— Катя Долгова. Ее зовут Катя Долгова.

— Во-во, Долгова. Используется эта дрянь в фармацевтике. Кстати лекарство не из дешевых. При правильной дозировке дает неплохой эффект для лечения всяких сердечных и сосудистых болячек, но как тебе известно, в капле — лекарство, в ложке — яд. Так вот, если немного увеличить дозу, то у человека просто останавливается сердце. Клиническая картина почти никогда не вызывает подозрений. Но ты мне так и не ответил. Что у вас новенького-то?

— Дорогой мой Лев Валентинович! — Макс тяжело вздохнул, прижал трубку плечом к уху, вынул из подставки карандаш и начал его точить. Ошметки падали на стол, кучка их росла, а карандаш постоянно ломался и на глазах уменьшался в размерах.

— К сожалению, похвастаться пока нечем. У Лехи после обхода соседнего дома — полный ноль. Одна-единственная тетка рассказала, что однажды весной видела похожего дядьку с коляской, но внешность описать не смогла, да и не присматривалась она особенно-то. А вот Вовка Емельяненко заприметил какую-то странную «Тойоту», из которой, похоже, какая-то барышня уже пару дней наблюдает за интересующим нас подъездом.

— Интересно, интересно… И что же? Выяснили, что эта мадам там выжидала?

— Да кто ж ее знает! — Макс в раздражении щелкнул по карандашу, тот покатился по столу и с деревянным стуком шлепнулся на пол возле корзинки с мусором.

— Может, за мужем следила! А может, за любовником. Мало ли у нее причин? Вовка скинул это дело на Березина. Вы же знаете, как Леха может разговорить.

— Да, в этой ситуации Березин — это то, что нужно. Пусть там поспрашает эту мисс Марпл. Может она, следя за неверным муженьком, и по нашему делу чего полезное видала. Ну, ладно, бывай, Максим Викторович, и не забудь про награду для престарелого, но старательного эксперта!

Макс попрощался, кряхтя, поднял с пола карандаш, немного поизучал безнадежно сломанный грифель и бросил его в корзину. Потом собрал мусор со стола и посмотрел на часы. Пора домой. А так не хочется, возвращаться в пустую, одинокую квартиру… Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы рядом кто-то был. Может Лешке позвонить? Хотя это вряд ли. Он сегодня был какой-то уж очень загадочный. Пару раз намекал, что в его личной жизни намечаются большие перемены. Наверняка он сейчас не один. Макс закрыл дверь кабинета, и спустившись в уличную темноту, не спеша двинулся в сторону дворика, где оставил машину. С некоторыми сложностями (ведь в салон нужно было влезать со стороны пассажирской двери — его предусмотрительность и находчивость!) устроившись в кресле, он завел мотор. Тот мерно заурчал, как довольный кот, и печка обдала лицо приятным теплом. Макс выкрутил руль и, поколебавшись с минуту, направился к дому родителей.

* * *

— Да, мамуль, у меня все нормально! На работе проблемы, но ведь это все решаемо, по крайней мере мне так кажется, — неуверенно добавила Инна, прижимая телефонную трубку к уху плечом, и ловко переворачивая котлеты на сковородке.

— Дочь, а что у тебя там шкворчит?

— Мам, я решила разнообразить свой скудный рацион, состоящий из йогуртов и бутербродов и включить в него горячие блюда. Сегодня, например, я жарю куриные котлеты, а еще собираюсь сделать какой-нибудь вкусный салатик, — трубка удивленно и отчетливо хмыкнула.

— Ты хочешь сказать, что будешь ужинать в одиночестве, и поэтому готовишь разные деликатесы? — недоверчиво поинтересовалась Нина Николаевна.

Инна не хотела пока никому говорить про Лешку. Конечно, она весь день ждала его. Час назад он, наконец, позвонил и сказал, что скоро будет, и что он голодный как волк, и что если она не приготовит к его приезду сытный и вкусный ужин, то сначала он съест ее, а потом примется за Дашку. Инна задыхалась от счастья, слушая весь этот бред. Это было так похоже на сон, что она в любую минуту боялась проснуться…

— Ну да, ты же сама мне много раз повторяла, что с моим режимом питания и жалким однообразным меню мне грозит всякая там пакость, типа гастрита, язвы и чего-то там еще такого же ужасного.

Инна повернулась, и чуть было не наступила на Дашку, которая как всегда вертелась под ногами.

— Ай! Дашка, зараза! Уйди ты, мелкое чудовище! Еще немного, и я бы точно шлепнулась!

Дашка отчетливо фыркнула, надула хвост и отпрыгнула в сторону, но совсем не ушла: еще чего не хватает? Тут так вкусно пахнет, тепло и весело — вон как ты скакать умеешь! А в комнате скучно и одиноко. Усевшись в сторонке, она начала сосредоточенно умываться.

— Инна, девочка, ты там цела?

— Да, мам, все нормально, просто это недоразумение постоянно шарится у меня под ногами.

— Дочь, а все-таки, что там у тебя с работой?

— Да, так, есть кое-какие трудности…

— Не юли, Инна! — строго проговорила Нина Николаевна.

Инна набрала в грудь воздуха и выпалила:

— Короче, мам, мне, скорее всего, придется уволиться. Велешева уже открыто намекает, что самое лучшее, что я могу сделать, это написать заявление по собственному.

— Ну и слава Богу, детка! Ты не представляешь, как я рада!

— Мам, а что же я делать-то буду? — Инна вдруг почувствовала, как в уголках глаз защипало.

— Ну, без работы точно не останешься, если ты об этом. Я тебя уже давно к себе зову. И хватит носом хлюпать!

— Я и не хлюпаю, с чего ты взяла?

— Ага, а то я не слышу!

— Ладно, что мы все обо мне, да обо мне. У вас-то что новенького?

— А что у нас может быть нового? У меня мои туристы, у папы его глубоко беременные мамашки с кесаревыми и вертикальными родами. Эти молодые родители чего только не напридумывают!.. То в воде им надо рожать, то под классическую музыку, то вообще перед камерой! Представляешь, есть, оказывается, такие ненормальные, которые все свои мучения на пленку снимают. Так сказать, для домашнего архива, «чтобы память осталась»! Так что все как всегда. Вот сейчас чай попьем, поругаемся для приличия и спать.

— А о чем ругаться собираетесь? — улыбнувшись, спросила Инна.

— Ой, солнце мое, да неужели мы не найдем подходящей темы, чтобы хорошенько поцапаться?

— А это обязательно? В смысле — цапаться?

— А то! Хоть какое-то разнообразие в жизни! — в тон дочери ответила Нина Николаевна. — Кстати, тебе Максим давно не звонил?

— Да мы совсем недавно виделись с ним, мам. Он заезжал ко мне вместе с Березиным. Чайку попили, потрепались ни о чем, — неуверенно сказала Инна.

Она не хотела рассказывать родителям о том, что произошло. Зная свою маму, она вполне могла предположить, что Нина Николаевна немедленно соберет вещи и тут же переедет к дочери, чтобы «контролировать ситуацию».

— Как у него дела?

— Все хорошо, мам, не переживай. По-моему, он очень скучает по вам с папой. А хочешь, мы с ним на будущих выходных к вам вместе приедем?

— Конечно, хочу, что ты глупости спрашиваешь! Если Максим не сможет, то ты хоть сама приезжай. И папа будет очень рад. Ой, кто это?

— Что там?

— Да кто-то в дверь звонит. Наверное, опять деньги на консьержку собирают. Представляешь, у нас уже почти целый месяц жильцы решают, стоит нам заводить консьержку, или нет; собрания собирают, обсуждения обсуждают, голосования голосуют! Цирк, да и только! Как будто это аквариумная рыбка, которую можно «завести»! Папа утверждает, что все это только лишний повод обобрать население, а вот я как раз очень даже «за». Хоть бомжей на этажах не будет, как в прошлом году. И потом, у меня море комнатных цветов, которые уже просто некуда ставить, а если будет консьержка, то их можно будет ей отдать. И подъезд облагородить, и добро мое не пропадет. Ладно, дочь, пошла я, может там как раз наш долгожданный повод для ссоры пришел. Целую, завтра позвоню!

Нина Николаевна положила трубку и прислушалась. Виктор Петрович с кем-то негромко разговаривал в прихожей. Подойдя к двери, она прислушалась:

— Ну да! Вот ехал-ехал, и как-то приехал. Чаем-то напоите? А еще лучше, — покормите! — произнес знакомый, родной голос.

— Давай, проходи! Только тапки надень, а то у нас как-то прохладно.

— А мама где?

— С Иннкой по телефону трындит. У них кажный вечер — ритуал. Вот уж не знаю, о чем часами можно разговаривать! Ладно, договорит — придет. Давай на кухню. Там мать сегодня какую-то необыкновенную семгу запекла в сливочно-укропном соусе. Не рыба, а сказка! Она мне сегодня всю плешь проела, — он красноречиво похлопал себя по лысине, — какая она мягкая, нежная и «необыкновенная»!

Нина Николаевна тихонько отошла от двери. Максим приехал! После той ссоры, когда отец узнал, что он расстался с Верой, отношения его с сыном стали, мягко говоря, натянутыми. Ну конечно, характеры у обоих — не приведи Господи! Гордость у них, видите ли. Как это — сделать первый шаг?!

Она глубоко вздохнула, открыла дверь и прислушалась: за стеной звенела посуда, шумел закипающий чайник, и слышались непринужденные голоса.

— Привет, мамуль! — Макс нежно обнял Нину Николаевну за плечи, когда она, наконец, вошла в кухню.

— Ну, наконец-то, приехал! — она звонко поцеловала его в холодную еще с мороза щеку, — А я только что с сестрицей твоей говорила о том, что вы нас совсем забыли, к родителям носа не кажете!

— Опаньки! — делано возмутилась она, увидев на столе откупоренную бутылку водки и старенькие рюмочки-секоножки, из которых они обычно пили валерианку или корвалол. — И что это вы тут собираетесь водку пьянствовать на ночь глядя? Интересные дела! На голодный желудок? А ужинать?

— Да ладно тебе, мать! Угомонись! — неумело скрывая идиотскую счастливую улыбку, которая против воли так и расползалась на его лице, сказал Виктор Петрович.

— Насчет ужина не переживай: у нас уже все почти готово. Вот она, твоя рыбная нетленка! — он открыл дверцу духовки, где в «необыкновенном» соусе исходила духом «необыкновенная» рыба. — Пусть она еще немного подогреется, а я щас еще хлеба порежу, огурчики открою, сырку напилю, — он открыл холодильник и стал вынимать на стол продукты. — А то садись с нами, мы и тебе накапаем! — подмигнул сыну Виктор Петрович. Макс отчетливо хохотнул.