Вечером в Большом зале собирались придворные. Мы с Ашой ждали на балконе в уголке и шепотом обсуждали случившееся в эддубе. Заходящее солнце позолотило голову Аши мягким сиянием, лежащая на плече коса была почти такая же длинная, как у меня. Я сидела на перилах, глядя на товарища.

— Ты когда-нибудь видел, чтобы Исет так злилась?

— Нет. Правда, я вообще редко с ней разговариваю, — признался он.

— Мы же проучились вместе семь лет!

— Она только и умеет, что хихикать с подружками из гарема, которые всегда поджидают ее после уроков.

— Если она тебя услышит, ей не понравится, — предостерегла я.

Аша пожал плечами.

— Ей вообще мало что нравится. И уж ты-то точно…

— Я ведь ничего ей не сделала!

Но Аша не дал мне ответить: в двойные двери вбежал Рамсес.

— Вот вы где! — воскликнул он.

Аша тихонько предупредил меня:

— Про Исет помалкивай. А то Рамсес еще подумает, что ты ревнуешь.

Рамсес посмотрел на нас.

— Где вы пропадали?

— Это ты где пропадал? — возразил Аша. — Мы тебя не видели со дня коронации.

— И уже не надеялись увидеть.

Мои слова прозвучали излишне жалобно.

Рамсес обнял меня.

— Никогда не расстанусь со своей сестренкой!

— А как же твой колесничий?

Рамсес тут же меня выпустил.

— Так значит, уже все решено? — воскликнул он.

— Несколько часов назад, — гордо ответил Аша. — Завтра начнется мое обучение — я стану начальником колесничих фараона.

Я тяжело вздохнула.

— А мне ты не говорил.

— Хотел сказать сразу вам обоим.

Рамсес ободряюще похлопал друга по спине, а я воскликнула:

— Теперь я остаюсь одна в эддубе!

— Да будет тебе, — попытался утешить меня Рамсес, — не грусти!

— Как же не грустить? Аша уходит на службу, а ты женишься на Исет.

И Аша, и я выжидающе смотрели на Рамсеса.

— Да, мой отец сегодня об этом объявит. Он уверен, что из нее выйдет хорошая жена.

— А ты? — спросила я.

— Она ведь толком ничего не умеет, — признался Рамсес. — Ты же знаешь, учиться она не любит… Однако Хенуттауи советует мне сделать Исет главной женой.

— Но фараон не может выбрать главную жену, пока ему нет восемнадцати, — брякнула я.

Рамсес внимательно посмотрел на меня, и я покраснела. Желая переменить предмет разговора, я указала на висевшие у него на поясе ножны, инкрустированные драгоценными камнями, и спросила, что это такое.

— Меч.

Рамсес вынул меч длиной почти в два локтя.

Аша пришел в восторг.

— Никогда такого не видел, — заявил он.

— Хеттский. Сделан из металла, который называют железом. Говорят, железо тверже бронзы.

Такого острого лезвия мне видеть не приходилось, а по инкрустации на рукояти легко было догадаться, что стоит меч очень дорого.

Рамсес протянул клинок Аше, и тот поднес его ближе к свету.

— Кто тебе подарил?

— Отец, по случаю вступления на престол.

Аша протянул мне меч, и я сжала рукоять.

— Таким можно отрубить голову Муваталли.

Рамсес рассмеялся.

— Или хотя бы его сынку, Урхи.

Аша вопросительно смотрел на нас.

— Наследник хеттского престола, — пояснила я. — Сын царя Муваталли.

— Аша политикой не интересуется, — сказал Рамсес. — А вот если спросить у него про лошадей или колесницы…

Двойные двери снова распахнулись, и вошла Исет. Ее украшенный бисером парик был обвешан амулетами; глаза искусно подведены сурьмой, на веках — золотая пудра.

— Трое неразлучных, — улыбнулась Исет.

Я отметила, что она и говорить пытается, как Хенуттауи. Исет приблизилась к нам. Откуда у нее деньги на украшенные драгоценными камнями сандалии? Все средства, оставленные ей матерью, давно истрачены на обучение.

— Что это у вас? — Исет разглядывала меч, который я успела вернуть Рамсесу.

— Клинок, — объяснил Рамсес. — Хочешь посмотреть? Думаю показать Аше и Нефертари, как он рубит.

Исет сделала милую гримаску.

— Виночерпий уже разлил вино.

Рамсеса волновал аромат благовоний Исет, привлекала близость девушки. Ее туника подчеркивала все изгибы тела, и под тканью просвечивала грудь, красиво разрисованная хной. На шее у Исет блестело ожерелье из золота и сердолика — украшение царицы Туйи. Царица, которая знает, что мы с Рамсесом друзья с самых пеленок, подарила свое любимое ожерелье Исет!

Рамсес посмотрел на меня и Ашу.

— В другой раз покажешь, — пришел ему на выручку Аша.

Исет взяла Рамсеса под руку, и они удалились.

— Видел на ней ожерелье? — спросила я Ашу.

— Драгоценности царицы Туйи, — со вздохом ответил он.

— Почему Рамсес выбрал себе такую жену? Она, конечно, красивая. Только какой в этом смысл, если она не знает языка хеттов и даже не умеет писать клинописью?

— Смысл в том, что фараону нужна супруга, — мрачно сказал Аша. — Знаешь, а ведь он мог выбрать тебя, если бы не твои родные.

У меня вдруг перехватило дыхание, словно кто-то сильно ударил в грудь.

Вслед за Ашой я отправилась в Большой зал. В тот вечер объявили о женитьбе Рамсеса, и мне казалось, я теряю что-то такое, чего больше никогда не обрету.

У Исет не было родителей, которые радовались бы ее торжеству. Отца ее никто не знал, и ее мать, если бы не умерла родами, жила бы в великом позоре. И потому глашатай объявил имя ее бабки — той самой, которая раньше жила в гареме фараона Хоремхеба и вырастила Исет. Бабка уже год как умерла, но глашатай мог назвать только это имя.

Когда обед кончился, я вернулась в свои покои и села за эбеновый столик, что принадлежал еще моей матери. Мерит вытерла у меня с глаз сурьму, а с губ — охру и протянула мне ароматическую палочку. Я опустилась на колени перед наосом[22] моей матери. Большие наосы делаются из гранита, спереди они открываются, внутрь помещают статую бога, а еще в них есть специальная полочка для сжигания благовоний. У меня был маленький деревянный наос. Он принадлежал моей матери, еще когда она была девочкой, а раньше, наверное, и ее матери. Я встала на колени и вспомнила, что за деревянными дверцами — статуя богини Мут[23], в честь которой назвали мою мать. Богиня с головой кошки смотрела, как я смаргиваю слезы с ресниц.

— А если бы матушка не умерла? — спросила я у Мерит.

Няня присела на край постели.

— Не знаю, госпожа. Не забывай: твоей матери довелось многое пережить. Все, кого она любила, погибли в огне.

Часть Малькаты, пострадавшую от пожара, так и не восстановили. Во дворе все еще оставались почерневшие камни, обломки обгоревших деревянных столов, обвитые виноградными лозами и заросшие сорной травой. В возрасте семи лет я упросила Мерит отвести меня туда; я стояла, замерев, и пыталась представить, где был мой отец, когда вспыхнул пожар. Мерит сказала, что загорелось из-за опрокинувшегося масляного светильника, но мне как-то раз удалось подслушать разговор визирей. Речь шла о каких-то темных делах, о заговоре с целью убить моего деда, фараона Эйе. За этими стенами в пламени погибла вся моя семья: брат, отец, дед и его жена — царица. В живых осталась только мать — она вышла погулять в парке. Узнав о гибели фараона, полководец Хоремхеб явился во дворец вместе со своим войском и заставил ее выйти за него замуж. Мать была единственной ниточкой, ведущей к трону. Интересно, мучила ли Хоремхеба совесть, когда Мутноджмет отправилась в объятия Осириса с именем моего отца на устах? Я часто думала о ее последних днях. Как раз в тот миг, когда бог Хнум[24] вылепливал на гончарном круге мое ка[25], ка моей матери отлетело навеки.

Я оглянулась на Мерит, грустно смотревшую на меня. Она не любила, когда я спрашивала о матери, но отвечать не отказывалась.

— А перед смертью, — продолжала я расспросы, хотя давно знала ответ, — кого она звала?

Лицо Мерит стало еще серьезнее.

— Твоего отца. И…

Я повернулась к няне, позабыв об ароматической палочке.

— И?

— И свою сестру.

Я удивленно взглянула на Мерит.

— Раньше ты не говорила.

— Потому что нечего тебе тут знать, — быстро сказала она.

— А она правда была еретичкой?

— Госпожа!..

Я поняла, что Мерит хочет замять разговор, и уверенно кивнула.

— Меня назвали в честь Нефертити. Моя мать не могла считать ее вероотступницей.

Во дворце не произносили имя Нефертити, и Мерит поджала губы. Она развела руками, глядя куда-то вдаль.

— Вероотступницей была не столько царица, сколько ее муж.

— Эхнатон?

Мерит замялась.

— Да. Он запретил поклоняться богам, разрушил храм Амона и заменил статуи Ра своими собственными.

— А моя тетка?

— Она все улицы заполнила своими изображениями.

— Вместо изображений богов?

— Да.

— Тогда где же они? Я ничего подобного не видела.

— Ясное дело, не видела. — Мерит поднялась. — Все, что ей принадлежало, уничтожили.

— Даже имя моей матери, — сказала я и повернулась к наосу.

Дымок от благовоний плыл над лицом богини. Когда умерла моя мать, Хоремхеб забрал все.

— Можно подумать, я родилась на свет без акху и у меня вообще не было предков. Знаешь, — доверительно сообщила я, — в эддубе правление Нефертити вообще не изучают. И правление фараона Эйе, и Тутанхамона.

Мерит кивнула.

— Хоремхеб стер из свитков их имена.

— Он отобрал у них жизнь. Правил только четыре года, а нас учат, что он правил десятки лет. Я-то знаю. И Рамсес знает. А чему будут учить моих детей? Они вообще не узнают о существовании моей семьи.

Каждый год во время празднества Уаг[26] — дня поминовения мертвых — жители Египта посещают гробницы своих предков. Но мне некуда было пойти, чтобы почтить ка моей матери или ка моего отца, некуда отнести благовония или сосуд с оливковым маслом. Гробницы их спрятали где-то в горах, подальше от жрецов и от ненависти Хоремхеба.