Ко второму пахона я начала различать матросов нашего судна. Они кивали мне, когда я проходила мимо, но они были уставшими и обессиленными — ведь им приходилось грести целый день под солнцем, а для поддержания сил у них была лишь похлебка да вода. Впрочем, у них всегда находилось время для Ипу. Когда она шла по палубе, покачивая бедрами и тяжелыми золотыми серьгами, мужчины разговаривали с ней, словно братья с сестрой, и тихонько, когда никто не видит, смеялись. Но со мной они не говорили никогда, ограничиваясь вежливым: «Госпожа».

На третий день путешествия я начала скучать. Я пыталась читать — про деревья, растущие в царстве Миттани, далеко на севере, там, где сливаются Евфрат и Хабур. За семь дней, которые мы плыли, нигде не причаливая, я прочла все семь трактатов, которые Ипу купила на рынке в Фивах. Затем, на восьмую ночь, даже Аменхотеп устал от непрерывного пути, и мы сошли на берег, чтобы развести костры и размять ноги.

Слуги собрали дрова, чтобы зажарить диких гусей, которых они наловили на реке, и все мы поели из лучшей фаянсовой посуды Старшего. Это было приятной переменой после черствого хлеба и фиг. Ипу присела рядом со мной у костра, с чашей лучшего царского вина в руках. Вокруг нас, у десятка костров, солдаты пили, а придворные играли в сенет. Ипу заглянула в свою чашу и улыбнулась.

— Никогда не пробовала такого хорошего вина, — призналась она.

Я приподняла брови:

— Даже на отцовских виноградниках?

Ипу кивнула и придвинулась поближе.

— По-моему, они открыли бочки с самым старым вином.

Я ахнула.

— Ради сегодняшнего вечера? А фараону что, безразлично?

Ипу посмотрела на Аменхотепа. Я проследила за ее взглядом. Пока придворные смеялись, а Нефертити негромко разговаривала с нашим отцом, Аменхотеп сидел и смотрел на огонь. Губы его сошлись в тонкую линию, а лицо в свете костра казалось изнуренным.

— Его сейчас волнует только одно: как бы добраться до места, — ответила Ипу. — Чем быстрее он прибудет в Мемфис, тем быстрее он сможет принять посох и цеп Египта.

К нашему костру сквозь круг собравшихся пробрался Панахеси в сопровождении Кийи; ее беременность уже была явственно заметна. Когда они подошли к костру, Нефертити повернулась и сильно ущипнула меня за руку.

— Что она тут делает? — сердито спросила она.

Я потерла руку.

— Ну, вообще-то она едет с нами в Мемфис.

Но до Нефертити мой сарказм не дошел.

— Она беременна. Ей полагается находиться на корабле.

«Подальше от Аменхотепа», — явно хотелось добавить ей.

Одна из женщин Кийи положила на песок пуховую подушку, и Кийя присела напротив Аменхотепа, положив руку на свой большой, подкрашенный хной живот. Она вся была такая мягкая и свежая, такая естественная в своей беременности, — в то время как Нефертити, сидящая по другую сторону костра, сверкала малахитом и золотом.

— Мы одолели полпути до Мемфиса, — объявил Панахеси. — Вскоре мы прибудем на место, и фараон взойдет на престол в своем дворце.

Небольшая группка народу у костра кивнула, продолжая негромко разговаривать между собой. Но мой отец внимательно наблюдал за ним.

— Хорошо ли продвигаются планы строительства, ваше величество?

Аменхотеп выпрямился, очнувшись от оцепенения.

— Великолепно. У моей царицы настоящий талант к проектированию. Мы уже набросали схематический план храма с внутренним двориком и тремя алтарями.

Панахеси снисходительно улыбнулся.

— Если вашему величеству потребуется какая-нибудь помощь…

Он развел руками, и Аменхотеп кивнул, давая знать, что ценит его верность.

— У меня уже есть кое-какие замыслы на твой счет, — сказал молодой фараон.

Придворные у ближайших костров перестали играть в сенет.

— Когда мы прибудем в Мемфис, — объявил Аменхотеп, — я поручу тебе проследить, чтобы военачальник Хоремхеб успешно собрал налоги со жрецов Амона.

В костре треснула ветка, огонь зашипел, и Панахеси сумел скрыть свое потрясение. Он взглянул на Нефертити, дабы проверить, в курсе ли она, пытаясь оценить, насколько фараон ныне доверяет ей. Затем все визири заговорили одновременно.

— Но, ваше величество! — не удержался один из них. — Благоразумно ли это?

Панахеси кашлянул.

— Конечно же, благоразумно. Храмы Амона никогда не платили налогов. Они запрятали богатство Египта и тратят, словно собственное.

— Вот именно! — воскликнул Аменхотеп.

Он ударил кулаком по ладони, и многие солдаты обернулись послушать, о чем это там говорит фараон. Я посмотрела на отца. Лицо его было непроницаемо, как у истинного придворного, но я знала, о чем он думает. «Царю всего семнадцать лет. Что же будет через десять лет, когда власть будет лежать на его плечах, словно удобный привычный плащ? Что он ниспровергнет тогда?»

Панахеси наклонился и сказал царю:

— Моя дочь скучала по вам эти восемь ночей плавания.

Аменхотеп быстро взглянул на Нефертити.

— Я не забыл свою первую жену, — изрек он. — Я приду к ней снова… когда мы прибудем в Мемфис.

Он посмотрел через костер на Кийю. Та притворилась, будто знать не знает, о чем ведет речь ее отец. Она нежно улыбнулась супругу. «Вот ведь маленькая дрянь, — подумала я. — Она прекрасно знает, что делает отец».

— Может, пойдем пройдемся по берегу? — тут же предложила Нефертити, схватила меня за руку и увлекла за собой.

Когда мы отошли, я затаила дыхание. Я думала, что сестра в гневе. Но нет, она была в прекрасном настроении. Мы шли по влажному берегу Нила, а за нами на некотором расстоянии двигались два стражника. Нефертити посмотрела на усеянный звездами небосвод и вдохнула прохладный воздух.

— Все, Кийя больше не имеет власти над сердцем Аменхотепа. Он не придет к ней до тех пор, пока мы не прибудем в Мемфис.

— Не такой уж большой срок, — заметила я.

— Но это я проектирую с ним храм. Я правлю вместе с ним. Не она. А вскоре я рожу ему ребенка.

Я взглянула на нее искоса:

— Ты беременна?

У Нефертити вытянулось лицо.

— Нет пока что.

— Ты принимаешь мед?

— Лучше того! — Она рассмеялась, словно в опьянении. — Мои слуги отыскали мандрагору!

— И изготовили сок?

Это было нелегким делом. Я только раз видела, как Ранофер его готовил.

— Да. Прошлой ночью я его выпила. Теперь это может произойти в любой момент.

В любой момент. Моя сестра, беременная наследником египетского трона. Я посмотрела на нее, освещенную серебристым светом, и нахмурилась.

— Но разве тебя не пугают его планы?

— Конечно нет! С чего бы вдруг мне бояться?

— Да с того, что жрецы могут восстать против вас! Они могущественны, Нефертити. Вдруг они попытаются убить вас?

— Без войска? Это как же? Войско на нашей стороне. С нами Хоремхеб.

— А вдруг люди вас не простят? Это их золото. Их серебро.

— И мы освободим его от мертвой хватки жрецов Амона. Мы вернем людям то, что жрецы у них отняли.

— Как?

Даже мне самой собственный тон показался циничным.

Нефертити устремила взгляд на воды Нила.

— Через Атона.

— Через бога, которого никто, кроме вас, не понимает?

— Бога, которого будет знать весь Египет!

— Потому что на самом деле этот бог — Аменхотеп?

Нефертити бросила на меня быстрый взгляд, но промолчала.


На следующее утро матросы медлили с отплытием. Накануне они чересчур много выпили, потому Аменхотеп отдал приказ больше никого не пускать на берег. Мои мать с отцом промолчали и стали гулять по палубе, чтобы размять затекающие ноги, но через три дня по кораблям разошлось известие о том, что шестеро из людей Хоремхеба умерли. Судя по перешептыванию слуг, причиной смерти стала несвежая вода и пища.

— А чего фараон ожидал? — прошипел какой-то визирь, обращаясь к моему отцу. — Если мы не будем регулярно причаливать и искать свежую воду, люди будут умирать!

Это была дизентерия, и ее вылечил бы любой местный лекарь, если бы людям просто позволили сойти на берег.

Два дня спустя стало известно, что умерло еще одиннадцать человек. Затем Хоремхеб нарушил приказ Аменхотепа. Вечером он явился на борт царской баржи, возглавляющей флотилию, и потребовал немедленной аудиенции.

Мы оторвались от игры в сенет. Отец быстро поднялся:

— Не знаю, военачальник, примет ли он тебя.

Но Хоремхеб не намеревался отступать.

— Если дизентерия распространится, умрет еще больше народу.

Отец заколебался.

— Я посмотрю, что мне удастся сделать.

Он скрылся в каюте. Вернувшись, он мрачно покачал головой:

— Фараон никого не принимает.

— Речь идет о людях, — с нажимом, сквозь зубы произнес Хоремхеб. — О людях, которые нуждаются в помощи. Все, что им нужно, — это лекарь. Он что, намерен пожертвовать этими людьми, лишь бы попасть в Мемфис поскорее?

— Да! — Дверь самой дальней каюты распахнулась, и на пороге появился Аменхотеп в схенти и клафте, царском головном уборе. — Фараон не передумает. — Он шагнул вперед и выкрикнул: — Ты слышал мое решение!

Глаза Хоремхеба вспыхнули гневом. Мне подумалось, что он может перерезать Аменхотепу горло одним взмахом кинжала. Затем Хоремхеб вспомнил о своем положении и двинулся к двери.

— Подождите! — неожиданно даже для себя вскричала я.

Военачальник остановился.

— У меня есть мята и базилик. Они могут помочь вашим людям, и нам тогда не придется сходить на берег и искать лекаря.

Аменхотеп напрягся, но у него за спиной в дверном проеме появилась Нефертити.

— Пусть идет! Отпусти ее! — решительно произнесла она.

— Я могу надеть плащ, — быстро предложила я. — Никто даже и не заметит, что я уходила. — Я взглянула на Аменхотепа: — Так люди будут думать, что твоим приказам повинуются, а жизни твоих солдат будут спасены.