Тысячи египтян рухнули на колени.

— Народ Египта! — воззвала она. — Сегодня день торжества. Сегодня Атон даровал могущественному фараону победу над хеттами!

Толпа разразилась приветственными криками.

Нефертити продолжала:

— Атон смотрит на фараона с гордостью! Благословение Атона с нами со всеми!

Эхнатон запустил руки в деревянный сундук и принялся швырять в толпу пригоршни колец. Женщины визжали, дети смеялись, мужчины подпрыгивали, ловя кольца. И никто не заметил, как стражники полукругом рассыпались вокруг солдат, оттесняя их в сторону тюрьмы.

Я ринулась вперед, но отец схватил меня.

— Ты ничего не сможешь сделать для Нахтмина, — прошептал он.

Я вырвала руку. Внезапно рядом со мной оказалась Тийя и негромко, но резко произнесла:

— Не будь дурой. Сейчас не время.

— Но что с ним будет?!

— Если хоть одного из этих солдат казнят, народ взбунтуется, — с грубой прямотой предсказала она.

Мы отступили и стали смотреть, как Эхнатон пригоршнями швыряет золото с балкона. Люди толкались, пытаясь дотянуться до сверкающих колец, и в этой давке солдаты были позабыты. Стражники велели им бросить оружие, отойти от толпы и следовать за ними во дворец. Солдаты подчинились — все.

Даже Хоремхеб. Даже Нахтмин.

— Почему они не сопротивляются?! — воскликнула я, прижавшись к Окну Появлений.

— Их сто человек, а нубийцев — пятьсот, — объяснила Тийя.

Отец повернулся ко мне.

— А теперь иди, — быстро распорядился он. — Иди в покои Нефертити и жди ее там.


Мерцающий свет двух дюжин масляных ламп освещал росписи на стенах. Художник изобразил Нефертити и Эхнатона воздевшими руки навстречу Атону, а лучи солнца заканчивались крохотными ладонями, гладящими мою сестру по лицу. Нефертити с Эхнатоном выглядели словно боги, а Атон был чем-то непознаваемым и недостижимым, огненным диском, исчезающим каждый вечер и вновь появляющимся на рассвете. Я оглядела комнату — но нет, здесь не было воздано должное ни одному богу из тех, кто сделал Египет великим. Даже богине Сехмет, даровавшей Египту победу при Кадеше.

Я взяла в руки одну из статуэток, принадлежавших Нефертити, и сзади послышался резкий вдох. Мой взгляд заставил стражников промолчать, но они продолжали следить за мной, недоумевая, что мне понадобилось в покоях фараона. Я посмотрела на миниатюрную статуэтку и поднесла ее поближе к лампе. Когда свет выхватил из темноты кошачье лицо, я ахнула. Никакому богу, кроме Атона, не было места в этих покоях — и, однако же, я держала в руках фигурку богини-кошки, госпожи небес, двойника Амона, великую матерь Мут. Я сжала губы и подумала: «Я была жестока к Нефертити. Я обвинила ее, не зная доподлинно, действительно ли ей было известно о планах Эхнатона».

Двери отворились, и в дверном проеме возник высокий силуэт. Эхнатон? У меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а стражники согнулись в поклоне:

— Ваше величество!

Но я тут же перевела дух. В вечернем полумраке корона заставляла Нефертити выглядеть выше обычного.

— Мутноджмет?

Сестра увидела меня и нерешительно приблизилась.

Когда она вошла в комнату, я поставила статуэтку на сундук.

— Что с Нахтмином?

Взгляд Нефертити упал на статуэтку из черного дерева. Она указала на богиню Мут:

— Моя замена.

— Замена чего?

Мне не понравилась ее попытка сменить тему.

— Тебя.

Нефертити обернулась к стражникам и рявкнула:

— Прочь!

Они вышли. Когда дверь захлопнулась, сестра повернулась ко мне:

— Я беременна в третий раз, но никто из моих детей не знает свою тетю, и я не уверена, будет ли знать.

На глаза мне навернулись слезы. Она снова была беременна, но я не желала ловиться на это.

— Нефертити, где Нахтмин?

Нефертити взяла статуэтку Мут и поставила обратно на стол.

— Помнишь, когда мы были юными, — сказала она, — мы смеялись и представляли себе, как когда-нибудь будем вместе растить детей, и ты будешь строгой матерью, а я — той, которая все им позволяет? — Ее взгляд обежал комнату, скользнув по росписям и фрескам. — Я скучаю по тем временам.

— Нефертити, где Нахтмин? — повторила я.

Сестра отвела взгляд.

— В тюрьме.

Я взяла ее за руки. Руки были холодные.

— Ты должна вытащить его оттуда. Должна.

Нефертити печально посмотрела на меня.

— Я уже договорилась, что его отпустят. Остальных казнят — пощадят только Нахтмина.

Я потрясенно моргнула.

— Как?!

— Как? — переспросила она. — Я сказала Эхнатону, чтобы его отпустили. Он не отказывает мне ни в чем, Мутноджмет. Ни в чем. Конечно, он продолжает бегать к Кийе. Ну и что? Я ношу его ребенка. Я — царица Египта, а не она.

Нефертити походила сейчас на маленькую девочку, которая громко поет в темноте, чтобы убедить себя, что ей не страшно. Я крепко обняла ее, и так мы и застыли в свете ламп, приникнув друг к другу.

— Я скучаю по тебе, — прошептала Нефертити. — Я хотела быть единственной, кто важен для тебя.

Она отступила и посмотрела на меня.

— Но я никогда не отравила бы твоего ребенка, — прошептала она. — Я никогда…

Я сжала ее руку и посмотрела на маленькую кошачью богиню.

— Я знаю, — сказала я и прижалась к ее плечу.

Нефертити кивнула:

— Иди. Приходи вечером.


— Джедефор, а другой дороги нет?

— На этот холм ведет только одна дорога, госпожа.

На улицах было полно народу. Дорога была забита колесницами, телегами и дюжинами солдат.

— Что они все делают? — спросила я.

— Разговаривают, — отозвался Джедефор. — Они услышали про бегство военачальника Нахтмина.

— Бегство? Но он не бежал. Моя сестра…

Джедефор вскинул затянутую в перчатку руку и понизил голос:

— Люди хотят, чтобы он бежал. И недолго ждать того, чтобы солдаты пришли к нему и попросили повести войско против фараона и занять трон Гора.

— Он никогда этого не сделает, — решительно произнесла я.

Джедефор промолчал. Колесница двинулась к холмам и моему особняку.

— Он никогда этого не сделает, — повторила я.

— Возможно, нет. Но фараон сегодня же ночью пошлет своих людей.

Убийц. Вот почему Нефертити сказала, что ее дети никогда не будут знать свою тетю. Вот почему она выставила меня из своих покоев и велела поторопиться.

— Ты вправду думаешь, что они придут сегодня ночью?

Я придвинулась поближе к Джедефору, чтобы свист ветра не заглушал мои слова.

Джедефор кивнул:

— Я это знаю, госпожа.

Колесница подкатила к особняку, который я превратила в свой дом, и я затаила дыхание. Мы остановились во дворе, который я множество раз видела при солнце, но в угасающем свете дня он вдруг показался темным и угрожающим. Джедефор взял меня за руку, и мы вместе двинулись в передний двор. Но когда он отворил дверь в дом, я отступила. На мою веранду набилось несколько дюжин солдат. И Нахтмин тоже был там. Он повернулся, и все стихли.

— Мутноджмет!

Он обнял меня, а у меня на глаза навернулись слезы. И в комнате, полной чужих людей, мы приникли друг к другу. От Нахтмина пахло жарой, землей и битвой. Я отстранилась и посмотрела ему в лицо. Он загорел, а на щеке появился свежий шрам. Я подумала о мече, нанесшем эту рану, и глаза мои снова наполнились слезами.

— Ребенка нет, — сказала я и расплакалась.

Нахтмин посмотрел на меня и смахнул слезы с ресниц:

— Я знаю.

Эхнатон украл нашего ребенка и посадил Нахтмина в тюрьму. Нахтмин отыскал взглядом Джедефора. Вид у него был угрожающий.

Я запаниковала.

— Что? Что ты собираешься делать?

— Ничего.

— Моя сестра — царица. Ты не станешь бунтовать против нее?

— Конечно нет. И никто не станет, — громко произнес Нахтмин, и солдаты в доспехах принялись неловко переминаться с ноги на ногу. — Боги сочли уместным возвести Эхнатона на трон Гора, и там он и останется.

— До каких пор? — воскликнул один из солдат. — Пока хетты не захватят Египет?

— До тех пор, пока фараон не осознает свои ошибки. — Из дальней части веранды вперед выступил отец. Его белый плащ мел плиты пола. Отец взял меня за руку. — Дочь…

Я огляделась и поняла, что мужчины одеты для битвы.

— Что все эти люди делают здесь, в моем доме?

— Они пришли, чтобы уговорить Нахтмина занять трон Гора, — сказал отец. — Я привел Нахтмина сюда ради его безопасности, а они пришли, разыскивая его. Если они знают, что он здесь, то и фараон это знает. — Отец шагнул ко мне. — Для тебя настало время выбора, Мутноджмет.

Рядом с отцом появилась мать, и у меня вдруг сдавило горло. Я заметила Ипу, стоящую у входа на кухню, и Бастета, созерцающего происходящее с груды подушек. Я повернулась к Нахтмину.

— Мне придется покинуть Амарну, — предупредил он. — И если фараон не пообещает мне безопасность, я никогда сюда не вернусь.

— Но Нефертити добилась, чтобы тебя освободили. Она сможет добиться и этого.

Отец покачал головой:

— Твоя сестра сегодня сделала, что могла. Если ты выберешь брак с Нахтмином, тебе придется уехать из Амарны.

Я посмотрела на Ипу, на Бастета, на мой чудесный ухоженный сад.

— Тийя позаботится обо всем до твоего возвращения, — пообещал отец.

Я представила себе жизнь без родителей, и меня затопил страх.

— Но когда оно наступит?

Глаза отца вспыхнули, словно отполированный лазурит на свету: он представил себе те времена, когда его дочь станет фараоном Египта — во всем, кроме имени. А может, даже и в имени. Окончательное возвышение нашей семьи.

— Когда Нефертити сделается достаточно могущественной, чтобы велеть тебе вернуться, не дожидаясь согласия ее мужа.