— Я хочу, чтобы в колокола прозвонили трижды! — приказала она.

Аменхотеп кинулся к жене и погладил ее по щеке.

— С тобой все в порядке? Ты…

— Пусть сегодня колокола звонят трижды!

— Но ведь… — Фараон посмотрел на спящую Меритатон. — Посмотри, какая она красивая…

— Я говорю о колоколах! — выкрикнула Нефертити, разбудив царевну, и Аменхотеп заколебался.

— Но ведь трижды звонят только…

— Что, наша царевна менее важна, чем царевич?

Аменхотеп посмотрел на личико дочери, и по щекам его потекли слезы. Малышка унаследовала его темные глаза и вьющиеся волосы. Затем он перевел взгляд на Нефертити. На лице царицы застыла упрямая убежденность, и Аменхотеп повернулся к Мерит:

— Передай, чтобы в колокола звонили трижды. В честь рождения царевны…

Он вопросительно взглянул на Нефертити.

— Царевны Меритатон, — ответила Нефертити, и Аменхотеп уселся рядом с ней.

— Меритатон, — повторил он, глядя на дочку. — Возлюбленная Атоном.

Нефертити гордо вскинула голову.

— Да. В честь великого бога Египта.

— Царевна.

Аменхотеп забрал хнычущую малышку у кормилицы и прижал к груди.

Появился отец и бросил проницательный взгляд на мать.

— Девочка, — негромко произнес он.

— И все же — наследница, — шепотом отозвалась мать.

Отец задержался настолько, чтобы подержать внучку, первую царевну Египта, на руках, а потом ушел, дабы написать послание царям иных земель.

Я разглядывала лежащую в кровати Нефертити. Она выглядела осунувшейся и бледной, но радовалась напоказ, для Аменхотепа, — в то время, когда ей следовало поспать.

— Как по-твоему, она хорошо выглядит? — спросила я у матери.

— Конечно нет. Она же только что родила.

Затем рядом с постелью возникла Мерит, вооруженная своей огромной шкатулкой из слоновой кости, заполненной косметикой. Сестра послушно села, хотя я на ее месте велела бы всем убраться прочь из моей комнаты. Я посмотрела на царевну Меритатон, которую сестра прижимала к груди, и ощутила укол чего-то очень похожего на зависть. У Нефертити был муж, семья и царство. Мне же пятнадцать — и что у меня есть?


Пир в честь рождения царевны был устроен в конце пахона. Золотые и серебряные сосуды искусной работы, присланные в дар от чужеземных царств, расставили на столе, что тянулся от одного конца Большого зала до другого. Там же стояли золотые изваяния и сундуки из черного дерева. Царь Миттани прислал свору гончих, а знатные семейства Фив преподнесли браслеты из серебра и слоновой кости.

В покоях Аменхотепа Нефертити собиралась на пир и приставала ко мне с вопросом, какое платье ей надеть, с большим вырезом или под горло.

Я посмотрела на ее подкрашенные хной груди, большие и привлекательные. Живот у нее был таким маленьким, что просто в голове не укладывалось, что она родила всего четырнадцать дней назад.

— С вырезом, — ответила я.

Я зачарованно смотрела, как платье облегает тело Нефертити и как она вдевает в уши золотые серьги. Нет, подумала я, мне никогда не быть такой красивой. Потом мы посмотрели на себя в зеркало: Кошка и Красавица.

Ни один мужчина из присутствовавших в Большом зале не мог оторвать глаз от царицы.

— Она великолепна, — сказала Ипу, когда моя сестра скользнула между колоннами и поднялась на помост.

Роды убрали впадинки с ее щек и придали лицу более яркий цвет. Сотни свечей, мерцая, освещали ей путь, а когда Нефертити уселась на трон, все на миг смолкли.

Похоже было, будто праздновать рождение Меритатон пришли все придворные до единого. Я вышла из зала наружу, туда, где стояли отец с матерью, наслаждаясь моментом покоя, пока не подали еду и не подошло время садиться за стол. Внутренний двор был забит людьми, разодетыми в лучший лен и золото; кто-то входил в Большой зал, кто-то выходил оттуда с чашей вина в руке. Отсутствовал только Панахеси.

— А как получилось, что здесь собралось столько народу? — спросила я.

На празднество прибыла даже знать из Фив; они двинулись в путь месяц назад, получив известие о близящемся рождении Меритатон.

— Они прибыли засвидетельствовать почтение новому фараону, — ответил отец.

Я не поняла, о чем он, и отец пояснил:

— Старший умирает.

Я уставилась на него.

— Но предполагалось же, что он проживет еще сезон! Ты мне говорил… — Я осеклась и поняла, что имеет в виду отец. Я придвинулась к нему и перешла на шепот. — Его что, отравили?

Отец не ответил.

— Его что, отравили? — не унималась я, но лицо отца было непроницаемо. Я отступила. — Так значит, Панахеси там?

Родители переглянулись, и отец встал.

— Что бы ни произошло в Фивах, но Старший не протянет и месяца.

В Большом зале прозвонил колокол, созывая гостей к трапезе. Отец взял мать за руку и исчез в толпе, а я осталась стоять с раскрытым ртом.

— Судя по твоему виду, не то на нас напали, не то ты только что съела что-то ну очень кислое.

Я повернулась, и военачальник Нахтмин протянул мне чашу с вином.

— Спасибо, военачальник. И я тоже рада тебя видеть.

Он рассмеялся и взмахнул рукой в сторону Большого зала:

— Пойдем?

Мы вместе вошли в сводчатые двери Большого зала, украшенного великолепной колоннадой и заполненного сотнями гостей. Нахтмин должен был сидеть за столом с верхушкой войска, я — с царской семьей. Но прежде чем мы дошли до помоста, я остановила его:

— Военачальник, скажи… ты не слышал ничего о Старшем?

Нахтмин задумчиво посмотрел на меня, потом отвел от столов в уголок, где мы могли поговорить более спокойно.

— А почему ты спрашиваешь?

Я заколебалась.

— Я… я просто подумала, что ты можешь что-то знать.

Нахтмин взглянул на меня с подозрением.

— Возможно, он очень скоро перейдет под власть Осириса.

— Но ему же всего сорок лет! Он мог прожить еще лет десять… — прошептала я. — Это не яд?

И я пристально посмотрела на него, стараясь понять, честен ли его ответ.

Нахтмин мрачно кивнул:

— Так поговаривают. И если разговоры идут даже в царской семье…

— Вовсе нет, — быстро произнесла я.

Нахтмин посмотрел на меня изучающе.

— Но если… если фараон умрет…

— То что?

— Вот именно — что тогда?

— Тогда твоя сестра станет царицей всего Египта, а вдовствующая царица склонится перед своей невесткой. И кто знает, — заговорщически добавил Нахтмин, — она может даже сама стать фараоном.

— Фараоном?! — переспросила я, не веря своим ушам.

— Это что, настолько удивительно?

— Нет, это просто глупо. Женщин, которые правили Египтом, можно пересчитать по пальцам.

— А почему бы ей не войти в их число?

Мы дружно посмотрели сквозь лес колонн на мою сестру; ее блестящие волосы удерживал массивный золотой обруч, и глаза ее выглядели даже больше обычного. Со своего трона ей виден был весь зал, но смотрела она на Аменхотепа.

— Он доверяет ей во всем, — добавил Нахтмин. — Они даже живут в одних покоях.

— Кто тебе сказал?

— Я военачальник. Это мое дело — знать. Даже будь я слугой в каком-нибудь малом дворце, я и то знал бы такую мелочь.

— Но она не может стать фараоном, не став прежде вдовой.

Я посмотрела на Нахтмина. Он спорить не стал, как будто не удивился бы, если бы Аменхотеп умер. Меня пробрал озноб, хотя вечер был теплый. Гости расселись по местам, и под сводами Большого зала звенел смех. Празднество в честь рождения царевны должно было длиться всю ночь, но мне могло больше и не представиться случая поговорить с Нахтмином. Я заколебалась.

— Я думала, ты останешься в Фивах и будешь вести там более тихую жизнь.

— О, жизнь в Фивах вовсе не тихая. Рядом с дворцом тихой жизни не бывает. Но я надеюсь когда-нибудь найти кого-нибудь, кто разделил бы со мной тихую жизнь. Вдалеке от Фив, Мемфиса и вообще любого города, через который проходит царская дорога.

Мы вместе посмотрели в зал, и я кивнула. Я понимала его желание.

— Но теперь, когда храм построен, солдаты хотят знать, что будет дальше. Фараон боится войска. Он не пошлет нас на войну, хотя хетты каждый сезон вторгаются в наши земли, а Египет не дает им отпора. С Панахеси, служащим Атону, и Аменхотепом, строящим храмы, на трон Египта взойдет твой отец. Возможно, не в прямом смысле слова, но во всех прочих смыслах фараон — он, мив-шер. Ныне настало время решать, чего ты хочешь от жизни. Имени, высеченного на камне ради вечности, — или счастья.

— А откуда ты знаешь, что я несчастлива здесь?

— Да оттуда, что ты стоишь в углу и разговариваешь со мной, в то время как твоя сестра восседает на троне Гора, а твой отец улаживает все ее трудности. Будь ты довольна жизнью, ты была бы сейчас там.

Он указал на стол для царской семьи, во главе которого восседали мои мать с отцом, а окружали их лысые мужчины в одеждах из тонкого льна.

— Так куда же это привело тебя, котенок?

— В служанки Нефертити, — отрезала я.

— Ты всегда можешь это изменить. — Нахтмин посмотрел на меня с интересом и добавил многозначительно: — Выйдя за кого-нибудь замуж.


— Мутни, ты не найдешь мое платье?

Я оторвала взгляд от доски для игры в сенет, но осталась сидеть.

— А где Мерит? Разве она не может принести тебе платье?

Нефертити посмотрела на меня огромными накрашенными глазами; она сидела рядом с кормилицей, держащей у груди Меритатон, и гладила царевну по пушистой головке.

— Я не могу оставить Меритатон. Что тебе, трудно его принести из соседней комнаты?

— Мутни, сходи, — сказала мать. — Она занята.

— Она всегда занята!