имела возможности убедиться, что в жизни мужчины либо слабовольные, никчемные создания, либо самодуры и тираны. Ни один из тех, кого она знала, и не думал изъясняться стихами, не говоря уж о том, чтобы хоть раз преклонить колени и поцеловать край ее платья. Но положа руку на сердце, надо признать, что пока еще ни один мужчина не испытывал к ней нежных чувств, а местное дворянство так же мало похоже на изображенных в романе изящных рыцарей с благородными чертами лица и томными глазами, как и Марджери с Джеком. Ходили какие-то слухи о предстоящей помолвке Джессамин, но со смертью отца они прекратились сами собой.

Когда-то сэр Хью упоминал о том, что хочет сговорить ее за одного своего дальнего родственника из Кэйтерс-Хилл в Шрусбери, но Джессамин решительно воспротивилась. Даже сейчас, когда об этом все забыли, при одной мысли о сэре Ральфе Уоррене ее губы презрительно кривились. Отец, к несчастью, не позаботился заранее объяснить ей, что это за человек. Со свойственной ему резкостью сэр Хью просто-напросто отмахнулся от Джессамин, сказав только, что она непременно будет счастлива с этим человеком, как бы он там ни выглядел. Достаточно того, что сэр Ральф позаботится о ней и будущих детях и станет им заботливым и любящим отцом.

Незаметно мысли Джессамин вернулись к любимой книге, и перед глазами всплыла картинка, которой она любовалась особенно часто, — джентльмен играет на лютне, но взгляд его, нежный и томный, не отрывается от лица голубоглазой леди. Вокруг рисунка шел затейливый узор из вьющихся роз, чьи узкие, вытянутые бутоны с багрово-алыми лепестками сплетались в самом низу и казались роскошным ковром, брошенным под ноги пылким влюбленным. Отец когда-то уверял, что сэр Ральф знает толк в куртуазной любви, Неужто он и впрямь мог бы вот так распевать, сидя у ее ног?

Нет, невозможно, подумала Джессамин. Сэр Ральф скорее всего обыкновенный напыщенный осел, да еще и толстый вдобавок, и, что хуже всего, он будет стараться обуздать ее. При одной мысли об этом Джессамин снова скривилась.

Хотелось бы ей посмотреть на мужчину, у которого хватит на это сил!

Резко свистнув, Джессамин тронула каблуками бока Мерлина, заставив перейти на легкий галоп. Холодный резкий ветер сначала разрумянил ей щеки, но потом пробрал до костей.

Нет, сэр Ральф не для нее. Слава Богу, она свободна и останется таковой, пока сможет. Чувство вины перед братом кольнуло ее, и Джессамин поняла: в глубине души она испытывает невольное облегчение при мысли о том, что тот не похож на других мужчин, иначе бы и он, чего доброго, тоже вздумал прибрать сестру к рукам. А пока что Уолтер ограничивался тем, что ворчал на нее из-за долгих прогулок верхом, убеждая Джессамин, что это опасно, да и не Приличествует молодой леди. Как обычно, сестра пропускала нравоучения мимо ушей.