– У жандармов и без нас есть чем заняться, – отшучивался Эскофон. – Мы с Одебером лучше всяких жандармов защитим нашу повозку от разбойников. Дорогу мы хорошо знаем, спешить не будем и к черту в пасть не полезем.

Засим тяжелая повозка тронулась с места, под звон бубенцов выехала со двора «Пла д'Этен» и по бульварам покатила в Шарантон. Там, сменив лошадей, кучер взял направление на Мелён, оттуда было уже сравнительно недалеко до Лиона. Но мелёнский почтмейстер напрасно ждал прибытия лионской почты…

Однажды утром примерно в лье от Мелёна, на перекрестке, перепуганные крестьяне обнаружили тело Одебера – иссеченное сабельными ударами, оно валялось в канаве. Немного подальше с перерезанным горлом лежал Эскофон. Две выпряженные из кареты лошади были заботливо привязаны к дереву – их ржание и привлекло крестьян к месту трагедии. Почтовый возок, стоявший немного поодаль, был пуст, рядом с ним валялись почтовые мешки, содержимое которых – письма и мелкие пакеты – было рассыпано по полю. Виноторговец по имени Пьер Лаборд исчез.

Едва жандармерия начала расследование, как от свидетелей не стало отбоя: бандиты были настолько неловки, что совершили злодеяние чуть ли не у всех на глазах. Небывалый случай! Тотчас стало известно, что помимо Пьера Лаборда, чье участие в ограблении ни у кого сомнений не вызывало, преступников было четверо. Свидетели в один голос твердили, что на участке дороги между Шарантоном и Мелёном несколько дней подряд курсировали четыре всадника с весьма подозрительными физиономиями. В Шарантоне эти люди зашли в кабачок Шатлена пропустить по стаканчику, и, хотя вели они себя тихо, две служанки, гражданка Гростет и гражданка Сотон, прекрасно их запомнили. То же произошло и в Мелёне, где у одного из всадников отлетела шпора и он попросил веревочку, чтобы подвязать ее. Наконец ближе к вечеру накануне рокового дня разбойники остановили крестьянина и спросили у него, в котором часу почтовая карета на Лион обычно проезжает через лес. Словом, в искусстве оставлять после себя следы преступники могли бы поспорить с самим Мальчиком с пальчик.

Третий першерон из тех, что были запряжены в почтовую карету, покорно вернулся к себе в конюшню; еще одну лошадь, явно принадлежащую бандитам, нашли на улице Парижа. Отыскать барышника, снабдившего конями четверых преступников, труда не составило. Барышника звали Бернар; его запугали, и он указал на человека по имени Этьен Куриоль, с которым вел переговоры о найме лошадей. Этого-то Куриоля и арестовали в Шато-Тьери. При нем были найдены толстая пачка ассигнаций из лионской почты и кое-какие бумаги, которые были тут же конфискованы, – а заодно с ними и бумаги Гено.


Когда Лезюрк и Гено прибыли в обитель правосудия, им предложили подождать в просторной передней, где на скамьях уже сидело множество людей. Напротив них расположились две женщины крестьянского вида; пристально посмотрев на обоих друзей, они неожиданно пришли в неописуемое волнение. Как потом выяснилось, это были гражданки Сотон и Гростет, служанки из кабачка в Монжероне: они прибыли сюда, чтобы повторить свои показания перед судьей Добетоном, которому было поручено вести расследование по делу о лионской почте. Служанки так яростно перешептывались, глядя на Лезюрка, что тот, раздраженный, повернулся к ним спиной. Впрочем, вскоре женщины исчезли за дверью кабинета судьи.

Они оставались там довольно долго. Лезюрк и Гено уже готовы были возмутиться затянувшимся ожиданием, как вдруг к ним подошел жандарм и заявил, что судья ждет их.

– Нет, мне к судье не надо, – рассмеялся Лезюрк. – Это у моего друга дела с правосудием.

– Судья приказал привести вас обоих! Вы должны идти вдвоем.

Решив, что жандарм ошибся, Лезюрк пожал плечами и последовал за приятелем к судье. Там его ждал неприятный сюрприз: его обвинили в том, что он – один из участников банды, ограбившей лионскую почтовую карету!

– Это точно он! – взволнованно говорила гражданка Сотон. – Я его узнала! Подумайте сами – такие волосы нечасто встретишь.

– Вы… меня узнали?! – в изумлении выдавил из себя Лезюрк. – Но где вы могли меня видеть?

– Да у нас в трактире, в Шарантоне, где же еще? Вы с приятелями зашли выпить по стаканчику, я видела вас собственными глазами, и гражданка Гростет – тоже. И этот, второй, гражданин тоже там был, клянусь!

– Я?! – изумился Гено. – Господин судья, да они обе просто с ума сошли!

– А это мы еще посмотрим, – отрезал судья и обратился к жандарму: – Идите и приведите заключенных.

В Консьержери уже было двое узников, проходивших по делу о лионской почте: Куриоль и его приятель по имени Ришар, который хотел помочь другу бежать, однако сам был задержан. Служанки тотчас опознали и Куриоля, и его приятеля, поэтому у судьи не было оснований сомневаться в их правдивости относительно Лезюрка. Тем более что «карточка благонадежности», которую он предъявил, желая доказать свою лояльность, оказалась фальшивой… Вдобавок судьба зло посмеялась над друзьями: Гено, как оказалось, был знаком с Куриолем, которого он встречал в Шато-Тьери, а Лезюрк – с Ришаром, у которого он несколько раз обедал.

Итак, день этот, начавшийся для молодого рантье столь счастливо, завершился для него мрачно и печально – в тюремной камере, в каменных стенах Консьержери.


Сорок восемь часов несчастная Жанна-Эме не знала, что случилось с ее мужем. В отчаянии она искала его повсюду, не зная, какому святому молиться, и дрожа от страха – она боялась, не случилось ли с ним что-нибудь ужасное. На третий день к ней нагрянули жандармы; они перевернули вверх дном ее жилище, пытаясь отыскать улики, и вскользь сообщили ей, что муж ее обвинен в убийстве: он причастен к делу о лионской почте.

Жанна-Эме помчалась в тюрьму, захватив с собой, как ей посоветовали, немного белья, одежды и денег. Как ни странно, свидание тотчас разрешили, и, упав на грудь к мужу, она разрыдалась.

– Жозеф! Ведь это невозможно! Скажи мне, что это неправда!

– Ну как же это может быть правдой, Эме? Ты прекрасно знаешь, что в этот день я не покидал Парижа. Я обедал у приятелей, и они могут это подтвердить. Не волнуйся: это ошибка, и она скоро разъяснится.

– А эти женщины, которые тебя обвинили?

– Именно они и ошибаются – очевидно, я стал жертвой случайного сходства. Не переживай. Верь мне и ничего не бойся. Я скоро вернусь домой.

Лезюрк и в самом деле в этом не сомневался: у него было неопровержимое алиби и множество свидетелей. К несчастью, судья отнесся к нему предвзято: он почему-то свято уверовал в показания служанок. По мнению Добетона, свидетельства друзей Лезюрка могли быть только ложными, и он не желал тратить время на их заслушивание до начала процесса. Впрочем, ждать пришлось недолго: в те времена суд был скорый и не слишком отличался от суда во времена Террора.

Процесс начался 2 августа. Лезюрк ждал его с нетерпением, уверенный, что на суде ему дадут слово, выслушают и, наконец, позволят объяснить присяжным и зрителям, что произошло.

В зале стояла страшная жара. Взволнованная толпа никак не могла угомониться, а когда ввели пятерых обвиняемых, по рядам зрителей пробежал ропот. Обвиняемыми были Лезюрк, Гено, Куриоль, Ришар и Бернар, барышник.

Когда Лезюрку дали слово, он встал и громко заявил о своей невиновности, заверив суд, что ночь, когда произошло ограбление, провел у себя дома, на улице Монторгей. Однако присяжные слушали его вполуха: всем не терпелось выслушать основных свидетелей – двух служанок, кабатчика, крестьянина из Мелёна и конюхов. Все эти люди, без исключения, опознали Лезюрка! Как ни странно, каждый из них обратил особое внимание на его волосы.

– Но у меня же есть не только волосы! У меня еще есть лицо! – стенал несчастный. – Посмотрите повнимательнее, разве вы его узнаете?

– Черт возьми! – вскричала, распалившись, Сотон. – Да это точно он, я его видела!

Переубедить ее было невозможно.

– Все они ошибаются! – в отчаянии воскликнул Лезюрк, обратившись к присяжным. – Клянусь, они принимают меня за другого. Я стал жертвой роковой ошибки!

Он чуть не расплакался, но сумел взять себя в руки: долгие дни, проведенные в тюрьме, научили его мужеству. Он не переставал надеяться, что, когда выслушают его свидетелей, все прояснится.

Первым свидетелем был друг Лезюрка, ювелир Легран, державший лавочку в Пале-Рояле. Лезюрк любил забежать к нему в лавку и, устроившись в уголке, поболтать с клиентами. 8 флореаля он, как обычно, зашел к Леграну, но на этот раз не просто посидел у него, а сделал покупку: приобрел серебряное колечко для жены. Покупку эту Легран, как всегда, занес в свой реестр.

– Я принес реестр с собой, гражданин судья! Вы можете сами убедиться, что вот тут стоит дата: 8 флореаля IV года.

Председатель суда взглянул на толстый реестр в черной обложке и внезапно покраснел от гнева.

– Свидетель Легран! – воскликнул он. – Вы солгали! Дата 8 флореаля вписана позже, это очевидно! Вы лжесвидетель!

И несчастного ювелира тотчас арестовали.

Коварной судьбе было угодно, чтобы дата 8 флореаля действительно была вписана позже, однако причиною тому было отнюдь не желание ввести в заблуждение правосудие, а простая забывчивость. Увы! Судьи усмотрели в этом злой умысел.

После этого свидетели, сменяя друг друга, могли говорить все, что угодно: например, что они в этот день обедали с Лезюрком или видели, что в этот день Лезюрк был у Леграна и на их глазах купил серебряное колечко… их больше никто не слушал. В глазах суда все они были лжесвидетелями.

Приговор не заставил себя ожидать: Лезюрк, Куриоль и Бернар были осуждены на смерть, Ришара приговорили к двадцати годам каторги. И только Гено был оправдан – неизвестно почему. Когда приговор огласили, раздался голос Куриоля: услышав страшное решение суда, он понял, что терять ему больше нечего.

– Лезюрк и Бернар невиновны! – воскликнул он. – Бернар только дал нам лошадей. Что же касается Лезюрка, то он вообще не участвовал в деле!