— Что именно ты хочешь сказать?

Джек попятился на безопасное расстояние, побелев как мел.

— Я держал запертыми у себя в столе несколько личных досье, записи и документы о различных соглашениях.

— Например?

— Список. — Джек с трудом сглотнул и закончил: — Список потенциальных доноров. Твое имя было обведено, а имя миссис Вансдейл вписано рядом.

Остин ухватился за скамью как можно крепче — чтобы не дать в зубы младшему братцу.

— Как ты мог быть таким безответственным? — процедил он.

— Я и думать не думал, что кто-то взломает дверь! — Джек поднял тощие плечи с видом глубочайшей беспомощности. — Терпеть не могу выбрасывать бумаги. Мне они потом всегда бывают нужны.

— Ш-ш! Говори хотя бы потише, ты, идиот!

— Может, они не воспользуются… — Джек прервал свою речь: Остин резким движением повернулся к нему.

— Воспользуются, и ты это отлично понимаешь! Кто стал бы взламывать дверь твоего кабинета с риском угодить в тюрьму только ради праздного любопытства?!

— Остин?

Оба замерли при звуке голоса Кэндис, донесшегося из-за двери.

К Остину в конце концов вернулся дар речи.

— Сейчас иду! — крикнул он и, повернувшись к Джеку, тихонько проинструктировал его: — Будь дома завтра вечером в восемь. Я привезу Кэндис, и мы вдвоем расскажем ей все до того, как она это узнает из других уст.

— Заметано.

— Увидимся в Сакраменто.

Остин собрал свои туалетные принадлежности и направился к двери. Перед самым выходом обернулся и взглянул на Джека. Вид младшего брата, который при тусклом освещении казался особенно потерянным и виноватым, сделал свое обычное дело: смягчил сердце Остина и вселил в него толику снисхождения.

— Спасибо, что предупредил меня, Джек. Будь осторожнее за рулем и не волнуйся. — Остин даже чуть-чуть улыбнулся: — Хуже уже быть не может.

В ответ Джек застонал.

Глава 19

Сгорбившись на пассажирском сиденье, Кэндис низко надвинула на лоб козырек бейсбольной кепки Остина, чтобы тот не заметил слез, которые она старалась удержать.

Ей не хотелось уезжать.

Чувствовал ли Остин то же самое? Она искоса следила за тем, как он с легкостью ведет неуклюжий автоприцеп. Прошедшая неделя была невероятной точно сон. Они исчерпали почти все темы в мире, и ни разу между ними не возникало неловкого молчания. Если они не разговаривали и не занимались любовью, то просто наслаждались обществом друг друга.

Кэндис еще сильнее полюбила Остина, и осознание этого наполняло ее странной смесью восторга и страха. Остин не говорил, что любит ее, ни разу не произнес этих слов, но каждое бесконечно нежное движение, каждый жаркий взгляд свидетельствовали о его чувствах. Неужели он считает их жизни слишком разными, чтобы можно было думать о более прочных отношениях? Возможно, поэтому он не упоминает о любви и не говорит о будущем?

Господи, но она-то не может представить собственное будущее без этого жизнерадостного, любящего, сексуального мужчины! Остин Хайд помог Кэндис понять, что надо жить не прошлым, а смотреть вперед, в будущее, которое вправе создавать по собственному усмотрению. Кэндис машинально погладила шелковистую ткань футболки Остина. Он настоял, чтобы она до неузнаваемости переоделась перед обратной дорогой в Сакраменто. Не вполне понимая причины его беспокойства — честно говоря, почти паники, — Кэндис тем не менее согласилась и откопала в своем саквояже футболку, которую упаковала, чтобы после возвращения домой вернуть Остину. Волосы она затолкала в кепку с надписью: «Поддержите своих местных художников», а под футболкой на ней были новенькие джинсы-комбинезон для будущих матерей.

Глядя на сурово стиснутые челюсти Остина и бугры мышц на его руках, Кэндис тоже сдвинула брови. Когда они убирали мусор на месте своего лагеря, Остин выглядел мрачноватым, да и она тоже. Кэндис считала, что у них обоих одна причина для огорчения: ни ему, ни ей не хотелось уезжать и возвращаться к беспокойной жизни в мире назойливых репортеров и алчных сыновей Ховарда.

Но прошел час, другой, и Кэндис начала подумывать, нет ли у Остина некоей зловещей причины для тревоги. Точнее сказать, для невероятного напряжения, в котором он пребывал. Она пыталась выбросить из головы это соображение, однако оно периодически возвращалось.

В конце концов, неопределенность сделалась невыносимой. Кэндис закрыла старый журнал, обнаруженный под сиденьем, вздохнула, подождала, пока Остин закончит поворот, и спросила:

— Что-нибудь не так?

Автоприцеп слегка вильнул, когда Остин бросил на Кэндис быстрый, но пристальный взгляд.

— Нет.

Кэндис выпрямилась. Ей почудилось, что в глазах Остина на мгновение мелькнула искорка страха перед тем, как он вновь сосредоточился на дороге. Однажды она уже видела такое выражение глаз — в детской комнате, но отказалась от желания узнать причину.

Тогда она еще не сознавала, как сильно любит Остина Хайда, художника, который нанялся к ней в качестве мастера на все руки. Она любила его нежность, его натуру, его взгляд на жизнь, его силу… короче говоря, все в нем. Силой своей страсти он мог вознести ее к небесам, мог успокоить и утешить ласковым голосом или прикосновением руки.

С ним она чувствовала себя беспечной и счастливой, оберегаемой и защищенной, желанной и необходимой. Разве могла она не любить его? Если у Остина все еще были от нее тайны — возможно, он боялся, что она его оставит, — то Кэндис хотелось бы дать ему понять одно: ничто им сказанное не заставит ее разлюбить его.

Кэндис вздохнула, в который раз от души пожелав быть просто Кэндис, а не миссис Ховард Вансдейл. А больше всего она хотела бы никогда не выходить замуж за Ховарда, чтобы отцом ее первого ребенка оказался Остин. Невероятная фантазия, к тому же опасная, но Кэндис не могла не думать о том, какой простой, гармоничной была бы сейчас ее жизнь, если бы она встретила Остина, а не Ховарда в тот жаркий, утомительный июльский день в «Бургер барнс».

Если бы…

Кэндис закрыла глаза и представила себе дом с белыми рамами окон, обнесенный штакетником, детей и рыжую с белым колли. Усмехнулась, подумав, что могла бы вообразить нечто пооригинальнее.

— О чем ты задумалась?

Звуки низкого, глубокого голоса прогнали ее фантазии. Кэндис открыла глаза. Ее смех прозвучал немного неуверенно.

— Мои мысли не стоят того, чтобы их повторять вслух, — солгала она и сама удивилась, почему не может сказать правду. Испугалась, что он станет высмеивать ее? Или того, что Остин начнет извиваться, как рыба на крючке?

Это последнее предположение и побуждало ее молчать. Она не готова была узнать, что у Остина иные мысли об их отношениях, чем у нее, и потому произнесла первое, что пришло в голову:

— По правде говоря, я пыталась сообразить, почему ты так настаивал на моем переодевании.

Кэндис заправила под кепку выбившуюся от ветра прядь волос и снова опустила козырек на лоб, но так, чтобы яснее видеть лицо Остина.

— Тебя могут узнать. Разве ты этого хочешь?

— Но ведь ты не беспокоился об этом, когда мы уезжали, да и всю дорогу сюда тоже!

— Твое исчезновение должно было вызвать волнение, согласна? Они сбиты с толку и караулят за каждым углом, дожидаясь твоего возвращения.

Кэндис нечего было возразить против столь очевидной логики, и она замолчала. Остин, вероятно, был прав, как это ни печально. Оставалось лишь смириться с тем, что каникулы кончились.

За время восьмичасовой поездки они останавливались трижды, и каждый раз Остин не отставал от Кэндис ни на шаг. Он провожал ее в дамскую комнату и ждал у входа, пока она выйдет. Он начинал заполнять бензобак только после того, как Кэндис забиралась в автоприцеп, и, к ее возмущению, не позволил ей купить газету в открытом допоздна маленьком магазинчике.

— Нет! — отрезал он и потащил ее за собой с такой скоростью, что до автостоянки ей пришлось почти бежать.

— Остин! Что с тобой?

Кэндис вырвала руку и остановилась в самом центре площадки, отказываясь сделать еще хоть шаг, пока он не даст ей разумного объяснения. Он перешел все границы допустимого.

Остин повернулся к ней — лицо каменное, глаза без выражения.

— Если ты будешь читать во время движения, тебя начнет тошнить.

Кэндис покачала головой. Номер не пройдет. Нет, что-то было и в самом деле неладно, а Остин явно не хотел ей об этом говорить.

— Ты же видел, что я читала журнал по дороге, и не возражал.

— Тебе нужен журнал? Я пойду принесу.

Он сделал шаг в сторону магазинчика, но Кэндис схватила его за руку.

— Ты не хочешь, чтобы я увидела газету. — Остин молча смотрел на нее, и Кэндис поняла, что попала в точку. — Я не ошиблась? Ты знаешь что-то не известное мне и хочешь меня защитить.

Они стояли совсем рядом, и Кэндис заметила, как на щеке у него дрогнул мускул.

— Прошу тебя довериться мне, — сказал Остин, взяв ее лицо в ладони; взгляд его смягчился, а затем вспыхнул так, как вспыхивал для нее одной. — Я не хочу, чтобы тебе было больнее, чем прежде.

Кэндис взяла себя в руки и проявила неожиданную силу вместо былой покорности судьбе.

— Я не собираюсь сдаваться, Остин. Что бы меня ни ждало, поверь, я в состоянии с этим справиться. — Глядя Остину прямо в глаза, она взяла его руки в свои и отвела от лица. — Я пойду и куплю газету.

— Кэндис…

Она двинулась к магазинчику, борясь с искушением вернуться, забыть, позволить Остину защищать и оберегать себя. Но это говорила прежняя Кэндис. Новая Кэндис была сильной, она могла достойно встретить любой вызов, брошенный жизнью. Она была полна решимости доказать Остину, что не так слаба и беспомощна, как он думает.

Часом позже Кэндис свернула газету и отложила в сторону. К ее облегчению — и смущению, — в номере не обнаружилось ничего, что оправдывало бы внезапную подозрительность Остина.

— Может, передашь мне на время руль, а сам посмотришь газету? — спросила она, а когда Остин молча помотал головой, черт дернул ее за язык: — Или ты думаешь, что деликатное создание вроде меня не в состоянии управлять этим монстром?