— А как же фараон? — прошептала Ипу.

— Нефертити его уговорит, — сказала я.

Ипу отыскала в одной из корзин чистое домашнее платье и накинула на меня. Во взгляде ее читалось беспокойство.

— Мне уже пятнадцать лет!

Ипу продолжала смотреть на меня. Она присела на краешек кресла из черного дерева и золота и сложила руки на груди.

— Думаю, госпожа, это добром не кончится.

Я вспомнила объятие сильных рук Нахтмина и почувствовала, что бледнею.

— Я не могу вечно оставаться ее служанкой! — воскликнула я. — У нее есть муж и семья и сотни обожающих ее слуг! У нее бесчисленное множество знатных дам, которые только и ждут ее появления, чтобы помчаться следом и приняться подражать ее нарядам, ее прическам, ее серьгам. Чего ей нужно от меня?

— Она всегда будет нуждаться в тебе.

— Но я этого не хочу! Мне это не нужно!

Я раскинула руки, указывая на тяжелые тканые гобелены и ярко горящие лампы из слоновой кости.

— Нет. — Я покачала головой. — Ей придется это принять. Придется смириться.

На лице Ипу появилось напряженное выражение.

— Осторожнее. Подумай о положении военачальника.

— Мы подождем, пока переезд не завершится. А потом я ей скажу.

— А если его выгонят из войска?

Если его выгонят, то я буду знать, какое место я занимаю в нашей семье.


Когда Нефертити вернулась в Фивы, она была вне себя от ярости. Она расхаживала по моей комнате, пиная выпавший из жаровни уголек и наслаждаясь темной полосой, которую он оставлял на полу. Сегодня у Эхнатона был очередной день посещения Кийи, и он, против обыкновения, задержался там надолго.

— Он хочет построить ей дворец! — бушевала она.

— Значит, тебе придется позволить ему это, — отозвался отец.

Проницательный взгляд его голубых глаз действовал на сестру успокаивающе.

— Дворец! — Нефертити обернулась. — Целый дворец!

— Пускай строит ей дворец, — сказал отец. — Кто сказал, что дворец непременно должен быть в городе?

Глаза Нефертити расширились.

— Он может находиться на севере. И даже вообще за пределами города.

— Но под защитой стен, — уточнил отец.

— Ладно. Но территория внутри стен будет большой, — предупредила Нефертити. Она рухнула в кресло и стала смотреть на пляшущие в жаровне огоньки пламени. — Войско отправляется в Амарну, — мимоходом бросила она.

У меня перехватило дыхание.

— Что? Когда они отправляются?

Вероятно, я произнесла это слишком поспешно, поскольку Нефертити посмотрела на меня с подозрением.

— Завтра, — ответила она. — Как только слуги упакуют вещи, мы отправимся следом. Я не доверяю Панахеси. Я хочу проследить, чтобы каждая монета из сокровищницы пошла на строительство, а не ему в карман.

— Тогда мы с Тийей останемся в Фивах, — сказал отец. — Мы можем принимать просителей…

— Откажи просителям в приеме! Ты мне нужен там!

— Это невозможно. Тебе нужен народ, достаточно богатый, чтобы построить новый город, или народ, находящийся на грани голодной смерти?

Нефертити встала. Она носила свою корону постоянно — даже при нас, своих родственниках.

— Египет никогда не окажется на грани голодной смерти. Пускай просители подождут. А чужеземные послы могут найти нас и в Амарне, если уж им так надо.

Отец покачал головой, и Нефертити без всякого изящества опустилась обратно в кресло.

— Тогда кто же будет со мной? — заныла она.

— У тебя будут твои слуги. И Мутноджмет.

Нефертити посмотрела на меня.

— Ты видела чертежи особняков? У тебя тоже будет свой, — сказала она. — Конечно, большую часть времени ты будешь во дворце. Мне нужна помощь. Особенно сейчас. — Она с нежностью посмотрела на свой живот. — Теперь это будет сын.

Мы с отцом подхватились с кресел.

— Ты беременна? — воскликнула я.

Нефертити гордо вскинула голову.

— Уже два месяца. Матери я уже сказала. Даже Эхнатон знает. — Она сощурилась. — Пускай он ходит к Кийе хоть каждую ночь, но это я ношу его сына! Два ребенка! А Кийя дала ему всего одного!

Я посмотрела на отца. Тот ничего не стал говорить про Кийю, хотя слуги шептались о том, что это очень странно: с тех пор как наша семья приехала ко двору, Кийя больше не беременеет. Но на лице отца читалась лишь искренняя радость.


Доски для игры в сенет и тяжелые троны, кедровые столы, дюжины кресел и лампы — всё погрузили на суда, и баржи поплыли на север, к городу, который даже еще не был городом. Я стояла и смотрела, как из Мальгатты уносят самые прославленные сокровища, и пыталась представить, что сейчас чувствует моя тетя, глядя, как комнаты, которые обставляли они с мужем, опустошают по прихоти молодого фараона. Тетя с отцом сейчас стояли на балконе в Пер-Меджате, и оба они смотрели на весь этот хаос молча. От пристального взгляда Тийи мне делалось не по себе.

— Так вы не поедете на север, ваше величество?

— Нет. Я не собираюсь спать в шатре, ожидая, пока там построят дворец из песка. Твой отец может ехать.

Ее слова удивили меня.

— Так, значит, ты едешь с нами? — спросила я у отца.

— Только чтобы посмотреть, что там уже сделано, — ответил он.

— Но ведь прошел всего месяц!

— И там уже трудятся тысячи рабочих. Они должны были к этому моменту построить дороги и дома.

— Когда в твоем распоряжении целое войско, — резко произнесла тетя, — просто удивительно, сколько всего можно сделать.

— А как же хетты? — со страхом спросила я.

Тийя сердито взглянула на отца:

— Нам остается лишь надеяться, что наша новая царица научит моего сына мудрости в том, что касается защиты наших земель.

По ее тону было ясно, что сама она нисколько на это не надеется.

«Нефертити не делает того, чего от нее ожидали, — подумала я. — Вместо того чтобы рисковать своим положением главной жены и пытаться повлиять на фараона, она защищает свои позиции, потакая ему во всем». Мы посмотрели вниз, на Эхнатона, отдающего указания своим стражникам-нубийцам, и тетя тяжело вздохнула. Интересно, сильно ли она жалеет, что во время визита к нам, в Ахмим, выбрала на роль главной жены Нефертити? Она ведь могла выбрать любую из девушек во дворце. Даже ту же Кийю. Отец повернулся ко мне.

— Иди, Мутноджмет, — велел он. — Иди собирайся.

Я вернулась к себе в комнату и, усевшись на кровать, посмотрела на подоконник, где прежде стояли мои горшочки с травами. Они уже столько поездили со мной… Сперва — в Фивы, потом в Мемфис, потом обратно в Фивы, а вскоре поедут в Амарну, город в пустыне.


Место, которое Эхнатон выбрал для своей столицы, было окружено холмами. На севере высились крутые скалы, а на юге — дюны цвета меди. Западный край нового города выходил к Нилу: сюда можно было доставлять товары из Мемфиса и Фив. Посреди бескрайних песков предстояло проложить дорогу, такую, чтобы по ней могли проехать в ряд три колесницы. Нефертити сказала, что это будет царская дорога и что она будет проходить через середину города. Такой дороги еще не бывало, как не бывало и города, подобного этому. Амарна будет драгоценностью восточного берега Нила, и благодаря ей имена нашей семьи будут записаны на скрижалях вечности.

— Когда грядущие поколения будут говорить об Амарне, — торжественно провозгласила она, — они будут говорить о Нефертити и Эхнатоне Строителе.

Поселок рабочих находился на востоке. Как и предсказывал отец, уже были возведены сотни домиков для рабочих, а на краю города появились казармы для солдат. На юге вокруг заложенного фундамента дворца строились особняки знати, а посреди всего этого находился наполовину построенный храм Атона, окруженный пальмами и дубами-великанами. К воротам храма вела дорога, вдоль которой с обеих сторон выстроились сфинксы. Сестра каждое утро проезжала по этой дороге, направляясь в храм, поклониться Атону. У меня в голове не умещалось, как можно было столько успеть — даже с помощью войска.

— Как им удалось сделать так много за столь малый срок?

— Посмотри на постройки внимательнее, — коротко бросил отец.

Я тайком присмотрелась.

— Дешевка?

— Кирпич-сырец и блоки из песчаника. А вместо того чтобы тратить время на барельефы, изображения просто высекаются в камне.

Я повернулась к отцу, прижав край одежды, чтобы ее не трепало ветром.

— И ты это позволил?!

— Кто может что-то позволять или не позволять Эхнатону? Это его город.

Мы снова посмотрели на постройки, и я задумчиво произнесла:

— Нет, теперь это наш город, нас всех. В людской памяти наши имена будут связаны с ним.

Отец не ответил. Сегодня он должен был отплыть обратно в Фивы и вернуться только тогда, когда дворец будет готов. Кто знает, сколько на это уйдет времени. Пять месяцев? Год?

Процессия визирей, за которыми следовала знать и тысяча придворных слуг, свернула к обнесенному стенами Городу Шатров. Шатры солдат стояли снаружи, окружая стены в три ряда. Когда мы въехали в ворота, я подумала о Нахтмине. Где он сейчас? Наша колесница остановилась перед Большим шатром, в котором двору Амарны предстояло обедать.

— Ну, так что ты думаешь? — спросила наконец Нефертити.

— Стремления твоего мужа велики, — ответил отец.

И только я знала, что он имеет в виду на самом деле: что это — построенный на скорую руку город-дешевка, жалкое подобие Фив.

Двое солдат раздвинули занавес, закрывающий вход в Большой шатер. На мощеном полу, поверх ковров стояли недавно отполированные столы. На стенах висели гобелены. У самого длинного стола стоял Эхнатон и сам наливал себе вино. Он поднял чашу, и вид у него был самоуверенный и самодовольный.

— И как великому визирю понравился новый город?