— Она же убьется! — воскликнул Панахеси.

Конечно же, на самом деле он был недоволен вовсе не этим, а тем, что его дочь оказалась недостаточно сообразительна или недостаточно проворна, чтобы додуматься до этого сама. Теперь же Арена будет принадлежать Нефертити. Даже наш отец не додумался до этого, но на самом деле это был отличный ход. Просто безукоризненный. Если Нефертити сумела запустить коготки в личные покои Аменхотепа, в его политику, а вот теперь и в его развлечения, в чем они будут разъединены?

— Но, ваше величество… — произнес Панахеси.

Аменхотеп обернулся с мрачным видом:

— Довольно, визирь! Моя царица желает научиться ездить на колеснице, и я буду ее учить.

Мы уселись на деревянные скамьи нижнего яруса, под льняным навесом, и стали смотреть на них; Кийя прошипела в мою сторону:

— Чем это она занимается? Что она себе воображает?

Я посмотрела на мою сестру, смеющуюся и сияющую, как она отбрасывает свои длинные волосы за спину и как они блестят на солнце. Аменхотеп смеялся вместе с нею, и я ответила:

— Она очаровывает царя. Что же ей еще остается, раз наставника больше нет рядом?


— Ты отлично придумала, — похвалил сестру отец.

Нефертити с самодовольным видом развалилась в кресле, ожидая, пока Мерит закончит причесывать ее парик. В ее комнате появилась пара красных перчаток для верховой езды — подарок Аменхотепа.

— Это было забавно, — сказала она.

— Но одного раза довольно! — предостерег ее отец.

— Почему? Мне понравилось. Отчего бы мне не научиться управлять колесницей?

— Да потому, что это опасно! — воскликнула я. — Ты что, не боишься?

— Чего мне бояться?

— Лошадей. Или падения с колесницы. Вспомни, что случилось с царевичем Тутмосом.

Отец с Нефертити переглянулись. Ипу с Мерит отвели взгляд.

— Тутмос умер на войне, — отмахнувшись от моего довода, произнесла Нефертити. — А тут не война.

Мерит закрепила последние бусины на парике Нефертити, и, когда моя сестра встала, стеклянные бусины глухо зазвенели.

Отец тоже поднялся с места.

— Мне нужно в Пер-Меджат, набросать черновики писем к иноземным правителям. Они должны знать, где им искать твоего мужа и куда отправлять послания.

Он оглядел комнату, в которой со вчерашнего дня ничего не изменилось.

— Мы уезжаем через пять дней, — негромко напомнил он, — и вам обоим нужно проследить за сборами.

Когда отец ушел, Нефертити, которую нимало не интересовали отношения с иноземными правителями, протянула мне руку:

— Идем!

Я нахмурилась.

— Ты слышала, что сказал отец. Он велел нам собираться.

— Не сейчас.

Она схватила меня за руку и потянула за собой.

— Стой! Куда мы? — попыталась воспротивиться я.

— В твое любимое место.

— А почему в сад?

— Потому что там мы кое с кем встретимся.

— С Аменхотепом? — уточнила я.

— И еще кое с кем.

Мы прошли по коридорам и вышли в дворцовый сад с его дорожками, обсаженными деревьями, и водной гладью озер. Какой-то мастер с необычайно хорошим вкусом поместил фонтан с изображением Гора в пруду с лотосами, окружив его рогозом и сине-фиолетовыми ирисами. Каменные скамьи прятались под тяжелой кроной сикоморов, а дорожка, окаймленная жасминовыми кустами, уходила к купальне. За купальней располагался гарем, где обитали менее привилегированные женщины Старшего. По дороге я смотрела на стрекоз, носящихся над травой, и на игру света на их золотисто-синих крыльях.

— Первое, что мы сделаем после переезда в Мемфис, это возведем самый большой в Египте храм. Как только люди увидят величие Атона, — быстро шагая вперед, произнесла сестра, — жрецы Амона станут не нужны.

— Отец говорит, что они нужны для равновесия. Власть фараона уравновешивается властью жрецов. Даже наши наставники говорили нам об этом.

— А они нам говорили, что жрецы контролируют фараона посредством денег? Это, по-твоему, равновесие? — В тени сикомора глаза Нефертити потемнели. — Мутни, фараоны Египта — марионетки. И Аменхотеп намерен это изменить. Он уберет из центра Амона и возведет на его место Атона. Во главе храмов встанут фараон и царица Египта. Мы, а не они, будем контролировать календарь, объявлять дни празднеств и отвечать…

— За все золото, которое нынче беспрепятственно плывет в храмы Амона.

Я вспомнила о генерале, осознала правоту его слов и закрыла глаза. А когда открыла их снова, во взгляде сестры горела решимость.

— Да.

— Нефертити, ты меня пугаешь. В Ахмиме ты не была такой.

— В Ахмиме я не была царицей Египта.

Мы дошли до конца дорожки, и я остановилась, чтобы задать ей вопрос:

— А ты не боишься оскорбить богов?

Нефертити удержалась от вспышки.

— Это мечта Аменхотепа, — защищаясь, сказала она. — Чем больше я сделаю для Аменхотепа, тем ближе он будет ко мне, а не к кому-то еще.

Взгляд ее устремился к пруду с лотосами, а голос превратился в шепот:

— Завтра он идет возлечь с Кийей.

Я увидела на ее лице беспокойство и произнесла с надеждой:

— Возможно, он не…

— Нет, он пойдет. Таков обычай. Ты сама это сказала. Но наследовать трон будут мои дети, а не ее.

— Отец считает, что ты сделалась чересчур честолюбива, — предостерегла я сестру.

Нефертити бросила на меня взгляд.

— Вы собирались на семейный совет без меня?

Я не ответила.

— О чем вы говорили? — решительно поинтересовалась она.

— Конечно же, о тебе.

— И что сказал отец?

— Особо ничего. В основном говорила тетя.

— Я ей не нравлюсь. Она думает, что ошиблась в выборе. Наверняка она так думает. Увидеть возвышение другой красивой женщины…

— И к тому же еще и скромной.

Нефертити возмущенно взглянула на меня; мы зашагали дальше.

— Только не говори мне, что она не жалеет о сделанном!

— Скорее, раскаивается. Тебя привезли сюда, чтобы восстановить равновесие, а не для того, чтобы перетянуть чашу весов на одну сторону!

— И как, по-вашему, я должна это сделать? — с пылом вопросила Нефертити. — Я не могу сказать Аменхотепу, что то, во что он верит, неправильно. Он тут же уйдет к Кийе, и мне конец!

Мы дошли до беседки в самом дальнем углу сада. Я услышала из-за сплетения лоз голос Аменхотепа, приглушенный и напряженный. Я попятилась было, но Нефертити искоса взглянула на меня, а потом схватила за руку и потащила мимо деревьев, на полянку. Аменхотеп тут же выпрямился. Он разговаривал с каким-то военачальником, и они дружно повернулись к нам.

— Нефертити! — радостно воскликнул Аменхотеп. Потом он заметил меня, и улыбка его увяла. — А, неразлучные сестры…

Военачальник поклонился. Он был молод, как и Нахтмин, но в нем была серьезность, не свойственная Нахтмину, а взгляд его глаз был жестким.

— Царица Нефертити, — произнес он таким тоном, словно это не доставило ему особой радости. — Госпожа Мутноджмет.

— Военачальник Хоремхеб поедет с нами в Мемфис, — объявил Аменхотеп. — Он желает отбросить хеттов и вернуть нам земли, которые Египет утратил после того, как мой отец покинул войско. Я пообещал ему военную кампанию на севере — сразу после того, как мы доберемся до Нижнего Египта. И еще я сказал ему, что вся добыча, которую соберут солдаты, останется ему и войску, если он сможет вернуть нам эти земли.

— Это очень щедрое обещание, — отозвалась Нефертити, внимательно глядя на Аменхотепа.

Я заметила, что военачальник смотрит на фараона не менее настороженно.

— Другие солдаты могут остаться с моим отцом и проститься с мечтами об успехе, но Хоремхеб последует за мною к славе!

Я посмотрела на Хоремхеба; его эти речи, похоже, не тронули.

— А как ваше величество считает, откуда возьмутся деньги на эту кампанию? — напрямик спросил он. — Возвращение утраченных территорий — дело дорогое.

— Значит, я обложу налогом храмы Амона, — ответил Аменхотеп.

Нефертити бросила взгляд на меня, но военачальник и глазом не повел.

— Храмы Амона никогда не облагались налогом. Отчего вы думаете, что вам удастся забрать у них золото?

— Оттого, что ты будешь там, дабы исполнить мою волю, — парировал Аменхотеп.

И тут я поняла, что происходит. Он заключал сделку.

Военачальник Хоремхеб стиснул зубы.

— А откуда мне знать, что, если войско соберет налоги с храмов, это золото пойдет на обеспечение кампании на севере?

— Ниоткуда. Но либо ты положишься на мои слова, либо будешь тратить время впустую на службе фараону, который уже слишком стар, чтобы воевать. Но не забывай, — в голосе Аменхотепа зазвенело предупреждение, — что в конце концов я стану также и фараоном Верхнего Египта.

Хоремхеб посмотрел на Нефертити, затем на меня.

— Значит, мне придется положиться на ваше слово.

Аменхотеп протянул руку военачальнику.

— Я не забуду твоей верности, — пообещал он.

Хоремхеб принял протянутую руку фараона, но во взгляде его читалось недоверие.

— В таком случае, ваше величество, я прошу у вас позволения уйти.

Он поклонился, а у меня по спине пробежал холодок. Что будет, если Аменхотеп не сдержит слово? Мне бы не хотелось иметь врагом такого человека, как Хоремхеб.

Аменхотеп посмотрел ему вслед и повернулся к Нефертити.

— Я никогда больше не склонюсь перед жрецами Амона.

— Ты будешь величайшим из фараонов Египта, — поклялась Нефертити.

— И вместе с самой великолепной из цариц Египта, — добавил он, — произведу на свет фараонов, которые будут восседать на египетском троне вечно!

Он положил ладонь на упругий живот Нефертити.