Краешком глаза Алекс заметила Энтони, поспешно отдернула руку и, не отводя глаз от картины, спросила:

– Художник, написавший это, безгранично талантлив, но я не могу разобрать имени. Кто он?

– Эллисон Уитмор, – коротко ответил Энтони. Удивленная тем, что художник оказался женщиной, и резким тоном Энтони, Александра, поколебавшись, решила переменить тему и медленно покружилась перед родственником.

– Посмотрите на меня хорошенько. Как по-вашему, он был бы доволен, если бы смог увидеть меня сейчас?

Безжалостно подавив неуместно возникшее желание немного отрезвить Александру, объявив ей, что леди Эллисон Уитмор писала этот портрет в самый разгар своего скандального романа с Джорданом, Энтони перевел взгляд на Алекс. От увиденного у него перехватило дыхание. Перед ним стояла темноволосая красавица в элегантном платье с глубоким вырезом; переливающийся аквамариновый шифон идеально гармонировал с цветом ее великолепных глаз. Задрапированное на груди, платье облегало талию и округлые бедра. Блестящие волосы цвета красного дерева ниспадали водопадом почти до пояса. Бриллианты переливались на темной головке, сверкали, словно звезды, на прозрачной ткани, стройной шее и запястьях. Но лицо… именно лицо Алекс заставило Энтони забыть обо всем.

Хотя Александра Таунсенд не могла считаться красавицей в классическом смысле этого слова, поскольку в моде того времени были светлые волосы и белоснежная кожа, тем не менее она показалась Энтони самым привлекательным созданием на свете. Чарующие глаза, опушенные смоляными ресницами, доверчиво смотрели на него, розовые полные губки так и манили поцеловать их, однако холодная улыбка предупреждала слишком настойчивых поклонников держаться подальше. Но самое главное, Александра искренне не подозревала о том, какой эффект производит на мужчин, и умудрялась выглядеть одновременно пленительной и недосягаемой, недоступной и чувственной, и именно эти контрасты делали ее столь неотразимой, как, впрочем, и очевидное непонимание собственной власти.

Не дождавшись ответа, Александра встревоженно сцепила руки; от лица отхлынула краска.

– Неужели так плохо? – вымученно пошутила она, чтобы скрыть, как расстроена.

Энтони, весело улыбнувшись, сжал ее затянутые в перчатки руки и, не кривя душой, сказал:

– Джордан был бы ослеплен вами сегодня. Уверяю, при одном взгляде на вас свет будет покорен. Вы оставите мне сегодня хотя бы один танец? Вальс?

В карете, по дороге на бал, герцогиня поспешно читала Александре последние наставления:

– Не стоит волноваться, дорогая, ни о том, хорошо ли вы вальсируете, ни о том, соблюдаете ли все правила, предписанные этикетом. Однако, – мрачно предостерегла она, – я должна еще раз напомнить вам: не обольщайтесь оценкой Энтони… – помедлив, она бросила сурово-неодобрительный взгляд на внука, – …вашего интеллекта и не говорите ничего такого, что создало бы вам репутацию синего чулка и книжного червя. Я уже не раз твердила вам: мужчины не любят чересчур образованных женщин.

Однако Тони ободряюще стиснул руку Алекс, помогая ей выйти из кареты.

– Не забудьте оставить для меня сегодня танец, – прошептал он, улыбаясь в ее лучезарные глаза.

– Если хотите, можете получить все, – рассмеялась девушка и взяла его под руку, совершенно не подозревая, как заворожен Тони ее красотой.

– Мне придется стоять в длинной очереди, – хмыкнул он, – но думаю, даже при этом я получу столько удовольствия, сколько не испытывал за последние несколько лет!

Первые полчаса в доме лорда и леди Уилмер Тони казалось, что его предсказание сбывается. Он нарочно прошел вперед, чтобы наблюдать торжественное появление бабушки и Александры. Вдовствующая герцогиня Хоторн походила на наседку, зорко охраняющую свое потомство: грудь вперед, спина неестественно прямая, подбородок вздернут. Всем своим видом она положительно провоцировала каждого попробовать усомниться в ее мнении или попытаться сказать хоть слово против Александры.

Зрелище приковало взгляды всех присутствующих. На целую минуту пятьсот наиболее избранных, скучающих и утонченных представителей высшего общества оставили все разговоры и изумленно воззрились на самую уважаемую, устрашающую и влиятельную аристократку, которая покровительственно распростерла крылья над молодой, никому не известной дамой. Потом все словно по команде стали перешептываться. Монокли и лорнеты, однако, были направлены не на герцогиню, а на несравненную красавицу, не имевшую ни малейшего сходства с измученной бледной девушкой, присутствовавшей в церкви во время заупокойной службы.

Стоявший подле Энтони сэр Родерик Карстерз надменно приподнял брови и процедил:

– Хоторн, надеюсь, вы откроете мне, кто эта темноволосая леди рядом с вашей бабушкой?

Энтони с непроницаемым видом обернулся к Карстерзу:

– Вдова моего кузена, герцогиня Хоторн.

– Да вы шутите! – протянул Родди с чем-то весьма напоминающим удивление, что само по себе было невероятным, поскольку его вечно пресная физиономия никогда ничего подобного не выражала. – Не хотите же вы сказать, что это очаровательное создание – тот самый тощий несчастный воробушек, которого я видел на поминальной службе по Хоку?!

Пытаясь скрыть свое раздражение, Тони сдержанно ответил:

– Она тогда была слишком молода и не оправилась от потрясения.

– По-видимому, с годами «настоялась», – сухо заметил Родди, поднимая лорнет. – Совсем как старое вино. Да, ваш кузен всегда был ценителем вин и женщин. Она делает честь его репутации. Кстати, – продолжал он, растягивая слова и все еще не отводя глаз от Александры, – говорят, что прелестная балерина Хока с тех пор не пустила в свою постель ни одного мужчину! Просто уму непостижимо, не правда ли, как подумаешь, что в наше время любовница может быть куда более верной, чем законная жена!

– На что вы намекаете? – взорвался Энтони.

– Намекаю? – переспросил Родди, обращая на него саркастический взор. – Помилуйте, ни в коей мере! Но если вы не хотите, чтобы общество пришло к тому же заключению, что и я, не советую вам неотступно наблюдать за ней с таким откровенно ревнивым блеском в глазах. Она, кажется, живет с вами в одном доме, не так ли?

– Заткнитесь! – рявкнул Энтони. Однако сэр Карстерз, настроение которого менялось с фантастической быстротой, беззлобно улыбнулся:

– Танцы вот-вот начнутся. Представьте меня даме. Я претендую на первый.

Энтони поколебался, стискивая зубы. Он не мог, не имел права отказать Родди в просьбе, более того, прекрасно знал, что, если все-таки уклонится, Карстерз не задумается уничтожить репутацию Александры, повторив только что высказанное им измышление. А Родди был самым влиятельным членом круга, в котором вращался Тони.

Энтони унаследовал лишь титул Джордана, но не его высокомерие и непробиваемую самоуверенность, завоевавшие тому непререкаемый авторитет в высшем обществе. Он понимал, что герцогиня обладала возможностями оградить Александру от холодного презрения и оскорблений, вынудить престарелых дам и джентльменов отнестись к девушке с некоторой снисходительностью, но не могла заставить поколение Тони с готовностью принять ее. В отличие от Родди Карстерза. Молодые аристократы жили в постоянном ужасе, опасаясь острого, ядовитого языка Родди, и ни один человек не желал стать объектом его утонченных издевательств.

– Конечно, – наконец выговорил Тони, исполненный самых мрачных предчувствий.

Только к концу вальса Александра немного успокоилась и перестала отсчитывать такт. Как раз в тот момент, когда она решила, что теперь уж не собьется и не наступит на лакированные сапоги элегантного партнера, со скучающим видом кружившего ее по залу, тот произнес нечто такое, отчего худшие опасения девушки едва не сбылись.

– Скажите, дорогая, – снисходительно улыбаясь, осведомился он, – каким образом вы умудрились так расцвести в замораживающем всех и вся обществе вдовствующей герцогини Хоторн?

Гром музыки все нарастал, и Александра, убежденная, что неверно расслышала, пролепетала:

– Я… Прошу прощения?

– Я выражал восхищение вашим мужеством и стойкостью: не каждому удастся выжить целый год рядом с нашей самой прославленной льдышкой – вдовствующей герцогиней. Примите мои соболезнования по поводу того, что вам пришлось вынести.

Александра, не обладавшая ни малейшим опытом ведения легкой, ни к чему не обязывающей светской беседы, не знала, что в этом и состоит величайшее искусство вращения в обществе, не понимала, что от нее требуется всего лишь находчивый ответ, и поэтому возмущенно выпалила, мгновенно выступив на защиту женщины, которую успела полюбить:

– Очевидно, вы плохо знакомы с ее светлостью.

– Ошибаетесь. И повторяю, что искренне вам сочувствую.

– Я не нуждаюсь в вашем сочувствии, милорд. Вы, должно быть, совсем не знаете ее, если позволяете себе говорить подобные вещи.

Родди Карстерз с холодным неодобрением оглядел девушку:

– Осмелюсь заметить, я знаком с ней достаточно хорошо, чтобы временами страдать от обморожения. Старуха – настоящий дракон.

– Она благородна и добра!

– Вы, – бросил он с глумливой ухмылкой, – либо боитесь сказать правду, либо самая наивная пташка из всех, кого я знаю.

– А вы, – парировала Алекс с высокомерно-презрительным видом, сделавшим бы честь самой герцогине, – либо слишком слепы, чтобы видеть истину, либо исключительно злы от природы.

И в тот миг, когда прозвучали последние аккорды вальса, она нанесла Родди непростительное и публичное оскорбление, повернувшись спиной и оставив его стоять в центре зала.

Не замечая устремленных на нее взглядов, девушка вернулась к Тони и герцогине, но ее поступок уже был замечен гостями, многие из которых не преминули позлословить над явной неудачей гордого рыцаря с молодой герцогиней. В свою очередь, сэр Родерик не упустил случая сообщить всем своим знакомым о том, что находит герцогиню Хоторн глупым, тщеславным отродьем, невоспитанной, безмозглой девчонкой и к тому же невероятно скучной.