Все свершилось и закончилось. Ее помолвка с Алфриком была разорвана. Дженова обрела свободу.

Теплая рука с ее плеча куда-то исчезла. Генри. Как же она забыла о Генри? Дженова обернулась и увидела его яркие голубые глаза. Они хмурились. Его красивое лицо от гнева словно окаменело.

– Милая? Мои вам комплименты. Что за волшебные слова подобрали вы для Болдессаров, заставившие их обратиться в бегство?

Дженова рассмеялась, но слезы, сверкнувшие в ее глазах, были вызваны отнюдь не радостью.

– О, Генри, Генри, правильно ли я поступила? Я сказала лорду Болдессару, что не могу… не хочу выходить замуж за его сына.

Генрих замер.

Дженова могла поклясться, что увидела, как в его мозгу прокручиваются варианты возможностей, как за внезапно погасшим светом глаз яростно производятся подсчеты. Она сомневалась, что хочет знать, о чем думает и какие планы строит его хитрый ум. Генри нужен был ей сейчас как союзник и друг; она боялась спугнуть его намеком, что ожидает от него большего, чем он готов бескорыстно пожертвовать.

– Я сказала Болдессару, что мое решение не имеет никакого отношения к Алфрику, – продолжила она осторожно. – Что я просто не желаю выходить замуж, во всяком случае, сейчас. Что других претендентов у меня нет.

– Это правда?

Он смотрел на нее, словно пытался определить, можно ли ей верить. Чего еще она от него ожидала? Признания в любви? Предложения занять место Алфрика? Неужели она и вправду думала, что Генри пойдет на это? Неужели она такая наивная дуреха? Вероятно, да, потому что знала, что одна из причин, по которой отказала Алфрику, состояла в том, что он не шел ни в какое сравнение с Генрихом.

Но ради ее самой, ради ее гордости, Генрих не должен ни при каких обстоятельствах догадаться или заподозрить, что она рассматривала его как возможного кандидата в супруги.

– Конечно, это правда, – ответила она, встречаясь с ним взглядом. – Вчера я видела Алфрика, и он… он меня напугал, Я поняла, что он не тот человек, которого я хотела бы иметь рядом здесь, в Ганлингорне. Или на месте отца Рафа! Лучше оставаться вдовой, чем подвергнуться риску связаться с кем-то, кто может причинить зло мне или моему сыну.

– Я знаю, что ни один мужчина не заменит тебе Мортреда.

Его пронзительно-голубые глаза читали ее мысли, исследовали сердце. Еще миг – и Дженова выпалит ему правду. Она не могла больше выносить его взгляд. Быстро отвернувшись, она зашагала прочь. Пусть думает, что воспоминания о муже повергли ее в печаль. Лучше это, чем правда…

– Ты сказала, что Алфрик испугал тебя, Дженова? Каким образом?

Генри последовал за ней. Он слишком хорошо знал Дженову и чувствовал, что она что-то от него скрывает. И это что-то скорее всего касалось не Мортреда, а неожиданной встречи с Алфриком.

Дженова ускорила шаги.

– Он был таким настойчивым, таким обозленным, а потом чуть не расплакался, когда я сказала, что не выйду за него, опасаясь отцовского гнева. И этот страх пересиливал все другие чувства. – Она бросила взгляд через плечо и увидела, что Генрих хмурится. – Думаю, наша свадьба была для Алфрика средством ублажить отца. Знаешь, Генри, лежа вчера ночью в постели, я осознала, что не хочу замуж за человека, который женится на мне, чтобы ублажить отца. Мне нужен мужчина, который будет всячески стараться ублажить меня.

– Понятно.

«На самом ли деле Генрих понял?» – гадала Дженова, втайне надеясь, что нет.

Достигнув кухонной двери, она выдавила из себя улыбку:

– У меня дела, Генри. Мы можем обсудить эти события позже, когда я успокоюсь.

Он остановился, и, хотя тоже улыбнулся в ответ, его улыбке не хватало привычной теплоты. Он отвел взгляд, устремив его вдаль, и в его лице появилась суровость, которой она прежде не замечала. И у нее болезненно сжалось сердце.

Готовая секунду назад сорваться с места, она колебалась.

– Генри? Тебя и вправду не задели слова Болдессара? Когда он назвал тебя лжецом, вором и негодяем? Он злобная скотина, поливающая грязью всех, кто оказывается на его пути. Не могу поверить, что оскорбления такого подонка могут задеть тебя за живое.

Он посмотрел ей в глаза. На этот раз в них светилась нежность, которая грела душу.

– Если ты ему не поверила, милая, все остальное не имеет значения. Откровенно говоря, я размышлял, что бы такое с ним сделать, но с этим можно подождать. Ступай займись делом, а я поищу твоего сына. Я обещал покатать его по двору на Агнце после того, как он поиграет с котятами. Уверен, что конь уже бьет от нетерпения копытом.

Дженова нервно рассмеялась.

– Наверняка. Спасибо, Генри. Ты очень… добр к Рафу.

Генри вскинул брови:

– Лорд Генрих Монтевой добрый… Хм, как знать, как знать… В действительности я нахожу общество Рафа занимательным. Знаешь, он совсем не похож на Мортреда. Внешне, может быть, чуть-чуть, еще улыбка. Но характер у него свой собственный.

– Я, знаю, и это меня радует!

На лицо Генриха снова набежала тень.

– Дженова?

Господи, она сказала больше, чем собиралась, и теперь он забросает ее вопросами! Взмахнув рукой, она отвернулась и сказала, что ей надо идти. Но, уходя, чувствовала его взгляд, прожигающий ей спину. В душе она знала, что только оттягивает неизбежное.

Генрих задумался, что подразумевала Дженова под своими словами.

«Я знаю, и это меня радует».

Неужели она не хочет, чтобы Раф напоминал отца? Но она любила Мортреда! Разве нет? Она оплакивала его смерть и отказывалась выходить замуж. До последнего времени она даже не допускала подобной мысли. Он надеялся, что ее любовь к Мортреду была истинной причиной, побудившей ее отвергнуть Алфрика. Почему вдруг Дженова осознала, что Алфрик не Мортред и никогда им не станет?

Ее второе объяснение, насчет внезапной перемены сердца, звучало вполне правдоподобно, но противоречило ее натуре. Дженова не качалась, как дерево на ветру. Ее отличали практичность и устойчивость взглядов. Знакомясь с Алфриком, она, несомненно, поняла, что он за человек, и, разумеется, не была в него влюблена. Причины, подвигнувшие ее на брак с Алфриком, показались Генриху вполне ясными и определенными, как она ему их изложила. Разве могут упасть с глаз шоры, если их там не было?

Нет, очевидно, существовала какая-то другая причина. Что-то еще случилось, что заставило Дженову передумать. Если она отказала Алфрику не из-за Мортреда и не потому, что вдруг увидела его в ином свете, тогда почему?

Генри не давало покоя одно гнетущее чувство. Какое-то сосущее, болезненное сомнение. Он узнал, что это было, что, как темный червь, точило его сердце. Он боялся, что Дженова отказала Алфрику из-за него. Из-за того, что произошло между ними в башне Адера и чему они до сих пор предавались при каждой удобной возможности.

Может, в тайных глубинах своего женского сердца она надеялась, что Генрих попросит ее выйти за него замуж? Что, несмотря на многочисленные препятствия, они каким-то образом все же будут счастливы вместе?

Если это так, то она обречена на разочарование. Генрих знал, что не сможет стать хорошим мужем ни для одной женщины, не говоря уж о Дженове, о чьем благополучии так заботился. Слишком много значило для него ее счастье, чтобы он мог позволить себе причинить ей боль. О нет, он не сожалел, что она отказала Алфрику и разгневала Болдессара. Он никогда не считал, что Алфрик пара Дженове.

Так же, как и он сам.

И все же Генрих сознавал, что при сложившихся обстоятельствах ликование по Поводу отмены свадьбы Дженовы с Алфриком выходит за рамки нормы. И не только потому, что Алфрик, по его мнению, не обладал всеми необходимыми для Дженовы достоинствами. Но потому что теперь ему, Генриху, не придется сторониться Ганлингорна из-за присутствия Алфрика. Он по-прежнему сможет навещать Дженову, сажать Рафа на своего боевого коня и радоваться восторгу и улыбкам мальчика, а также давать ему экстравагантные обещания. И жизнь для Генриха практически не изменится.

Он понимал, что Дженове по-прежнему одиноко, и презирал себя за то, что это его вполне устраивало, но ничего не мог с собой поделать.

Болдессар прав. Он гадкий человек. Он лжец и вор; человек, от которого за версту несет духом опасных интриг и тайн. И если это зловоние еще не совсем отравило таких его друзей, как Дженова, то его тайны, стань они ей известны, непременно вызовут у нее отвращение, и она знать его не захочет.

Что знает Болдессар?

Генрих предпочел не задумываться об этом ни вчера, ни сейчас. Будь у Болдессара на руках козыри против Генриха, он не преминул бы ими воспользоваться. Болдессар отличался импульсивностью и был неспособен строить козни и плести интриги. Поэтому Генрих не считал его особенно опасным. В нем было больше трескотни, чем дела.

Угрозы вроде тех, которыми разбрасывался Болдессар, не могли причинить Генриху вреда. Болдессару нужно придумать что-то более действенное, подумал Генрих, поворачиваясь, и налетел на кого-то, кто стоял за его спиной.

– Рейнард!

Нетерпеливо оттолкнув слугу, он зашагал через зал. Рейнард последовал за ним.

– Простите, милорд, – извинился Рейнард без тени сожаления в голосе. – Я беспокоился о леди Дженове. В лорда Болдессара будто вселился злой демон.

– Да. – Генрих приостановился, сосредоточив на Рейнарде мрачный взгляд. – Ты полагаешь, его ярость утихнет?

– Думаю, он воспользуется случаем и подольет масла в огонь, чтобы раздуть пламя пожара.

– Весьма лирично, Рейнард, – усмехнулся Генрих. – Надеюсь, ты не думаешь, что Болдессар будет сидеть, ломая из-за случившегося руки?

– Нет, не думаю.

– Значит, ты не считаешь, что следует немедленно ехать в Лондон? – продолжал он. – Я было подумал, не пора ли нам вернуться ко двору. Ведь еще предстоит разобраться с графами и их заговором…

Рейнард встретился с ним глазами, и Генрих увидел, что тот все понимает. Рейнард всегда распознавал ложь и знал, чего от него ждут в ответ.