– Моя дорогая Дженова, – начал Генри, придав голосу как можно больше дружелюбия и сочувствия, – я не собираюсь тебя отговаривать от замужества, но если обращаться с мужем как с одним из своих смердов, рассчитывать на семейное счастье не приходится.

Дженова холодно улыбнулась и прищурила глаза:

– Безусловно, ты большой знаток в вопросах брака, Генри.

– Вовсе нет. Но я видел, как несчастны подобные пары.

– Генри, мне не нужна любовь, – пояснила Дженова. – Мне нужно просто общение. И если муж согласится исполнять мои желания, я буду вполне, счастлива.

Дженова заслуживает гораздо большего, подумал Генрих, проникнувшись к ней жалостью. Такое ощущение, будто она не верит, что достойна настоящего счастья. Той любви, которую питают друг к другу супружеские пары, друзья Генриха. Может, ей просто невдомек, что такая любовь существует? Может, она, как и Генри, ни разу в жизни ее не испытала? Нет, вряд ли. Она любила Мортреда, по крайней мере, таким, каким представляла его себе. Генрих сделал все, чтобы она не узнала печальную правду о Мортреде, и это ему удалось. Но, овдовев, Дженова поклялась не выходить больше замуж.

Что же ее заставило изменить решение?

Этот вопрос едва не сорвался у него с языка, но Генрих, вовремя спохватился, решив, что не его это дело. Он прибыл сюда, чтобы дать Дженове практический совет, а не выступать в качестве свахи, чтобы она подняла его на смех. Дженова – умная и рассудительная женщина. И если хочет взять в мужья юного Болдессара, так тому и быть. Генрих не станет ее отговаривать.

Может, она действительно влюбилась в него, но не хочет в этом признаться?

Генрих испытующе посмотрел на Дженову. Ее щеки все еще пламенели, глаза сверкали, на губах играла лукавая улыбка… Выглядела она великолепно. Как никогда. Но пылала ли она к своему избраннику страстью? В это трудно было поверить. Вообще? Или только Генриху? Как бы то ни было, мысль о том, что Дженова влюблена в сына лорда Болдессара, претила Генриху.

Дженова с трудом сдерживала улыбку. Генрих выглядел недовольным. Он явно не одобрял ее намерения выйти вторично замуж, хотя виду не подавал. Дженова могла бы понять Генриха, будь они с Мортредом близкими друзьями. Но они не дружили. Генри наверняка догадывался о лживой натуре ее покойного мужа.

Улыбка сбежала с губ Дженовы. Почему Генри так и не сказал ей об этом? Почему, оставив ее в неведении, позволил предаваться скорби? Целых два года! Может, Генри не усматривал ничего дурного в поведении Мортреда? Или пытался уберечь ее от правды, которая могла причинить ей боль?

Скорее не хотел причинить ей боль. Они были знакомы с детства. Его прислали жить в ее семью ребенком под предлогом дальнего родства с ее отцом. По словам отца Дженовы, Генриха бросила родная мать. Дженова помнила, что сказано это было таким тоном, словно сам Генри был в этом виноват.

Дженова очень жалела мальчика, питая к нему нежные чувства, а когда он стал мужчиной, не осталась к нему равнодушной. Однако всерьез его не принимала. Слишком давно они знали друг друга. В то же время Дженова не могла не признать, что Генрих достаточно умен и практичен, и пользовалась его советами.

Поэтому и сейчас не могла не согласиться с тем, что сын Болдессара, Алфрик, ей не пара.

Однако были еще причины, побудившие ее к внезапному решению снова вступить в брак.

Месть. Именно месть, если, конечно, возможно мстить покойному мужу. До чего же она была глупа, скорбя целых два года по умершему супругу! Но, кроме всего прочего, в Дженове росло чувство обездоленности, одиночества…

Да, ее тяготило одиночество.

Генриху этого не понять, думала она с горечью. Судя по слухам, а также ее собственным наблюдениям, Генрих никогда не страдал от недостатка женского внимания. Он не поймет ее одиночества и тоски, когда, взвалив на свои плечи бремя Ганлингорна и добившись успеха, она не имела никого рядом, чтобы поделиться достигнутым. Ей не с кем смеяться, не с кем плакать, не с кем проводить длинные ночи, некого обнимать в темноте, не с кем просыпаться по утрам навстречу новому дню.

Но более всего Дженове не хватало товарищества и близости, которое было у нее когда-то с Мортредом. Вот чего ждала она от Алфрика. Чтобы кто-то улыбался ей, держал за руку и провожал к столу, целовал и утешал, когда на душе тяжело. Ей не нужна безумная страсть; вряд ли она способна на подобные эмоции. Дженова хотела, чтобы кто-то заботился о ней или, по крайней мере, делал вид, будто заботится!

Она прогнала грустные мысли. У нее не было времени жалеть себя. Управление хозяйством Ганлингорна почти не оставляло ей возможности размышлять над своим одиночеством. А если она соединит судьбу с Алфриком, ей больше не придется об этом думать.

– Надеюсь, ты будешь обращаться с Алфриком обходительно, – предупредила Дженова, окидывая Генриха долгим оценивающим взглядом. – Я не хочу, чтобы у него возникло ощущение, будто ты его осуждаешь.

Генрих вскинул на нее яркие голубые глаза, и его улыбка приобрела плутовское выражение.

– Я не стану его пугать, милая, если ты это имеешь в виду.

Дженова изучала его еще мгновение, стараясь прочитать его мысли, но это было невозможно. Генрих умел их скрывать. Именно это больше всего злило Дженову. С виду он был очарователен и беспечен, но за фасадом скрывались неизведанные глубины. Видно, придется ловить его на слове. Дженова позволила себе расслабиться и улыбнуться:

– Спасибо, Генри, но это еще не все…

– Что еще?

– Это касается лорда Болдессара, отца Алфрика. Он прислал своего секретаря, который также является его священником, с просьбой, вернее, с требованием, – у Дженовы сверкнули глаза, – чтобы в брачном контракте содержалось мое согласие, что в случае смерти Алфрика лорд Болдессар станет опекуном моего сына и покровителем Ганлингорна.

Генрих нахмурился:

– Опекуном твоего сына? Будь ты немощной, это можно было бы понять. И покровителем Ганлингорна? До сих пор у тебя не было никакого покровителя. Как взбрело ему в голову, что он тебе понадобится?

– Я тоже этого не понимаю, – поддакнула Дженова. – Может, ты разгадаешь, в чем тут дело? Боюсь, что это выше моего разумения.

Генрих улыбнулся, но по-прежнему выглядел озадаченным.

– Он крепкий, старый вояка. Видимо, считает, что женщины не в состоянии заботиться о собственных землях, вот и все. Если мы убедим его, что ты не только красивая, но к тому же еще умная и энергичная, он отступится.

Дженова была польщена таким комплиментом.

– Ладно, я не соглашусь на его условия и точка. Если я стану женой Алфрика и с ним что-нибудь случится, по-прежнему сама буду заниматься делами, пока мой сын не станет взрослым. Мне не нужно вмешательство посторонних.

– Может, Алфрик нездоров, а отец это скрывает?

Дженова побарабанила тонким пальцем по щеке.

– С виду он здоровый и крепкий. Я хочу, чтобы вы познакомились. Ты разберешься лучше меня. Раскрывать обманы и интриги – это по твоей части.

Что она имеет в виду? Если это не комплимент, на что она намекает? Она единственная из всех знакомых ему женщин могла с легкостью сбить его с толку.

– Я склонен думать, что Болдессар просто чрезмерно жаден, чтобы даже допустить мысль о возможной потере Ганлингорна.

– Но при чем здесь он? Если я выйду замуж, то за Алфрика.

– Алфрик – человек, которым ты можешь командовать, Дженова. А теперь поразмысли вот над чем: если ты можешь им помыкать, значит, то же самое могут делать и другие. – Генрих встал. – Пойду приму ванну и переоденусь, после чего встречусь с тобой и твоим женихом.

Дженова улыбнулась и проводила его взглядом, когда он размашисто пошел через зал, окликнув на ходу своего слугу. Несмотря на пыль дальней дороги, он выглядел потрясающе красивым. Впрочем, Генри всегда был хорош. Сознавая, что с ее стороны это не очень-то великодушно, Дженова порой желала увидеть его слегка усталым и не таким опрятным. Чуть-чуть менее совершенным.

Крупный и смуглый слуга Генриха, Рейнард, последовал за хозяином. На его тунике красовалась эмблема Генриха – феникс, объятый пламенем. Оба они, Генрих и его слуга, исчезли на лестнице, ведущей в верхние помещения башни.

Дженова радовалась в душе, что пригласила Генриха приехать. Возможно, он и имел при дворе славу человека с медоносным языком, но она знала, что в ситуации, как эта, он честно выскажет свое мнение. Даже если оно ее не устроит, она может не сомневаться, что его суждение будет искренним. А это именно то, что ей нужно. Правда, какой бы она ни была, пусть даже самой жестокой. И Генрих ей эту правду скажет.

«Ты не только красивая. Ты еще умная и энергичная».

Неужели Генрих считает ее красивой? У него много любовниц. Дженова представила себе, что он делает с ними в постели. И вдруг вообразила себя на месте одной из них. Вообразила, как ласкает его курчавые каштановые волосы, в то время как его губы скользят по ее телу, приближаясь к лону. У Дженовы вырвался стон. Тут она опомнилась и порывисто поднялась. Что за мысли? Порой в ней просыпалось любопытство, когда она думала о том, какой образ жизни ведет Генри. Но сегодня оно перешло все границы. Щеки Дженовы пылали.

Дженова сделала глубокий вдох. Хватит пустых мечтаний. Они принесут только боль. У нее есть Алфрик. Генри – просто друг.

Взяв себя в руки, Дженова пошла приводить себя в порядок.

Глава 2

Алфрик, сын лорда Болдессара, прибыл на заснеженной лошади во главе отряда людей с угрюмыми лицами. На нем была голубая туника из тонкой шерсти и темные, из мягкой кожи штаны. Шпоры на каблуках его сапог сверкали, как звезды. Он был хорош собой, с волосами более светлыми, чем у Генриха, и печальными темными глазами. Когда Дженова подошла к нему, чтобы поздороваться, он посмотрел на нее, как преданный пес на хозяина, но не как будущий жених на невесту.

Если Дженове нужен не мужчина, а раб, подумал Генрих, то она сделала правильный выбор. Терпеливо ожидая, когда его представят, Алфрик целовал ее пальцы и шептал несуразные комплименты, пожирая Дженову глазами. Стоявший за спиной Генриха Рейнард пробурчал в его адрес что-то нелестное.