Почувствовав рядом теплое тело Ситары, Невилл одной рукой обнял индианку и ткнулся лицом в ее затылок. Ему тотчас захотелось зарыться в ее густые, пахнущие мускусом волосы, и он подумал о том, что обретенное счастье стоило заплаченной за него высокой цены. Невилл вскинул голову.

– Мохан! – позвал он и, не дождавшись ответа, испуганно повторил: – Мохан?

Силуэт молодого Чанда выделялся во мраке огромной черной тенью. Невилл протянул к нему руку, но Мохан вздрогнул и отшатнулся.

– Ради нас с Ситарой ты бросил свою семью и рисковал жизнью, – сказал ему Невилл. – Этого я никогда не забуду.

Мохан не реагировал. Спустя несколько мгновений, показавшихся Невиллу вечностью, он задвигался, и капитан ощутил в своей руке что-то холодное и острое.

– Отныне вы – моя семья, – хрипло прошептал принц. – И ты – мой брат.

Уинстон сглотнул и решительно сжал в ладони острие кинжала. Жгучая боль пронзила мозг, а потом руку залила теплая кровь.

– До самой смерти, – чуть слышно повторил он, хватая Мохана за запястье.

– И после нее, – отозвался индус.

7

Казалось, небо обрушилось на землю потоками воды, и проникающий в пещеру слабый свет лишь время от времени позволял различить общие очертания предметов. Мохан Тайид вернулся, стряхивая серебристые капли.

– Ни одной живой души на много миль вокруг, – сообщил он. – Пустыня превратилась в болото.

Последняя ночь была тяжелой. Беглецы провели ее, прижавшись друг к другу, под промокшим насквозь тонким одеялом, на склизких от влаги камнях. Но страшней холода и сырости был пронизывающий душу страх.

– Нужно трогаться с места. – Уинстон чихнул. – В дороге по крайней мере согреемся. Здесь – верная смерть.

– И мы немедленно сделаем это, – кивнул Мохан, беря под уздцы лошадь.

– Но куда? – Невилл чихнул еще раз.

Принц лукаво усмехнулся.

– Ты правильно сделал, что не сел играть с раджой в шахматы. – Он стукнул Невилла кулаком по плечу. – Ты не видишь дальше собственного носа, отец обыграл бы тебя в два счета.

Когда они запрыгнули в седла и тронулись в юго-западном направлении, Невилл долго оборачивался и вглядывался в пустыню, пытаясь обнаружить хоть что-нибудь, указывающее на судьбу Бабу Саида. Мохан тронул его за руку и укоризненно покачал головой.

– Никогда не оглядывайся, Уинстон, – поучительно заметил он.


Передвигались в основном днем, несмотря на то что риск быть обнаруженными в светлое время суток значительно повышался. Только сумасшедший мог пытаться пересечь равнину в это время года, когда земля превращалась в сплошное илистое месиво со множеством ручьев и прудов иногда опасной глубины. Мохан Тайид исходил из того, что раджа не сочтет беглецов настолько безрассудными. Опыт, логика и интуиция подсказывали принцу, что Джирай Чанд отправит своих людей в погоню не раньше, чем просохнет почва. А пока продолжались дожди, маленький отряд мог чувствовать себя в относительной безопасности.

Но муссонные ливни были ненадежными союзниками. Каждая миля стоила невероятных усилий. Копыта лошадей с хлюпающим звуком погружались в липкую грязь, дующий в лицо горячий ветер поднимал фонтаны брызг. Путники отдыхали в пещерах или на голых скалах, а если не находилось подходящего места, то прямо на спинах обессилевших животных.

Но самым тяжелым испытанием стал дождь. Одежда не просыхала на них вот уже много дней. Иногда муссон отступал, и среди облаков показывался кусочек чистого неба. Однако вскоре снова начинал немилосердно лить дождь. Кроме того, беглецам угрожал голод. Из боязни попасться на глаза людям раджи они не решались свернуть ни в одну из разбросанных по равнине деревень или попроситься на отдых в одиноком крестьянском доме, между тем их скудные запасы подходили к концу. Все понимали, что ни один здравомыслящий человек не решится предпринять путешествие в это время года, а оборванные, усталые и грязные путники внушали подозрение.

В эти дни им только и оставалось, что поддерживать друг друга. Короткий обмен взглядами между Моханом и Уинстоном, ободряющий кивок или похлопывание по плечу, пальцы Ситары, сквозь корку засохшей грязи внезапно коснувшиеся руки Уинстона, – все это вселяло в них мужество и помогало терпеть лишения.


Трудно сказать, прошло ли несколько месяцев или всего лишь пара недель, прежде чем сквозь завесу воды показались дома Джайпура, похожие на каменные детские кубики. Беглецы оказались перед Львиными воротами – Сингх пол, похожими на звериную пасть, грозящую поглотить их. Окруженные крепостной стеной более семи ярдов в высоту и трех в толщину, с зубцами и бойницами, ворота были предназначены скорее отпугивать путников, нежели приглашать их войти внутрь. Города раджпутов в первую очередь выполняли роль крепостей.

Обсаженные деревьями широкие прямые улицы были безлюдны. Немногочисленные мужчины и женщины, торопясь добраться до сухого места, не обращали внимания на трех до нитки вымокших всадников и их изможденных животных. Купцы и ремесленники на базарной площади торговались с покупателями или болтали друг с другом, попивая чай. Перед витринами с разложенным товаром лилась с навесов вода. Мохан Тайид решительно устремился сквозь расположенные в шахматном порядке кварталы, Ситара и Уинстон едва поспевали за ним.

Несколько серебряных монет тут же развеяли недоверие в глазах толстяка – бхатийяра, хозяина спрятанной в лабиринте домов гостиницы. Две смежные комнаты оказались скромно меблированными, но, на удивление, чистыми.

Беглецы проспали ночь и весь следующий день. Проснувшись через сутки, Уинстон чувствовал себя заново родившимся. Ему казалось, что все опасности миновали. Рядом, свернувшись калачиком на набитом соломой матрасе, крепко спала Ситара. Со спутанными грязными волосами и измазанными сажей щеками она походила на дикарку из джунглей, однако лицо и поза выражали умиротворение человека, избежавшего опасности. Словно почувствовав на себе взгляд Уинстона, она несколько раз моргнула, потом потянулась, как кошка, и прижалась к капитану, молчаливая, как и во время всего путешествия.

Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. На пороге стоял Мохан Тайид, чистый и в простой крестьянской одежде светлого серо-зеленого оттенка: дхоти, длинном кафтане и тюрбане из мягкой хлопковой ткани. В руках он держал поднос с дымящейся миской, стопкой чапати и чайником. Путники расположились на подушках вокруг низенького столика и набросились на муттар пилав – тушенный в бульоне рис с овощами и курицей, попутно обсуждая планы дальнейших действий.

С раннего утра Мохан Тайид уже успел побывать на базаре, где раздобыл всем троим новую одежду. В скором времени беглецы покинули гостиницу, не шокируя больше встречных своим внешним видом. Им даже удалось за несколько рупий сбыть лошадей: на большее отощавшие животные не тянули. Попутно выяснили, что проживающий в двух переулках от гостиницы писец срочно ищет помощника. Этого беднягу, зарабатывавшего на хлеб сочинением писем для местных жителей, в последнее время буквально атаковали клиенты. Как будто главным занятием засевших в домах на время дождей джайпурцев стало ведение переписки.

Представившись под вымышленным именем, Мохан Тайид выдал старику душещипательную историю о беззащитных молодоженах и похотливом раджпуте, непременно желавшем воспользоваться правом первой брачной ночи. Такие сентиментальные байки были вполне во вкусе простого народа Раджпутаны, а потому писец, проникшийся состраданием к вынужденной пуститься в бега паре, за горсть рупий в неделю дал всем троим приют в пустующей комнате на заднем дворе.


– Сезон дождей кончится самое большее через два месяца, – говорил Мохан, запихивая в рот последний кусок лепешки. – А земля на равнине высыхает быстро. – Он убрал поднос и расстелил на его месте карту северной Индии. – Надолго здесь задерживаться опасно. Джайпур – маленький город.

Как ни хотелось Уинстону что-нибудь возразить на это, он был вынужден снова признать правоту товарища. Вдобавок ко всему сам Невилл, как ни подбирали ему одежду, из-за своего роста и светлой кожи вызывал у окружающих все большие подозрения, навлекая опасность на всех. Палец Мохана пересек карту по диагонали и остановился на заметной точке в самом низу.

– Дели несравнимо больший город. Там много людей, а дома расположены в таком беспорядке, что легко заблудиться. Если где нам и удастся замести следы, так это там.

– И там мы сможем осесть окончательно? – недоверчиво спросил Мохана Уинстон.

Мохан серьезно посмотрел на друга. Отросшая за время странствий густая борода сразу состарила его на несколько лет.

– Мы ни в чем не можем быть уверены, – твердо ответил принц. – Но в Махабхарате сказано, что человек, чей час не пробил, не умрет, даже если в него вонзится дюжина стрел, а тот, чье время пришло, не останется в живых, даже если его не коснется и травинка в степи. Надеяться, что боги и дальше не оставят нас, и быть начеку – вот все, что нам остается.

– А хватит ли у тебя средств и дальше держать нас на плаву? – поинтересовался Невилл.

На лице Мохана появилась знакомая озорная усмешка.

– Не беспокойся, – ответил он. – Как человек предусмотрительный, я захватил с собой небольшую движимую часть полагающегося мне по закону отцовского наследства. На первое время этого должно хватить.

На следующее утро жители маленькой гостиницы были разбужены отчаянными воплями одного из постояльцев. Это был молодой крестьянин с женой, которая от страха и смущения жалась к стене, прикрывая лицо концом своего перстрого сари. Как объяснил парень сбежавшимся на крик соседям и родственникам бхатийяра, его ограбил ферингхи – беглый солдат, которого молодожены из жалости взяли с собой в город. Ругаясь на чем свет стоит, крестьянин заранее благодарил за любую помощь в поимке негодяя, а заодно принимал подношения от сердобольных соотечественников, которые, проникшись состраданием к доверчивым молодым людям, одаривали их кто миской, кто куском полотна, кто парой рупий. А на базаре в тот день только и разговоров было, что даже лучшим из ферингхи доверять нельзя.