Сюзанна Энок - Нечто греховное

Себастьян, просматривавший в ожидании брата газеты, при его появлении поднял голову и с досадой воскликнул:

– Ведь я же просил тебя не брать сегодня мой парадный экипаж!

– Я поступил даже того хуже, – усевшись за стол, сказал Шарлемань. – В парке я отпустил кучера, а сам пошел домой пешком. Извини, что немного опоздал. А вот и ром!

Он кивнул бесшумно подошедшему к столику лакею. Тот отвесил ему поклон и ушел.

– По-моему, Кейн был огорчен видом моего промокшего платья.

Шарлемань выпил рюмочку рома.

– Так-так, братец. Слава Богу, что ты не закапал водой персидский ковер в бильярдной, который я недавно купил. Или ты все-таки и там успел напакостить?

– Успокойся, Себастьян, не будь мелочным! Нет, в бильярдную я зайти не успел. Ковер, как я вижу, волнует тебя гораздо больше, чем самочувствие родного брата. Ты превращаешься в старого скрягу!

Шарлемань покачал головой и, вспомнив наконец-то о письме из Гастон-Хауса, достал его из кармана.

– Это мне прислал утром с посыльным Освальд, – сказал он.

– Твой дворецкий? – Герцог удивленно поднял бровь.

– Кто-то пытался проникнуть в мой дом прошлой ночью. Освальд и еще двое лакеев услыхали подозрительный шум и спугнули вора. Но тот успел-таки разбить оконное стекло.

– Странная история! Кто же осмелился залезть в дом одного из Гриффинов?

– Возможно, грабитель решил, что связываться со мной не так опасно, как с тобой, – пошутил Шарлемань.

В Гастон-Хаусе, принадлежавшем когда-то их бабушке по материнской линии, он ежегодно проводил только недели две, желая укрыться от суеты и шума, царящих в Гриффин-Хаусе.

– Будем надеяться, что впредь воры побоятся проникать в твой дом, – сказал герцог. – Одной только своей грозной внешностью твой дворецкий наверняка нагнал на них страху: ведь старина Освальд – настоящий гигант. Между прочим, я заказал для тебя жаркое из ягнятины и тушеные почки. А на закуску у меня есть хорошая новость.

– Неужели Принни и Ливерпул одобрили твою идею создать систему судоходных каналов? – вскинув брови, спросил Шарлемань.

– Ты, братец, угадал. Но я собирался обрадовать тебя вовсе не этим известием. Ты помнишь Реджиналда Берни-Смита?

– Брата виконта Даннона? Он, кажется, банкир.

– Теперь еще и крупный инвестор. Так вот, один из его знакомых в Мадриде изъявил желание приобрести партию хорошего шелка.

Лихорадочно размышляя над резонным ответом, Шарлемань в очередной раз попытался убедить себя в том, что Мельбурн не способен угадывать чужие мысли вопреки твердому убеждению других родственников в обратном, и наконец произнес:

– Я приму это к сведению. Но у меня тоже намечается выгодный вариант.

– В любом случае тебе следует наладить с Берни-Смитом деловой контакт, – сказал герцог. – Он может стать неплохим источником информации.

– Дай мне его адрес, я напишу ему письмо.

– Хорошо. – Мельбурн смерил его испытующим взглядом. – А много ли у тебя потенциальных покупателей? Я бы хотел, честно говоря, взглянуть на эти отменные китайские ткани, вокруг которых разыгрались нешуточные страсти.

– Я устрою их показ, когда Элеонора и Каролина надумают выбрать себе по отрезу на платье, – обещал Шарлемань.

– Насколько мне известно, ты хранишь этот шелк на каком-то неведомом мне складе. Почему бы тебе не перевезти все рулоны в наш амбар?

– Позволь и мне задать тебе один вопрос: чем вызвано твое чрезмерное любопытство к моим коммерческим предприятиям?

– Особых причин для этого нет, – пожав плечами, сказал с улыбкой герцог. – Но раз ты предпочитаешь обстряпывать это дельце тайно, давай сменим тему нашей беседы. Вчера утром Пенелопа, как я подозреваю, без спросу проникла в твой кабинет.

Шарлемань рассеянно кивнул, занятый разглядыванием двух аппетитных блюд, поставленных официантом на стол.

– Я сам невольно спровоцировал этот поступок, проболтавшись, что уже купил для нее подарок ко дню рождения. Вероятно, его-то она и искала. Детское любопытство!

– По-моему, она его обнаружила, – сказал Мельбурн.

– Вряд ли. Я спрятал его не в кабинете, а в ее комнате. Улыбнувшись, Шарлемань принялся за аппетитные яства.

– Тогда кому же предназначалось ожерелье, в котором она явилась на завтрак в столовую? Этот рубин стоит немалых денег. Я велел ей положить его на место, чтобы не огорчать тебя.

Мысленно чертыхнувшись, Шарлемань с безмятежной улыбкой произнес:

– Ах, так вот ты о чем! Эту безделицу я собирался подарить одной особе на память.

– Приятная вещица. И кому же именно она предназначалась? – не унимался герцог.

– Я уже передумал ее дарить, – сказал Шарлемань. – Мои планы изменились.

Он искренне надеялся, что Сарала пока не станет надевать это ожерелье, выходя в свет, чтобы не дать повода для досужих домыслов о его происхождении. Меньше всего на свете ему бы хотелось, чтобы его нелепая попытка улестить ее, с пока еще не ясной ему самому целью, выплыла наружу. Да и сама Сарала вряд ли стремилась привлечь внимание света к их странным отношениям.

Наконец Мельбурн перевел беседу на проблемы торговли с Америкой хлопком-сырцом и табаком и противодействие, которое оказывали ей консервативно настроенные члены палаты лордов, главным образом старики. Но Шарлемань его почти не слушал, размышляя о том, почему он сразу не признался брату, что проспал эту выгодную сделку. Теперь он очутился в нелепейшем положении и не решался лишний раз раскрыть рот, чтобы не проболтаться.

Что же останавливало его – гордыня, смущение, стыд за то, что его обманула смазливая девица, недавно приехавшая в Лондон? Еще три дня назад вину за упущенную выгоду можно было бы взвалить на нее. Но теперь, когда он успел нагородить столько лжи и ерунды, винить во всем приходилось только самого себя. Объяснить же другой свой дурацкий поступок – жаркий поцелуй, подаренный сопернице, – он так и не смог.

Вдобавок он как-то вяло и робко торговался с Саралой, когда она обескуражила его своей новой, чересчур высокой стеной. Его прежняя, унизительно низкая цена была отвергла ею, после чего они переключились на другую тему.

Свою оплошность ему предстояло исправить как можно скорее, пока о ней не проведали его родственники.

– …когда Закери и Валентайн убили двух бродячих фокусников, – словно бы во сне услышал он конец фразы, произнесенной Мельбурном.

– Убили? – вздрогнув, переспросил Шарлемань.

– Проснулся? – насмешливо осведомился Мельбурн и выпил глоток вина.

– Я задумался, – пожав плечами, сказал Шарлемань.

– О чем же? – Старший брат пронзил его испытующим взглядом.

– Так, ни о чем особенном. О возможных последствиях разрастания конфликта между Великобританией и Соединенными Штатами. Они же грозятся начать задерживать наши суда, не так ли?

– Вообще-то я рассуждал о том, не начать ли нам призывать на военную службу моряков из Штатов и бесцеремонно арестовывать их в наших заморских портах. Впрочем, и то и другое чревато серьезными последствиями и, по сути, является частью одной проблемы.

– Ты прав, – сказал Шарлемань, приказав себе собраться с мыслями. – Недавно я разговаривал с адмиралом…

– Мне бы хотелось услышать твое мнение, – перебил его герцог, понизив голос. – Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы побеседовать вслух с самим собой.

– Да, разумеется, Себастьян! Я извиняюсь. Просто мне не дают покоя несколько важных вопросов…

– Так давай же их обсудим!

– Не стоит, – отмахнулся Шарлемань. – Я постараюсь переубедить адмирала во время нашей следующей встречи.

Себастьян продолжал сверлить его темно-серыми глазами с той же пристальностью, которая не раз вынуждала некоторых членов правительства покидать парламентский зал совещаний под разными благовидными предлогами. Наконец он кивнул и произнес:

– Постарайся сделать для этого все, что в твоих силах. Хотя я, признаться, опасаюсь, что уже поздно. И еще: нам вовсе не обязательно обсуждать во время наших регулярных встреч в этом клубе только политические и деловые вопросы. Если тебя что-то гложет, поделись со мной как с братом и близким другом, не стесняйся.

Прекрасно! Он умудрился-таки вселить в Мельбурна беспокойство. Так не лучше ли взять и покаяться ему в собственной глупости? В конце концов, прошло всего трое суток. Однако его уязвленное самолюбие взяло верх над опасением опростоволоситься, и он решил еще раз попытаться договориться с упрямой Саралой относительно партии шелка. Ему ли, многоопытному бизнесмену, не найти подхода к молодой леди?

И тогда денька через два ему будет уже не в чем каяться.

– Вероятно, меня вывело из равновесия известие, что у Элеоноры и Валентайна скоро родится ребенок, – слукавил он. – Для меня сестра все еще остается девчонкой, а мысль о появлении на свет крохотной копии Валентайна меня просто пугает.

Герцог рассмеялся и, расслабившись, признался:

– Честно говоря, мне тоже страшно себе такое представить. Но я хочу наконец увидеть Элеонору счастливой и надеюсь, что ее дитя будет похоже на мать, а не на отца.

– Да будет так! – сказал Шарлемань, подняв рюмку с ромом, и выпил ее залпом, даже не поморщившись. Себастьян только покачал головой.

– Неужели мы не можем заняться чем-нибудь более полезным, папа, чем присутствовать на музыкальном вечере ради нескольких незнакомых людей? – в сердцах воскликнула Сарала.

Ее мать, одетая в чересчур броское для подобного собрания роскошное желтое платье, ответила, входя в холл:

– Побывав там, ты со всеми познакомишься, они же будут благодарны тебе за твое присутствие. А как иначе ты собираешься обзаводиться новыми друзьями, деточка?

Честно говоря, Сарала и сама думала так же, но притворялась, что вовсе не горит желанием исполнить роль потенциальной невесты. Расправляя рукава плаща, она промолвила, когда они вышли из дома все втроем: