— Но, опять же, этого может и не произойти, — предупредил Нахтмин.

Я посмотрела на родителей и Нахтмина. Потом взяла его за руку. Я почувствовала, как расслабились его плечи, и повернулась к матери.

— Ты будешь приезжать к нам? — прошептала я.

Мать быстро кивнула, но все же не совладала со слезами.

— Конечно.

— А Нахтмин будет в безопасности?

— Эхнатон забудет про него, — сказал отец. — Он не станет преследовать его по другим городам, рискуя вызвать гнев Нефертити. Ведь люди следуют именно за ней. И потому Эхнатон никогда не станет делать того, что разгневает ее.


Ипу принялась распихивать одежду и белье по корзинам. Слуги забегали. Солдаты ушли. Мои родители отвели Нахтмина в сторонку и принялись шептаться с ним насчет Фив. Меня переполняли страх и радостное возбуждение. Тийя в саду наблюдала, как мои пожитки грузят на осликов, а потом пришла и протянула мне цветок лотоса.

— Это тебе следовало стать царицей, — сказала она.

— Нет, я бы не смогла сделать то, что сделала Нефертити.

— Подписать договор с хеттами, родить двух девочек подряд и воздвигнуть собственные изваяния на каждом перекрестке?

Тетя повернулась к Нахтмину. На его схенти до сих пор оставались следы битвы, кровь поверженных врагов.

— Тебе выпала счастливая судьба, — сказала Тийя. А мне, кивнув, добавила: — Возможно, из двух сестер счастливее ты. Ты обретешь покой.

Над лежащим внизу городом тучей нависало напряжение. На деревни опустилась вечерняя прохлада. Женщины принялись открывать ставни, а мужчины вышли на Царскую дорогу.

Я выглянула с балкона и перепугалась:

— На улицах полно народу!

— Они услышали, что мой сын собирается казнить Хоремхеба и его людей. Конечно, они вышли на улицы.

— Тогда почему Хоремхеб вернулся? Он должен был понимать, что фараон посадит его в тюрьму.

Тийя посмотрела на Нахтмина и высказала предположение:

— Возможно, он надеялся на мятеж.

— Я не знаю, — признался Нахтмин. Голос его смягчился. — Возможно, его вела гордость. Хоремхеб полон честолюбивых устремлений. Я знаю лишь, что заставило вернуться меня.

У меня запылали щеки. С балкона видны были кишащие народом улицы. Тетя проследила за моим взглядом и приподняла брови:

— Вот оно и началось.

Я посмотрела на нее.

— Ты не боишься?

Тийя вскинула голову движением, которое я сотни раз видела у Нефертити, и мне вдруг стало до боли жаль, что я вынуждена бежать в такую ночь и навсегда оставляю сестру.

— Такова цена власти, Мутноджмет. Возможно, когда-нибудь ты это поймешь.

— Нет. Я никогда не захочу быть царицей.

Когда зашло солнце, мы с Нахтмином сели на лошадей. Джедефор должен был отплыть за нами следом, на барке со слугами.

— Мы приедем, как только сможем, — пообещала мать, стоя на пороге особняка.

Ипу вышла вперед. Глаза у нее покраснели. Она обняла на прощанье домашних: повариху, садовника, мальчика, чистившего пруд с лотосами. А потом подошла к Джедефору — они должны были плыть вместе.

— Тебе не обязательно ехать с нами, — снова повторила я Ипу. — Ты можешь остаться здесь, присматривать за Бастетом.

— Нет, госпожа. Моя жизнь — с тобой.

Нахтмин повесил лук за спину.

— Нам нужно двигаться, — напряженно произнес он. — Сегодня ночью здесь будет опасно.

Отец крепко сжал мою руку.

— А вдруг они нападут на дворец? — спросила я.

— Тогда солдаты их отбросят.

— Но солдаты не на стороне Эхнатона.

— Они на стороне серебра и золота, — сказал отец, и я вдруг поняла, почему он не стал препятствовать моему браку с Нахтмином.

Если Нахтмин будет на нашей стороне, у солдат не станет вождя, вокруг которого они могли бы объединиться. И до тех пор, пока Хоремхеб будет в тюрьме, ничто не будет грозить власти нашей семьи над Египтом.

Мы поехали прочь под покровом темноты и, мчась по улицам, видели начало бунта. Повсюду расхаживали люди с палками и камнями и требовали освободить солдат, преградивших путь царю Суппилулиуме и разбивших хеттов. Чем дольше мы ехали через город, тем громче становились эти крики, а потом послышался и звон оружия. На том склоне, где стоял мой особняк с садом, вспыхнул огонь. Я обернулась в седле и попыталась что-то разглядеть сквозь ночную тьму.

— До дома огонь не доберется, — пообещал Нахтмин и придержал коня.

Мы подъехали к городским воротам.

— Ничего не говори, — велел он.

Он протянул стражникам свиток, который ему дал мой отец. В свете факелов я разглядела печать визиря Эйе, темную, словно засохшая кровь, с выдавленными на ней сфинксом и Оком Гора. Стражники посмотрели на нас и отворили ворота.

И внезапно мы оказались на свободе.

19


Фивы 11 пайни