За стенами дворца праздновали простые жители Амарны. Рождение царского отпрыска означало для них день отдыха, даже для строителей гробницы, работавших в холмах высоко над долиной. Я прошла во внешний двор. Там стояли царские колесничие, чтобы отвозить и привозить сановников.

— Отвези меня в храм Хатор, — попросила я и, прежде чем колесничий успел сказать, что он не знает никаких запрещенных храмов, сунула ему в руку медный дебен.

Колесничий быстро кивнул. Добравшись до места, мы увидели окаймленный колоннами двор, устроенный на склоне холма.

— Госпожа, ты точно уверена, что хочешь остаться здесь? Это запрещено.

— Некоторые женщины по-прежнему ухаживают за святилищем Хатор. Со мной все будет в порядке, — ответила я.

Но царский колесничий был молод и обеспокоен.

— Я могу подождать, — предложил он.

— Не надо. — Я взяла корзину и спустилась. — Незачем. Я могу дойти до дома и пешком.

— Но ты же сестра главной жены царя!

— И подобно многим людям, я наделена двумя ногами.

Колесничий засмеялся и уехал.

На холме, среди выходов камня и резных колонн, царила тишина. Те немногие женщины, что ухаживали за тайным храмом Хатор, должно быть, праздновали сейчас внизу, в деревне, совершая возлияние новому богу Египта, в благодарность за рождение новой царевны.

— Но не все позабыли тебя.

Я преклонила колени перед маленьким изваянием Хатор и положила к ее ногам пучок тимьяна. Хотя храмы Амона были запрещены в Амарне, на окраинах города женщины втайне устроили маленькие храмы наподобие этого. Да и в домах вроде моего в тайных нишах часто прятались статуэтки Хатор, и к ним возлагались масло и хлеб, чтобы богиня помнила наших предков и нерожденных детей.

Я поклонилась богине:

— Благодарю тебя за то, что ты уберегла Нефертити при родах. Хотя она не принесла тебе ни вина, ни благовоний, я делаю это от ее имени. Защищай ее всегда от смерти. Она благодарна за дар новой жизни, который ты ниспослала ей, и за легкие роды.

Я пристроила тимьян рядом с кувшинчиком масла, принесенным какой-то другой женщиной, и услышала за спиной хруст гравия под ногами. Кто-то произнес:

— Ты когда-нибудь молишься за себя?

Я не стала оборачиваться.

— Нет. Богиня знает, чего я хочу.

— Ты не можешь поступать так вечно, — сказала моя тетя. Горячий ветер трепал подол ее платья. — Когда-то ты должна будешь дать покой ка ребенка. Он не вернется.

— Как и Нахтмин.

Тетя серьезно посмотрела на меня, взяла меня за руку, и мы встали в самой высокой части храма, глядя на пустыню и заросли тростника на берегу Нила. Крестьяне в белых схенти обмолачивали зерно, а бык тащил тяжелую повозку. В небе кружил ястреб, воплощение души, и вдовствующая царица вздохнула:

— Дай им обоим покой.

18


1348 год до н. э.

Шему. Сезон урожая


День за днем деревенские женщины приходили ко мне за травами, а иногда я и сама разносила их. В городе, раскинувшемся за белыми колоннами дворца, я кружила по узким улочкам и частенько оказывалась в доме, где женщина только что родила и надежды на то, что мать выживет, нет. Я склонялась над ее ложем, осматривала чрево и готовила особый чай с маслом крапивы. А женщина сжимала в руках запрещенный амулет с изображением Хатор и шепотом молилась богине материнства. Увидев этот запрещенный амулет впервые, я удивилась, и тамошняя служанка поспешно объяснила: