— Нефертари! — выдохнул он и, прижав меня к себе, наслаждался запахом моих волос и нагретой солнцем кожи. — Вот это да! Нефертари!

Я походила на тростинку, к которой приделан тяжелый шар.

— Пять месяцев.

Я не стала говорить, что последний месяц меня тошнит каждую ночь.

— О боги, как я скучал по тебе в Нубии!

Рамсес потянулся за мечом, и Исет немедленно шагнула к нам.

— Тебя ждал весь двор, — сказала она. — Сегодня в Большом зале будет роскошное празднество.

Рамсес улыбнулся.

— Мне уже не терпится!

— А в мою спальню тебе тоже не терпится попасть?

Рамсес посмотрел на меня, и Исет, поняв, с кем он намерен провести ночь, заговорила настойчивее:

— Я приготовила для тебя подарок — в честь твоей победы.

Рамсес наконец оставил меч, и я поняла: сегодня он никому его не отдаст. Фараон сказал Исет:

— Я зайду к тебе перед празднеством, — и я залилась краской гнева.

По ступеням храма спустился верховный жрец Амона. У меня внутри словно все перевернулось. Дойдя до нижней ступеньки, Рахотеп улыбнулся Исет и объявил:

— Ночь за ночью мы стояли у ног Амона, молили его уберечь здоровье фараона и даровать ему победу.

От такой лжи у меня перехватило дыхание. Ночь за ночью Рахотеп сидел в Большом зале, ел, пил и строил козни вместе с Хенуттауи.

— Наступил месяц месоре, — продолжал жрец, вытянув руки, словно стебли тростника. — И в последний месяц сезона урожая Амон даровал фараону еще один урожай — победу над мятежной Нубией!

Придворные вторили ему радостными криками, жрицы зазвенели бронзовыми систрами. Войско отправилось рекой к дворцу — под голубыми с золотом знаменами фараона. Рамсес плыл вместе со своими воинами, а я сидела рядом с Мерит на «Благословении Амона» и так злилась, что даже не хотела разговаривать.

— Он бы отдал тебе меч, — уверенно сказала Мерит. — Я видела, как он его вынул.

— Исет, как всегда, времени не теряла. Перед пиршеством он пойдет в ее покои, потому что она приготовила ему подарок.

Мерит откинулась назад. Она уже кипела негодованием.

— Будет теперь ему рассказывать, как каждую ночь молилась о его благополучии, хотя это ты все время жгла благовония у ног Амона. Вот я расскажу фараону правду!

Я подалась вперед.

— Нет! А то он еще подумает, что я тебя подговорила из ревности. Он тебе не поверит.

— Да это каждый может подтвердить!

— Кто? Кто посмеет сказать ему правду?

Праздник в Большом зале длился всю ночь. Когда подали угощение и музыканты начали исполнять победную песнь, Рамсес разыскал меня на балконе.

— Нефертари!

Он сильно загорел в походе. Белая набедренная повязка так и светилась на темной коже, голубые глаза казались бирюзовыми.

— Я ждал, пока ты наконец окажешься одна.

Рамсес обнял меня; на запястье у него блестел новый золотой браслет.

Я чуть не рассердилась на фараона: ведь только глупец может не понимать, что Исет — притворщица! Но поцелуи моего супруга были горячи, и под его набедренной повязкой я почувствовала шевеление.

Рамсес прижал ладонь к моему животу и прошептал:

— Я думал о тебе каждый день. Тысячи раз хотел послать тебе письмо, но боялся, что его перехватят. Я хочу знать, как ты жила. Расскажи мне все. Все!

Мы удалились ко мне в покои, забыв и про праздник, и про музыкантов. Только поговорить нам довелось не сразу. Мы упали на постель, и Рамсес обнял меня и спустил с моих плеч тунику. Мы старались вести себя осторожно, чтобы не причинить вреда ребенку, но страсть все больше охватывала нас, и наконец Рамсес сказал:

— Не желаю покидать твою постель. Неферт. Я больше не поеду на войну без тебя!

Под доносившуюся из внутреннего двора музыку мы стали делиться своими тайнами. Каждую ночь я жгла благовония у ног Амона, молилась за благополучие супруга, а теперь удивлялась — чего я страшилась? Он высокий, сильный, ему все по плечу.

— Пока тебя не было, я сильно боялась.

Рамсес рассмеялся, но, увидев, что у меня дрожат губы, замолчал.

— Ах, моя Неферт! — Он прижал меня к себе. — Мы с тобой как бронза и золото — никогда не умрем!

— Душой — да. Но не телом. Ведь так будет не всегда.

— Так будет всегда.

Наверное, победа сделала Рамсеса еще более безрассудным. Разве можно так говорить?

— В загробной жизни мы будем вместе, — добавил Рамсес. — Будем пировать среди богов. Они услышали все наши молитвы. Амон помогал мне в Нубии. Окружить дворец и взять зачинщиков оказалось совсем легко. Мы разделались с ними, как с баранами.

Я вздрогнула, и Рамсес добавил:

— Ведь они предали Египет. Предали нас, после того, как мы всего у них понастроили! Прекрасный город, крепость, равной которой в Нубии не сыскать, надежная защита от ассирийцев.

В глазах Рамсеса горело негодование, и я невольно подумала: «Что будет, если он узнает, как вела себя в его отсутствие Исет?»

— Нам помогал Амон, — серьезно сказал Рамсес. — Иначе нам бы не удалось победить так быстро. В следующий раз, Неферт, я возьму тебя с собой. Когда родится наш сын…

— А если родится дочь?

— Это будет сын, — уверенно ответил он. — Амон услышал мои молитвы и даст нам наследника.

Сердце у меня застучало сильнее, ко мне вновь вернулся страх перед родами. А если я не смогу родить сына или — еще того хуже — не увижу, как он растет?

— Расскажи мне про Фивы, — попросил Рамсес. — Что тут было без меня? Пасер говорит, к тебе приходил проситель-хабиру?

— Да, Ахмос Халдейский. — Рамсес явно уловил в моем голосе колебание, и я добавила: — Он принес мне прошение.

Рамсес нахмурился.

— Именно тебе? Чего он хотел?

— Просил отпустить хабиру из войска.

Фараон рывком сел.

— Всех хабиру? И что ты ему сказала?

— Что решать должен ты, разумеется!

— Их нельзя отпускать! Каждый год мы ждем вторжения хеттов, и рано или поздно они нападут. Почему он надеялся на такую милость?

— Потому что его народ привел в Египет мой дед. При фараоне-еретике они жили как рабы…

— Все воины живут как рабы!

— Но их обещал отпустить еще Эхнатон. И обманул.

— Значит, Ахмос Халдейский пришел к тебе в надежде, что ты выполнишь обещание своего акху?

Я невольно посмотрела туда, где рядом с привезенным из гробницы Мерира портретом лежал обломок плитки. По краям он почернел от огня, но в середине был ярко-голубой. Я подумала о пламени, уничтожившем моих родных, и о причудах судьбы, приведшей ко мне человека, первым подтолкнувшего их к гибели. Для чего я рассказываю об этом Рамсесу? Что мне за дело до желаний Ахмоса, который поставил под удар мое доброе имя, придя ко мне со своей просьбой? Но, посмотрев Рамсесу в глаза, я ответила:

— Да, надеялся.

Рамсес засмеялся.

— Куда же отправится такая толпа народу?

— На север. Чтобы завладеть Ханааном.

— Ханаан принадлежит Египту! — Любопытство Рамсеса сменилось гневом. — Кто он вообще такой?

Я мяла в руках край простыни.

— Тот, кто внушил Эхнатону, что существует только один бог. Ахмос — вождь хабиру.

Рамсес, потрясенный, поднялся.

— Наставник Эхнатона?!

— Он не просто надеялся, что я захочу выполнить обещание своего акху, — медленно продолжала я. — По его мнению, у нас с ним обоюдная выгода. Если я отпущу из войска всех хабиру, то смогу сказать, что изгнала из Фив безбожников, и тем самым привлеку народ на свою сторону.

— Он умен.

— Я бы никогда не согласилась. В ущерб интересам Египта.

Рамсес взял меня за руку и притянул к себе.

— Хватит про этого халдейского хабиру. Пусть им Пасер занимается.

— Значит, мы ничего не можем сделать?

— Для них? — Рамсес искренне удивился. — Нет, ведь хабиру — шестая часть моего войска! И чего ради? По-твоему, нужно рискнуть…

— Нет, — быстро сказала я. — Когда он придет, ты тоже ему откажешь.

Глава семнадцатая

КОГО ТЕБЕ НЕ ХВАТАЕТ?

Фивы, 1281 год до н. э.

Наступил новый год, и в Фивы прибыл из Авариса фараон Сети со своим двором. В день Уаг — день поминовения предков — Исет устроила веселый праздник в честь приезда Сети. Горожане собрались у пристани Малькаты — посмотреть, как царский флот входит в озеро. На мачтах развевались бело-голубые флаги; под звуки труб фараон Сети и царица Туйя ступили на берег. Перед дворцом толпились придворные; двери были украшены полосами золотой и голубой ткани.

— Исет, наверное, решила, что сегодня свадьба, а не день поминовения, — проворчала Мерит, стоявшая рядом со мной на берегу. — А если снова война? Где взять дебены для платы войскам — ведь все потрачено на вино, акробатов и музыкантов! — Няня повернулась ко мне. — А что думает об этом фараон?

Рамсес приветствовал своего отца. Оба были в голубых с золотом коронах немес, но едва ли можно отыскать столь непохожих людей. Один — молодой и бронзовый от загара, другой — старый, худой, уставший. Однако, похоже, оба они не возражали, что торжественный день Уаг превратился в беззаботный праздник.

— Рамсес все ей прощает, — сказала я. — Лишь бы угодить.

— Малышка Нефертари! — позвал фараон Сети.

Он пошел по набережной, и придворные расступились, давая ему дорогу. Царица демонстративно осталась рядом с Исет. Аджо, увидев меня, оскалился и угрожающе зарычал.

— Тихо! — велел Сети. Подойдя ко мне, он с радостью меня обнял. — Даже теперь ты стройная, словно тростинка. Скажи мне — когда появится маленький царевич?

— Осталось два месяца.

Он оглянулся на Исет и Хенуттауи, которые смотрели на нас.