Офицер, присланный Леком для сопровождения артистов, познакомил Катю с фельдшером, показал комнату, где можно было переодеться танцовщицам.

Начала концерт Намарона. Она спела грустно-мелодичную песню акхов. Громко вздохнул молодой солдатик на крайней койке, вздохнул и стал подтягивать ей вполголоса.

У Кати было время осмотреться. В харбинском госпитале между койками с трудом можно было протиснуться. Ватные одеяла, сохраняющие драгоценное тепло, рослые фигуры российских мужиков – скученность, окровавленные бинты, запах хлорки и щей… А здесь чистота. И простор, несмотря на высвобожденное место для выступлений. И кажущиеся невесомыми тела под легкими простынями из хлопчатки. Ни одного бурого пятна запекшейся крови. Да и откуда бы им, пятнам, взяться? Военные учения, контролируемые Леком, серьезны, но безопасны. Малярия, желудок, язвы… Только один бедолага, бледный и тихо постанывающий, лежит с деревянно задранной на спинку кровати ногой – перелом.

Присланные Саовабхой девушки, казавшиеся в госпитальной суровости залетевшими из леса мотыльками, поплыли по кругу. Красно-белые длинные вуали колебались в такт плавным движениям. Потом колюче встопорщились наконечники в танце «бронзовых ногтей». Они мелькали и поблескивали под музыку крошечного оркестра, пристроившегося в саду у распахнутых окон.

Больные, те, что чувствовали себя получше, довольно кивали головами, похлопывали.

Парускаванская повариха-пирожница Тьита показала с сынишкой смешную сценку из деревенской жизни.

Кто-то засмеялся, кто-то хмыкнул.

И настал Катин черед. Фельдшер торжественнейшим тоном сказал, что в гости к ним пожаловала ее королевское высочество супруга его королевского высочества принца Питсанулока и она тоже хочет порадовать больных своим выступлением. Катя поморщилась: как же не продумала она вступительное слово? Попроще бы. Или уж вообще не объявлять…

– «…Хай Пим ма нанг кин дуе кан кон…» – читала она, переводя взгляд с одного лица на другое. Нельзя сказать, что не было в них доброжелательности. Но все же куда больше настороженности и любопытства: «Так вот она какая, жена королевского брата, боготворимого войсками министра военных дел… ну-ну, посмотрим, стоит ли она его…»

И, начав читать стихи с подъемом, Катя к середине стала запинаться. И закончила все-таки, и выслушала учтивые слова благодарности и заверения в глубочайшей признательности.

Ехала обратно, покусывая губы от досады. Ну что она ждала? Что будут, как когда-то Савельева, придерживать за халат, уговаривать побыть с ними хоть минутку еще, рассказать еще, почитать еще… Но с чего бы это? Любопытство, не больше. Спросила ведь их: не нужно ли чего? Есть ли жалобы? Но никто и рта не открыл.

Только фельдшер ответил за всех: «Ваше королевское высочество, благодаря заботам министра нет у нас ни в чем недостатка».

– Ну и как? – спросил вечером Лек.

– Редкостный порядок, – коротко ответила Катя. – Так всегда? Или лишь к нашему приезду?

– Всегда.

На том и закончилось обсуждение концерта. Неделей позже еще один был подготовлен из намеченного цикла, но продолжить их не удалось…


Вачиравуд, переняв режим отца, работал большей частью по ночам – обдумывал необходимые мероприятия, писал статьи по истории Сиама. Но самым приятным занятием считал переводы на родной язык английских и французских пьес. Хотя переводы ли это были? Шекспировского Гамлета поняла бы лишь горсточка людей, побывавших в Европе. А нужно было сделать его доступным восприятию уж если не крестьян, то по крайней мере чиновников. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Голубоватое стальное перо поскрипывало по мелованной бумаге. Пятидесятиваттная лампочка под фарфоровым колпаком, украшенным серебряным ободом, ровно и сильно освещала черные кружевные строчки. Когда король поднимал голову от книг и глядел в окно, после яркого электрического света сад казался погруженным в кромешную тьму. Ничего не видно. Весь город спит…

Нет, не весь! И полная луна разливала призрачный свет.

Листва бросала пятнистую тень на две мужские фигуры у ворот особняка в северной части Бангкока.

Подошедшему, закутанному в темный плащ, преградили дорогу:

– Вы к кому?

– К республике, – бросил вполголоса человек. Тени раздвинулись, пропуская его к дому, и снова слились, останавливая всадника: «Вы к кому?..»

В комнатах свет был потушен. Виднелись лишь бледные овалы людских лиц. Их было десятка два. Голоса звучали тихо, но страстно:

– Во всем мире на смену древней цивилизации приходит прогресс, только мы еще живем в средневековье. Министры с королем твердят: «Пусть плохо, зато свое». Им хватает наследного и награбленного богатства, а до остального нет дела. Но мы-то хотим, чтобы Сиам шел вперед, не отставая от других.

– Со склонностью короля к литературе, философии и церемониям толку для народа от него будет немного. Опять процветает коррупция. Появляются завистники, готовые гиенами наброситься на просчитавшегося соперника.

– Что говорить о коррупции? Все же знают, что нынче неурожайный год… И когда крестьяне думают, как бы им растянуть скудные запасы риса до следующего урожая, его величество тратит на коронацию – на красивое ничто два миллиона государственных тикалей. А торжество еще не началось, значит, будет пущено на ветер не менее трех миллионов…

– Если мы не помешаем!

– Да, мы отвлеклись. И так всем ясно, что от короля надо избавиться немедленно. Ча-ум, ты все продумал?

– Да. Кажется, это не составит большого труда. Есть разные мнения о времени, но, в общем, все разработано. Осталось уточнить две-три детали.

– Полагаемся на вас. Тянуть нельзя. Долгой дорогой до цели быстро не доберешься.

– А вы заметили, что короля не ослушиваются, но и не очень подчиняются?.. Каждый делает, что считает нужным, и все пущено на самотек.

– Опять мы не о том. Бог с ним. Вачиравуду остались считанные часы. Ча-ум, завтра доложишь все соображения по поводу его уничтожения. Мальчик мой, нельзя ошибаться. Только наверняка. Пришло время пустить в ход стрелу единственную, заговоренную, разящую насмерть.

– У нас есть и другие причины торопиться. Слишком много ходит слухов. Брожение в армии. Даже если все останется в тайне, до короля может что-то дойти и тогда наши надежды рассыплются прахом.

– Вачиравуд прежде всего арестует китайских и полукитайских офицеров. Пальцем в небо!.. Всех, кто мог быть связан с Сунь Ятсеном. Ядро группы…

– В том-то и состоит сущность политики, чтобы не терять минут, когда нужна быстрота и решительность. Кто успеет…

Вдруг послышался гул и пол закачался. «Дзинь!»– тонко звякнула, разбиваясь, стеклянная вазочка.

– О дьявол! Землетрясение.

– Дурное предзнаменование.

– В каждом явлении можно усмотреть счастливое и несчастное. Будем видеть в землетрясении дурное предзнаменование для короля.

– А он ведь чувствует свою слабость – не верит армии. Она набирает силу, становится независимой. Неспроста же Вачиравуд занялся созданием собственного добровольческого войска.

– И выразил свою личность в названии. «Дикие тигры» – пышно, устрашающе, исторично и литературно.

После некоторого молчания тот, кого называли Ча-умом, задумчиво проговорил:

– Я не уверен, что смог бы поднять оружие против старого короля. Слишком любил его народ.

– В большой политике нет места любви и состраданию. Надо, если уж решили, с кем вы и за кого, хладнокровно идти до конца.

– А за кого? То, что за свободную страну и за народ, тут нет сомнений. Но кому же потом отдать власть? Так и не договорились. Может, стоит привлечь на свою сторону Чакрабона? Все ему рассказать?.. Он прекрасный организатор, любит солдат, наверняка стал бы прекрасным королем. Кроме того, смог бы помочь сейчас…

– Насколько я его знаю, Чакрабон никогда не пойдет против родного брата. Сейчас к нему обращаться нельзя. Может, потом, когда все будет позади?

– Я же говорю, что лучшим решением будет остановиться на принце Након-Чайси. Не меньший авторитет в армии, светлая голова и к тому же не старается оправдать Вачиравуда, видя все его недостатки, как это делает Чакрабон.

– Друзья, ну о чем мы говорим? Какие слова еще надо найти мне, чтобы убедить вас отказаться от нового варианта монархии? Только что упоминались средневековье и прогресс. Я не против Питсанулока и Након-Чайси, но какими бы превосходными они ни были людьми, специалистами, это не путь прогресса. Пусть остаются на своих местах. Все шли сюда с паролем «К республике!». Другого пути быть не может!

– Да, пожалуй, верно.

– Не «пожалуй», а это не подлежит никакому сомнению. Пора расходиться. Каждый знает, что ему предстоит сделать. Завтра в то же время здесь. Пароль «К свободе!».

Призрачные силуэты по одному выскальзывали из комнаты. Кто-то тихонько охнул, наступив босыми ногами на осколки. Потом послышался хруст стекла под офицерскими сапогами. И все стихло.

Коронация была назначена на четырнадцатое марта. Никогда еще Азия не видела такого скопления сиятельных лиц. Император Николай прислал великого князя Бориса, король Швеции – молодого сына, принца Вильяма, с его русской женой, княгиней Марией. Принц Вальдемар приехал с двумя сыновьями от имени своего брата – короля Дании. Из Японии, самой могущественной страны Востока, прибыл принц Фушими…

Обеды, приёмы. Катя присутствовала почти на всех и уставала последние дни как никогда. Завтра тоже следовало быть свежей, очаровательной, неотразимой. Она спустилась в детскую посмотреть, как спит Ежик, но застала его стоящим возле крошечной формы офицерской пехоты, подаренной племяннику королем в честь торжеств. Маленький принц поглаживал ладошками свой алый мундир.

– Ты почему не спишь? Уже очень поздно. Завтра снова наденешь нарядный костюм. Ложись в постельку, малыш…

– А можно, я саблю под подушку положу?

– Можно. – Катя отстегнула клинок и положила его рядом на перинку.