— Ваше величество! — перебил его отец.

— Я не позволю им лишать меня сна! — разбушевался Аменхотеп. — Они мне снятся ночи напролет! Они проникли даже в мои сны! Но я отправлю жрецов в каменоломни!

Я ахнула, и даже Нефертити застыла, услышав эти слова. Ведь речь шла о людях, которые в жизни своей не занимались тяжелым трудом, о представителях Амона, проводивших жизнь в молитвах.

— Может, нам просто выслать их? — предложила Нефертити.

— Чтобы они плели заговоры где-то в другом месте? — возмутился Аменхотеп. — Нет! Я отправлю их всех в каменоломни.

— Но они же умрут! — вырвалось у меня.

Аменхотеп бросил на меня мрачный взгляд.

— Вот и отлично.

— А как насчет тех, которые склонятся перед Атоном? Их можно пощадить, — попросила Нефертити.

Аменхотеп заколебался.

— Мы предоставим им шанс. Но если кто откажется, того закуют — и в каменоломни!

Он вышел, велев стражникам, чтобы они шли в семи шагах за ним.

— Старший еще и месяца не пролежал в своей гробнице, а ты уже планируешь разрушение Фив? — с яростью спросил отец. — Люди увидят, что это против законов Маат. Они никогда этого не забудут.

— Тогда мы сделаем так, чтобы им было о чем помнить, кроме этого, — клятвенно пообещала Нефертити. Глаза ее были накрашены, а на шее висел золотой анк, символ жизни. — Принесите мою корону.

Тутмос удалился. Затем Нефертити сняла парик, и все дружно вскрикнули.

— Что ты сделала?! — воскликнула мать.

Нефертити побрилась наголо. Прекрасные черные пряди, обрамлявшие ее лицо, исчезли.

— Побрилась, чтобы носить корону.

Мать схватилась за сердце.

— Да что же это за корона?

— Корона, которая для всех будет связана с Египтом, — ответила Нефертити.

А я поняла, что даже без волос Нефертити все равно красива. Она была грозной, могущественной и великолепной. Нефертити посмотрела в зеркало. Тут у нее за спиной возник Тутмос. Он поднял корону с плоским верхом — так, чтобы все ее увидели, — а потом возложил ее на голову Нефертити. Никто другой не мог бы носить эту корону. Корона была создана для нее: высокая, изящная, с изображением змеи, готовой плюнуть ядом в глаза своим врагам. Нефертити повернулась, и, если бы я была простой крестьянкой, я бы подумала, что вижу богиню.


Зал приемов был забит под завязку. Писцы, торговцы, придворные, дипломаты, визири и жрецы стояли, плотно набившись в великолепный зал с его мозаиками и высокими окнами. Мемфисский Зал приемов не годился фиванскому и в подметки. Когда мы вошли в него, то лишь благоговейно ахнули. Нефертити стремительно взошла на помост, и царица Тийя, сидевшая на второй ступеньке этого помоста, перестала быть правящей царицей Египта. Отныне она была вдовствующей царицей. Пока я заняла свое место на третьей ступеньке, рядом с отцом, я успела услышать немало недоуменных шепотков: никто не знал, что означает корона Нефертити. Кто теперь Нефертити — царица? Царь-царица? Соправительница? К кому теперь обращаться с прошениями? Визири смотрели то на Аменхотепа, то на Нефертити, то на моего отца. Мы были самой могущественной семьей в Египте. Во всем мире.

Военачальник Нахтмин, при полном параде, стоял рядом с Хоремхебом. Они взирали на нубийских стражников за троном критически. Я знала, что они думают: Аменхотеп настолько не доверяет собственному войску, что нанимает для защиты чужеземцев. И еще я знала то, чего не знали даже они. Что сейчас Аменхотеп объявит о строительстве Амарны, новой столицы. Войны с хеттами, вторгающимися на наши земли, не будет. Вместо этого войско будет строить город в честь Атона.

Панахеси встал со своего кресла и провозгласил:

— Фараон Египта объявляет, что Атона следует чествовать превыше всех богов Египта!

Жрецы зароптали.

Панахеси повысил голос, чтобы перекричать их:

— Атону будут возведены храмы во всех городах. Жрецы Амона склонятся перед Атоном — либо их изгонят из Фив и отправят в каменоломни.

Раздались гневные крики.

— В каменоломни Вади Хаммамат, — продолжал Панахеси.

Ропот усилился, и Аменхотеп поднялся с трона.

— Отныне, — его голос эхом разнесся по залу, — я буду известен как фараон Эхнатон. «Угодный Атону». И фараон, угодный Атону, не будет править из Фив. Я возведу для Атона новый город, больше и величественнее Фив, и зваться он будет Амарна.

Вот теперь в Зале приемов воцарился хаос. Все были потрясены и тем, что Аменхотеп меняет имя, и тем, что будет строиться новая столица, дабы занять место величайшего из городов Востока. Эхнатон посмотрел на Панахеси. Тот потребовал тишины. Но толпа неистовствовала. Жрецы кричали, визири пытались успокоить жрецов, а торговцы, снабжавшие храмы Амона дорогими травами и золотом, заключали сделки с новыми жрецами Атона. Я посмотрела на мать — она была бела как мел.

— Стража! — крикнул новопоименованный Эхнатон. — Стража!

В толпу вломились две дюжины вооруженных нубийцев. Эхнатон встал и взял Нефертити за руку. Он повернулся к военачальникам и крикнул, перекрывая шум:

— Вы очистите все храмы и переплавите статуи Амона, Исиды и Хатор в золото! Вы дадите жрецам и жрицам единственную возможность склониться перед Атоном!

Эхнатон посмотрел на Нефертити. Та кивнула.

— Если они откажутся, закуйте их в цепи и отправьте в Хаммамат!

При слове «цепи» в зале воцарилась тишина. Люди лишь сейчас осознали, что у всех окон и выходов стоят стражники — на случай возникновения беспорядков. Эхнатон не просто желал возвысить Атона над Амоном: он желал снести статуи всех богов и богинь, оберегавших Египет на протяжении двух тысячелетий.

Какой-то визирь поднялся со своего кресла у подножия трона Гора.

— Но жрецы Амона — это знать страны! Они — основание, на котором покоится Египет! — воскликнул он.

По залу прокатился согласный гомон.

— Жрецам Амона, — медленно произнес Эхнатон, — будет предоставлен шанс — но лишь один. Они могут сделаться жрецами Атона либо отдать жизнь за бога, который больше не правит Египтом. Разве фараон — не уста богов?

Старик-визирь уставился на него, утратив дар речи.

— Разве фараон — не уста богов?! — повторил Эхнатон, сорвавшись на крик.

Старик опустился на колено.

— Конечно, ваше величество.

— Тогда кому лучше ведома воля богов, мне или жрецам? Мы построим во славу Атона город, равного которому не бывало!

Царица Тийя прикрыла глаза. Военачальник Хоремхеб выступил вперед:

— Хетты завладели Катной, а правитель Кадеша уже трижды просил нас о помощи. На его письма не ответил никто, кроме визиря Эйе, а тот ничего не может сделать без разрешения фараона! — Военачальник гневно взглянул на Эхнатона. — Если мы и на этот раз не пошлем туда людей, ваше величество, мы потеряем земли, за которые Старший заплатил жизнями трех тысяч египетских солдат!

Аменхотеп побагровел. Он оглядел зал, выискивая, кто согласен с Хоремхебом.

— Так ты говоришь, что хочешь сражаться с хеттами? — спросил фараон.

Военачальник расслышал угрозу в голосе царя.

— Я хочу защитить Египет от вторжения и сберечь земли, за приобретение которых сражался мой отец и я сам.

— Кто согласен с военачальником Хоремхебом? — выкрикнул Эхнатон.

Ни один человек в зале не шелохнулся.

— Кто? — вскричал фараон.

Пятеро колесничих выступили из рядов и огляделись. Эхнатон широко улыбнулся.

— Отлично! Вот твоя армия, военачальник!

Все в зале застыли, не понимая, что за игру затеял Эхнатон. Фараон повернулся к моему отцу.

— Отправь их в Кадеш, ибо это и есть войско, которое спасет Египет от хеттов! Кто еще желает поучаствовать в этой войне? — зловещим тоном поинтересовался фараон.

Я затаила дыхание, ожидая, вызовется ли участвовать Нахтмин.

Эхнатон ухмыльнулся:

— Значит, пять воинов. Восхвалим же героев, которые защитят Кадеш от набега хеттов!

Он издевательски захлопал в ладоши, а когда никто его не поддержал, стал хлопать громче, и в зале послышались робкие хлопки.

— Вы — герои! — Эхнатон повернулся к стражникам-нубийцам. — Уведите их — и отправьте в Кадеш!

Придворные в ошеломленном молчании смотрели, как уводили военачальника Хоремхеба и его пятерых воинов. Никто не сдвинулся с места. Кажется, никто и вздохнуть не смел.

Панахеси расправил плащ.

— А теперь фараон будет принимать прошения.


Панахеси отправился к величайшим святыням с войском нубийцев, и величайшие храмы Фив лишились своих статуй. Изваяния Исиды разбили или сожгли. Хатор сбросили с ее постамента над рекой, а Амона изуродовали. Люди в страхе попрятались по домам, а жрицы Исиды рыдали на улицах. Новое войско Эхнатона, состоявшее из наемников-нубийцев, посрывало одеяния с жрецов Амона и вручило им новые одежды, украшенные изображением солнца. Тех, кто отказался их принять, отправили на верную смерть.

И прежде чем Старший успел закоченеть в своей гробнице, Эхнатон с Нефертити преклонили колени перед алтарем, что некогда принадлежал Амону, и Панахеси провозгласил их фараоном и царицей всего Египта. Во время церемонии я сидела в первом ряду, вся увешанная золотом и лазуритом, а когда хор мальчиков сладкоголосо запел хвалу Атону, по всем Фивам войско фараона уродовало изваяния наших величайших богов.

Той ночью Нефертити созвала нас на встречу. Мы сидели кружком вокруг моей кровати и тихо переговаривались. В Фивах мне дали новую комнату, а прежнюю, рядом с покоями фараона, заняла царевна Меритатон. Когда я впустила в комнату отца, то думала, что он будет вне себя от гнева, но им владело убийственное спокойствие.

— Скажи что-нибудь, — приказала Нефертити.

— Что ты хочешь от меня услышать? — негромко произнес отец. — Это ты созвала нас.