Мишель Моран - Нефертари. Царица египетская

Исет трусливо забегала взглядом по комнате.

— Рамсес не умрет. Хетты его не разобьют, — решительно заявила я.

— Откуда тебе знать?

Свет, падавший сквозь окна, хорошо освещал лицо Исет: даже опухшие и покрасневшие глаза ее не портили. Я говорила правду: она была красивее всех.

— Фараона берегут боги, — напомнила я. — Амон, и Ра, и Осирис, и Сехмет.

Я делала вид, что не сомневаюсь в нашем успехе и победа — только вопрос времени. И все же каждый день, не приносящий новостей, тянулся невыносимо медленно. Ночью над дворцом повисал пыльный жар пустыни, и мне казалось, что это тяжелые покрывала бога Птаха, супруга богини Сехмет, накрывают и душат город погребальной пеленой. Неизвестность томила, не давала спать, есть, даже дышать. Что происходит с Рамсесом под стенами Кадеша?

Пять дней мы жаждали хоть каких-нибудь известий, словно голодные кошки — корма. Ибенра в нетерпении встречал каждого приближающегося к городу всадника. В конце концов прибыл гонец с посланием от сражающихся. Правитель немедленно дал нам знать.

— Госпожа! — кричала Мерит. — Гонец!

Я и позабыла, что женщине бегать неприлично и что на мне нет парика. Ведь Рамсес со своим двадцатитысячным войском попал в окружение! Если его разобьют, он потеряет не только Кадеш, но и весь Египет. Рамсес рискнул, поставил на кон все.

Я вошла в тронный зал, и правитель, подав мне руку, подвел меня к одному из четырех стоявших на возвышении тронов, три из которых предназначались для фараона и двух его самых любимых жен. Я села рядом с Исет. Мы старались выглядеть уверенно, но вряд ли могли обмануть других.

Гонец переводил взгляд с Исет на меня и обратно.

— Объявлено перемирие! — возвестил он. — Перемирие между хеттами и Египтом.

— Перемирие? — спросил Ибенра, стоявший у возвышения. — Что ты такое говоришь?

— Хетты отступили к холмам, — ответил юноша. — А войско фараона с победой идет к Дамаску!

Исет обмякла на троне.

— Мы победили, — прошептала она. — Египет спасен.

— Египет, быть может, и спасен, — сказала я, — но фараон еще не победил. Перемирие — это не победа!

Как только Рамсес мог поверить лазутчикам! Он рискнул всем, желая выполнить завет отца, — повел двадцать тысяч воинов на север, к Кадешу, и даже не усомнился в рассказе нарочно сдавшихся в плен хеттов. Поверил выдумкам о том, что Муваталли, опытный воин, испугался молодого фараона и отступил.

— За кем остался Кадеш? — спросила я.

— За хеттами, царевна. Военачальники говорят, что могло быть куда хуже. Ходят слухи, что фараон уцелел благодаря тебе.

Правитель Дамаска и его сановники повернулись ко мне.

— Я же ничего не сделала.

— Сделала, госпожа. Три отряда, которые ты отправила вслед за отрядом Амона, дали фараону возможность подготовиться и перейти в наступление.

— Они и так должны были выйти…

Юноша покачал головой, словно отметая мои возражения.

— Тебя называют царицей-воительницей, госпожа. Даже хетты знают твое имя!

Вслед за гонцом мы приблизились к окну, из которого правитель всегда обращался к народу. За стенами города уже раздавался боевой клич: «Рамсес!» Затем прозвучал другой: «Царица-воительница!»

— Сколько же их? — прошептала я.

— Двенадцать тысяч, — сказал гонец.

Я повернулась к нему.

— Полегла треть войска?

Он опустил глаза.

— Да, госпожа. Зато погляди на этих!

Молодость не позволяла гонцу полностью осознать случившееся.

Войско приблизилось к воротам дворца, на солнце золотом сверкало оружие. Мы втиснулись в узкий проем окна. От Исет веяло ароматами лаванды и жасмина.

— Он вернулся! — крикнула я. — Вернулся!

Въезжая во двор, Рамсес торжествующе поднял меч. Его кожаные доспехи были в крови, корону немес он снял, и волосы свободно струились по спине. Фараон поднялся к нам по лестнице. Исет держалась позади; передо мной расступились стражники, и я бросилась к мужу.

— Нефертари! — воскликнул он. — Моя Нефертари!

Потом Рамсес крепко обнял Исет, и она зарыдала у него на груди, как рыдала каждый день после выступления из Авариса.

— Как же ты уцелел? — прошептала я, разглядывая мужа, не ранен ли.

— Только милостью Амона, — признал Рамсес. Он повернулся к народу, победным жестом вскинул руку и объявил: — Мы вернулись!

Толпа перед дворцом разразилась оглушительными ликующими криками, которые подхватили на улицах. Потом Рамсес пообещал людям мир, пообещал, что они смогут торговать в Эгейском море на территориях хеттов, и поклялся, что, несмотря на потерю Кадеша, Египет выстоит.

— Мы дали хеттам отличный урок! — прогремел над тысячами собравшихся голос Аши. — Они никогда больше не посмеют вторгаться в царство столь отважного фараона, как Рамсес Великий!

Пока город ликовал, Рамсес пришел в мои покои.

— Расскажи мне все, — попросила я. — Каким образом Египет победил, если объявлено перемирие, а Кадеш навсегда потерян?

Рамсес сел на край постели и обхватил руками голову.

— Мы победили, потому что погибло не все войско. Мы победили, потому что хоть я и потерял Кадеш, но не потерял Египта. — Глаза фараона блестели от слез. — И не потерял тебя. — Он обнял меня и прошептал: — Нефертари, моя гордыня едва тебя не погубила! Она погубила замечательных воинов, которые шли за мной и верили в меня.

— Откуда ты мог знать, что те двое подосланы? — сказала я.

Впрочем, Рамсес говорил правду: его самоуверенность стоила жизни тысячам человек. Мы вернемся в Аварис, и матери будут встречать своих сыновей у ворот, вглядываться в лица проходящих воинов… А когда пройдет все войско, женщины поймут, что их дети уже не вернутся. В этом виновата гордыня Рамсеса, его безрассудство, уверенность, что боги на его стороне, что Сехмет вопреки очевидности поможет ему победить, что разделенное на части войско сумеет противостоять мощи хеттов. Фараону следовало дождаться подхода всех своих сил и только потом брать Кадеш. Но я не могла ему это сказать.

Рамсес в своей белой повязке, золотом ожерелье и в короне немес казался сейчас испуганным мальчишкой — тем, который некогда молил Амона сохранить жизнь царевне Пили.

— Ты же не знал, — повторила я.

— А если бы ты не знала языка шазу? А если бы — после того, как полегло шесть тысяч египтян, — к нам на помощь не пришли неарин[68]?

«Неарин» означает «молодые люди», но я не поняла, что имеет в виду Рамсес.

— Какие неарин?

Он в упор взглянул на меня.

— Наемники-хабиру из Ханаана.

— Люди Ахмоса? — удивилась я.

— А кто еще мог их прислать? Они появились непонятно откуда вслед за отрядом Птаха. Сражались так, словно их вел сам бог Монту. Откуда Ахмос узнал?

— Видимо, хабиру ждали возможности сразиться за собственные интересы.

Рамсес молчал, размышляя, несомненно, о хабиру.

— Они поднимут мятеж, — уверенно сказал он, — если поселятся со своими собратьями в Ханаане. Войско неарин прекрасно обучено.

— Однако они пришли сражаться на твоей стороне.

— Потому что под хеттами им уж точно не видать свободы. Помогая мне, они помогают себе. Если я их не отпущу, они тоже поднимут мятеж. Мятеж можно подавить, их не так много…

— Хватило, чтобы спасти твое войско.

Рамсес кивнул.

— Под стенами Кадеша я видел больше крови, чем мой отец за всю жизнь. Я обещал Египту победу, хотя и не следовало. Да и много чего не следовало обещать. Я хотел заставить богов услышать меня. Думал, победа в Кадеше впишет мое имя в историю. Старая жрица ошиблась: боги и так меня слышали. Они всегда слышат.

«Доказательство тому — приход неарин», — подумала я.

Аварис

Когда мы вернулись в Аварис и царица Туйя увидела, что Рамсес цел, она долго не выпускала его из объятий и даже взяла на руки Аменхе, удивляясь, как сильно они с братом выросли.

— За два месяца стали совсем другими! — восклицала она.

«Уж не вызван ли ее неожиданный интерес восхвалениями царицы-воительницы, что раздаются на улицах?» — подумала я.

— Расскажи мне о битве, — попросила Туйя, — и о том, как ты помогла сокрушить хеттов.

Я начала свой рассказ.

В тот вечер в обеденном зале состоялось празднество, превосходившее все, что было во времена Сети. Повсюду порхали танцовщицы в золотых украшениях, смеялись, кокетничали с веселящимися гостями. Аша сидел во главе группы придворных и рассказывал о том, как он подоспел в тот самый миг, когда хетты выломали ворота Кадеша. Все подались вперед, внимательно слушая, но он будто обращался только к одной рыжеволосой женщине. Я вздрогнула от неожиданности: за столом сидела жрица Алоли!

Празднику предстояло длиться семь дней. Каждый вечер зажигали светильники, и в Большом зале появлялись нарядные женщины с подведенными сурьмой глазами и нарумяненными щеками. Каждый вечер повара Пер-Рамсеса готовили множество яств. Столы ломились от угощения: оливки, финики, гуси с медовым лотосом, тушенные в крепком гранатовом вине. По утрам я просыпалась от запаха жарящегося мяса. На пятый вечер в Большом зале Рамсес пошутил:

— Думаю, Аменхе и Немеф со времени нашего возвращения в Аварис выросли в два раза.

Придворные вокруг засмеялись звонким, словно колокольчики, смехом. Исет ревниво добавила:

— Царевич Рамсес стал такой большой, что может обхватить рукой копье. Ему еще и двух не исполнится, как он будет охотиться на гиппопотамов.

Она улыбнулась Рамсесу, но тут к фараону подошел Пасер с каким-то свитком.

— Послание из Кадеша, — объявил Пасер.

Хенуттауи вздохнула.