— Сегодня же я исчезну из этого мерзкого города, и начну новую жизнь где-нибудь очень далеко отсюда. И чем черт не шутит, может, еще буду счастлив! Но прежде я хочу, чтобы ты знала, что все что произошло, случилось по твоей вине. Я уверен, ты должна меня понять. Итак, жила-была семья. Обычная маленькая, но счастливая семья: папа, мама и сын. Мальчик очень любил своих родителей, а они любили его. По выходным дням они часто ездили в парк, катались на аттракционах и ели мороженое, а зимой ходили на лыжах. Они непременно брали с собой бутерброды и термос с горячим чаем с лимоном. Ты помнишь, как одуряюще пахло из того синего термоса, когда отец отвинчивал крышку? Какой густой душистый пар вырывался из него?.. А на день рождения в этой семье всегда пекли большой торт с кремом, дарили подарки. И маленькому мальчику было очень уютно, спокойно и весело рядом с этими людьми. Он боготворил своих родителей, чувствовал себя частью целого и был уверен, что ничто не может разрушить эту идиллию. Как жестоко он ошибался! Однажды в его светлую беззаботную жизнь вероломно ворвалось настоящее, совсем недетское горе. У него было имя Маша, — двухкилограммовый вечно хнычащий, болезненный сгусток зла.

Виктор брезгливо передернул плечами, услышав, как вдруг тихо вскрикнула его мать.

— Подожди с трагедией, слушай дальше, ведь я еще не дошел до самого интересного. Так вот именно с этого черного дня жизнь семилетнего мальчишки переменилась. Он разом потерял семью. Все внимание обожаемых мамы и папы переключилось на его ненавистную сестру. Его не слышали, не видели, не замечали. С ним почти не разговаривали, ему не улыбались. В тот черный год они даже забыли про его День рождения, представляешь? Он до позднего вечера прождал в своей комнате, когда же они его поздравят, но так и не дождался: не было ни праздничного пирога, ни долгожданных подарков. Равнодушие двух самых близких и дорогих ему людей, их безразличие ранили мальчика ежесекундно, но все же они были рядом, а потому рядом жила надежда, что когда-нибудь все изменится и станет, как прежде.

— А почему я сейчас не слышу испуганных криков и вздохов? — он обернулся к матери, которая на мигая смотрела на него, напоминая каменное изваяние.

— Ладно, я продолжу. Так прошло больше полугода. А потом, в один прекрасный теплый июньский день произошло самое страшное. Мальчик был увлечен постройкой самолета и мечтал о том, как поедет со своим другом к нему в деревню. Мыслями он был в солнечном будущем, на берегу быстрой прозрачной речки, где он непременно будет ловить рыбу с соседскими ребятами, когда в комнату вошла мама. Она посмотрела на него и ласково погладила сына по голове. Мальчик уже давно отвык от таких знаков внимания, поэтому очень удивился и обрадовался. Наконец-то мама вновь счастлива, она любит его, и всегда, несмотря ни на что, будет рядом! Но надежда не оправдалась. Мать вовсе не собиралась дарить ему свою любовь и заботу, нет! Напротив, она пришла, чтобы окончательно его уничтожить. Радостным голосом она сообщила ему о том, что они с отцом и Машей уезжают в далекий город Мюнхен, а его, маленького Витю, отдают под опеку старой бабки, живущей в деревне в Рязанской области. Она искренне радовалась и даже не понимала, что спасая дочь, окончательно убивает сына. И тогда этот мальчик пошел к сестре. Она лежала в своей красивой кружевной кровати под белоснежным пологом и улыбалась во сне. Мальчик просто накрыл ненавистное лицо своей ладошкой и зло перестало существовать. Оно просто перестало быть… А знаешь, я в тот момент был очень счастлив! — Виктор громко рассмеялся.

— Как тебе моя история? Нравится, мамочка? Вижу, что нравится, тогда слушай дальше. Я все-таки опоздал. Зло, которое я уничтожил в тот день, пустило корни. Оно все же отобрало у меня и отца и мать. Отец умер от горя. Он даже не понял, что я освободил его от той обузы, которую представляла собой эта больная, вечно ноющая девчонка. Он не захотел вспомнить о том, что у него остался я, его сын! Вместо этого он просто подло оставил меня и ушел вслед за ней. А мать словно подменили. Рядом со мной уже жила не та, которая улыбалась и любила меня. Я совершенно не знал ту чужую женщину, что поселилась со мной под одной крышей. Но теперь я знал, что и как нужно делать. Жизнь преподала мне хороший урок. Теперь я наверняка знал, что в этом мире каждый сам за себя…

Виктор на мгновение замолчал. В комнате стало очень тихо, только слышалось мерное постукивание дождевых капель по подоконнику. На ветку растущего под окном клена уселся нахохлившийся воробей, но когда встретил взгляд человека, стоящего у окна, словно испугавшись, метнулся в сторону. Виктор усмехнулся и продолжал:

— Когда я убивал этих девчонок, я чувствовал, что мир подчиняется мне, а не я ему. Я — хозяин, а не он. Знаешь, каждый раз я чувствовал, что убиваю зло. Ведь если бы Маша выжила, то она непременно превратилась в такую вот маленькую сучку. Я нисколько не жалею о том, что совершил. Ведь зло должно быть наказано? Не так ли, мама? Ведь именно этому ты учила меня в моем далеком и счастливом детстве? — Виктор с силой рванул воротник рубашки. Почему-то стало совсем тяжело дышать. Тошнота подступала к горлу и перед глазами плясали цветные пятна, сердце колотилось, как бешеное, взрывая кровь. Он попытался открыть форточку, с силой рванув ее на себя, но она не поддалась.

— Где твоя семья? — равнодушным голосом спросила мать.

— А о какой семье ты говоришь? Ты сделала все для того, чтобы я забыл, что такое семья.

— Но ведь у тебя есть жена, сын.

— Это не семья. Семья, это когда любят друг друга, как меня любили папа и мама. А то, что ты называешь семьей — это подделка, фальшь! Ты же до сих пор любишь ее больше, чем меня. Ты постоянно думаешь о ней, целуешь фотографию, разговариваешь с ней. На Новый год ты постоянно таскаешь этой маленькой твари подарки, хотя ее уже много лет не существует! Пойми, наконец — она умерла! Я ее убил! Я! И не только ее, но и ее продолжение. Да, я убивал ее трижды: в восемь, двенадцать и четырнадцать лет, но она почему то до сих пор здесь! — Виктор сорвался на крик. Он схватил со стола хрустальную вазу с сухими кленовыми листьями и с силой швырнул на пол.

Самый большой осколок больно рассек ногу Антонины Владимировны. Шум, стоящий в ушах становился все громче, в висках колотилась кровь. Казалось еще чуть-чуть и голова взорвется, как эта ваза. Она чувствовала, что еще немного и она потеряет сознание. Дышать было совершенно нечем, но она должна была сделать еще одно важное дело. Может быть самое важное дело своей жизни. Так вот зачем Господь до сих пор оставлял ее на этой грешной земле! В тумане, застилавшем глаза она видела спину одного очень страшного человека. Кто он ей? Точно не ее сын. Это совсем чужой, незнакомый человек, обманом проникший в ее судьбу, разрушивший счастье ее семьи, отнявший у нее все самое родное и дорогое. И этот человек больше никогда не сделает ничего плохого, она ему не позволит! Медленно, как со сне, она подняла осколок с пола и неслышно ступая, подошла к нему сзади. Голубая жилка пульсировала у него на шее. Недрогнувшей рукой Антонина Владимировна воткнула хрустальное острие прямо в нее. В следующую же секунду невыносимая боль разорвала грудь. Но боль была короткой, как вспышка молнии, а потом муж Мишенька почему-то вдруг оказался совсем рядом. Маша, улыбаясь и сидя на его коленях, протягивала к ней свои маленькие ручки.

— Ну, наконец-то, Тонюшка! Вот мы и дождались тебя!..

На маленькой кухне шипел незавернутый газовый вентиль, а на лестничной площадке слышались торопливые шаги опергруппы…

Эпилог

— Макс, гирлянду надо подправить. Она с этой ветки постоянно сваливается мне на голову! — крикнула Инна брату, тащившему из поленницы очередную охапку березовых дровишек.

Инна подпрыгнула и закинула фонарики на раскидистую колючую лапу. Тут же за шиворот насыпался снег и Инна тихонько взвизгнула от холода.

— Макс, ты меня слышал или как?! У тебя вообще совесть есть? Это, между прочим, уже в третий раз! Я уже совершенно замучилась прыгать тут, как сайгак.

— Слушай, Инн, а может Леха сделает, а то у меня тут очень ответственное поручение. Отец не переживет, если я за костром не услежу. И единственный, кто мне помогает в этом нелегком деле, это Дашка, — Макс ловко подложил дрова в огонь. — А кстати, где он? В смысле — Леха, — уточнил он.

— У него тоже очень ответственное поручение. Березин нанизывает шашлык, а папа его контролирует, — засмеялась Инна, пробираясь по узенькой тропинке между сугробами. Ее любимые старые валенки были размера на три больше, чем нужно, но вот уже десять лет подряд, приезжая в деревню зимой, она неизменно носила только их. Однажды ночью в них даже забралась маленькая мышка, на которую она чуть не наступила, потому что не сразу ее заметила. С тех пор, перед тем, как влезть в них, она подолгу их трясла на крыльце дома.

— Понятно, значит все при деле, одна ты шляешься, как последняя тунеядка!

— Ну вот еще, — возмутилась Инна, — Я, между прочим, уже напекла целую гору плюшек, пирожков и сделала три салата! И кстати, по совместительству работаю монтажником-высотником, а все потому что некоторые очень занятые мужчины не могут по человечески нарядить елку.

Подойдя к брату, она чмокнула его в горячую щеку, присела рядом с костром на пенек и погладила Дашку, которая вышла немного подышать воздухом. Дашка подернула ушами и уставила свои желтые глазищи на огонь. Потом встала, выгнула спину и неторопливо двинулась к избе, над крышей которой вился дымок.

— Предательница! — крикнул ей в спину Макс.

Инна счастливо засмеялась. Как же хорошо, что они решили отмечать Новый год здесь! Во дворе у них росла высокая елка, которую они общими усилиями нарядили разноцветными шариками и гирляндами. Снег, лежавший на лапах праздничной красавицы блестел и искрился совсем по-новогоднему. Было уже совсем темно, но прошлым летом папа с Лешкой установили на участке большой фонарь, который теперь радостным праздничным светом заливал белоснежную полянку возле дома. К вечеру метель стихла, взошла луна. Высоченные сосны уходили макушками в звездное декабрьское небо. Там, где тропинки не протоптали, сугробы переваливали через забор. Весь день Инна падала в них, как на перину. Они были такими мягкими и пушистыми, что однажды она провалилась почти с головой… Инна со вкусом глотнула горьковатый воздух, напоенный морозом и дымом от костра.